— Делегат Хоэнфельс, если бы комитет ставил на повестку дня все, что случается за неделю, вам бы пришлось сидеть здесь до второго пришествия. Работа комитета заключается в том, чтобы отбирать для обсуждения только наиболее важные дела. А для вашего вопроса существует «разное».
— Это ошень важное дело!
— Комитет знает о нем. У нас есть решение…
— Знаем мы это решение! Передать это дело в конфликтную комиссию? Ручаюсь, что это так! — Это Эндрю Локарт. Он вскакивает и, воинственно выпятив квадратный подбородок, отчеканивает каждое слово, стуча костлявым пальцем.
— Я предлагаю…
— Сядьте, делегат Локарт! Слово имеет делегат Хоэнфельс…
Но садится Хоэнфельс, а Локарт, один из немногих в этом зале, кто не уступит Мэю в упорстве, продолжает нападать.
— Я предлагаю, господин председатель…
— Я не обязан принимать предложения, пока мы не утвердили протокол последнего заседания…
— У меня предложение по повестке дня…
— Хорошо, я приму его без обсуждения. — Мэй знает, когда надо проявить широту взглядов. Неизвестно, как центр отнесется к вопросу о «Гекторе», а у Локарта в центре много единомышленников.
— Я предлагаю, господин председатель, во — первых, — включить вопрос о канадце «Гекторе» в повестку дня сразу же после обсуждения протокола. Вы тянете с этим вопросом, а мы здесь отвечаем за весь порт…
— Делегат Локарт, я сказал — без обсуждения! — Слова Мэя вызывают взрыв протеста левых; на галерее смеются, кто‑то кричит: «Гитлер!» Снова стучит молоточек. Мэй смотрит наверх, на галерею. У него ненавидящий взгляд, — Еще один выкрик, и я попрошу очистить галерею. Совет не может работать в такой обстановке. Кто поддерживает предложение?
Желающих поддержать Локарта много. Слово получает Тони Марголис из профсоюза винной промышленности. Он начинает говорить, но Мэй быстро прерывает его, так же как и Локарта. Начинается голосование. Голосуют просто возгласами — «да» или «нет». Как будто и тех и других поровну. Но Мэй объявляет, что большинство против, и левые соглашаются, не требуя голосования, поднятием рук. Настоящая, борьба еще впереди. А пока что надо быть поосторожнее с центром, где сосредоточились старые члены профсоюза, которые еще пытаются заставить рабочую партию защищать интересы рабочих.
Мэй успокаивается. Глаза у него полузакрыты, лицо безразличное. Он снова засовывает руку в карман, а другой лениво делает знак Сирсу.
Протоколы прочитаны и утверждены. Затем около часа тянется дискуссия. Обсуждается предложение об изменении порядка предварительных выборов парламентских кандидатов от лейбористской партии. Ораторов слушают плохо. Только немногие в зале понимают, какую огромную роль играют эти дебаты, понимают все их значение: здесь рабочие учатся управлять своими делами. Минут пятнадцать говорит Ниле Андерсен. Говорит так монотонно и скучно, что постепенно совсем убаюкивает нескольких делегатов. Другие усаживаются поудобнее, развалившись на сиденьях, заняв и свободные места. Почти все сняли пиджаки. В ко ридор и обратно беспрерывно тянется цепочка курильщиков. Репортеры спрятали ручки и, облокотясь на стол, сонливо смотрят на Андерсена. Настороже только активисты! Они беспокойно ерзают на своих местах и перешептываются, если рядом сидят единомышленники.
Слово к порядку дня берет Дик Гиллеспи, делегат от трамвайщиков. Он спрашивает, почему длиннющий доклад Андерсена нельзя просто принять к сведению. Мэй велит ему сесть, а когда тот продолжает настаивать на своем, грозит удалить из зала.
Пять минут десятого Мэй дает слово для сообщения члену исполкома Сирсу. Не успевает Сирс сесть на место, как со всех сторон сыплются предложения утвердить сообщение исполкома. По этому поводу Мэй объявляет прения, и с мест вскакивают сразу трое: Локарт, Мэнион и делегат от профсоюза транспортников.
— Господин председатель, насколько я понял вас, комитет должен был сделать…
Но Мэй указывает на делегата от профсоюза транспортников.
— Слово имеет делегат Джеффрис.
Выругавшись вполголоса, Локарт раздраженно пожимает костлявыми плечами и садится.
— Господин председатель… — Маленький вежливый Джеффрис — отличный оратор и к тому же хорошо подготовился. Надо с ним быть поосторожнее: Мэю неизвестно, на чьей он будет стороне.
— Говорите как можно короче, делегат Джеффрис.
— Я хочу только спросить, господин председатель, почему в сообщении исполкома нет ни слова о «Гекторе»? Я считаю…
Мэй резко прерывает его:
— Делегат Джеффрис, этот вопрос будет обсуждаться позднее.
— Когда же? — Джеффрис невинно рассматривает повестку. — Где же этот пункт? Почему он не стоит в повестке, если он не был включен в сообщение исполкома? Вы ведь говорили, что у вас есть решение…
— …которое мы вам сообщим, когда придет время.
Взрыв смеха со стороны левых и с галереи ставит Мэя в затруднительное положение. Ему надо бы выполнить свою угрозу и очистить галерею, но ему не до того: он понимает, что только счастливая случайность может спасти его от го — лосования о «Гекторе». 1 ем более, что в этом году уже два раза единогласный протест центра сорвал предложение исполкома совсем закрыть галерею.
Поэтому Мэй только стучит молоточком по столу.
— Тише! Вопрос исчерпан, делегат Джеффрис.
Джеффрис вынужден сесть. Продолжаются прения по сообщению исполкома. Правые теперь тоже поглядывают на часы. Четверть десятого. Спавшие делегаты, разбуженные последней стычкой, устроились поуютнее и опять задремали.
Исполком обсудил то‑то… Исполком рассмотрел это… После тщательного расследования того‑то… исполком уделил должное внимание тому‑то — мы рекомендовали… мы обязаны заявить… мы хотели бы указать…
Скучно тянется вечер. После сообщения исполкома следуют «другие сообщения». Член такого‑то комитета присутствовал на таком‑то и таком‑то собраниях и должен сообщить… Еще один член комитета беседовал с председателем таким‑то и добился…
Артур Бирн, делегат от профсоюза конторских служащих и постоянный член законодательного собрания штата Виктория от лейбористов, докладывает о деятельности подкомитета по заработной плате. Теперь он излагает соображения подкомитета относительно того, как надо вычислять основную заработную плату. Говорит он хорошо, и, может быть, его и стоило бы послушать, если бы он действительно верил в то, что говорит, или говорил бы то, во что хоть немного верил. Строгая осанка, элегантный костюм, безукоризненная дикция, а самое главное — его положение члена парламента в этом совете, где все так падки на внешний блеск, — все это обеспечивает Бирну превосходство. Эта хитрая старая лиса уже несколько лет вертит делами Совета профсоюзов, обойти его трудно. В прошлом Бирн стряпчий, но лейбористская партия показалась ему более выгодным местом, где с его способностями можно развернуться вовсю. Бирн принес в парламент и в совет свое умение создавать ' видимость правды, светский лоск, все уловки и увертки — все, чему он научился за те несколько лет, когда занимался мелким сутяжничеством. Бирн великолепно знал техническую сторону дела и все бюрократические порядки и уснащал свою речь специальной терминологией, что производило неотразимое впечатление на центр. Стоило только левым прервать Бирна, из центра на них немедленно шикали, слов — ко те совершали святотатство. Бирна ничто не могло смутить. Если его прерывали надолго, он останавливался и не сводил глаз с председателя до тех пор, пока тот не восстанавливал порядок, затем спокойным ясным голосом Бирн говорил: «Благодарю вас, господин председатель» — и продолжал свою речь именно с тех слов, на которых его прервали.
В этот вечер Бирна никто не прерывал. Правые и центр довольны, что слово дали именно Бирну. Это человек надежный. Правые отлично знают, что Бирн не скажет ничего опасного и ничто в его сообщении не взволнует слушателей. Центр же до сих пор верит в арбитражный суд, а значит, и в Бирна. Левые явно обеспокоены и обмениваются взглядами через скамьи. Старый трюк — этот отчет подкомитета по заработной плате. Сегодняшний маневр с Бирном ясен. С тех пор как утвердили подкомитет, прошло восемнадцать месяцев, и на шести заседаниях подряд левые критиковали его за пассивность и требовали отчета о его работе. Сегодня же этот отчет поставлен умышленно, чтобы сорвать разговор о канадском судне, и каждый в зале знает это. Выхода нет: левым остается только слушать Бирна — ведь они сами требовали отчета.
Снова сонливость одолевает весь зал. Двое репортеров прячут лица в скрещенные на столе руки, видны только их неподвижные плечи. Сосед толкает локтем одного из делегатов, потому что храп его разносится уже по всему помещению. Человек двадцать разгуливают по коридору. Даже сам Мэй, решив, что теперь он в безопасности, начинает клевать носом. Он все больше и больше утопает в кресле, и теперь уже над столом виднеются только его склоненные плечи и двойной подбородок. Мэй даже не считает нужным притворяться, что слушает Бирна, и лишь время от времени подымает отяжелевшие веки и лениво косится на часы.
Бирн заканчивает речь. Без двадцати десять. Мэй встряхивается, спрашивает, как положено, кто хочет высказаться, и ему ничего не остается, как принять предложение утвердить сообщение Бирна. Левые перехватывают его взгляд — Мэй с упреком смотрит на лидеров правых в первом ряду. Слишком рано они успокоились. Упустили счастливую возможность — можно было до самого конца заседания обсуждать сообщение Бирна. Однако сейчас как будто уже ничего не грозит. Мэй тянет время, он просматривает какие‑то бумаги на своем столе. Но глаза его не видят бумаг. Перед ним
Маячат скамьи и настороженные лица. Еще никто не двинулся с места, но словно электрический ток прошел по залу. Мэнион обеими руками вцепился в ручки кресла, он готов вскочить в любую секунду. Словно большой серый волк, грозно пригнулся Локарт, опершись подбородком на спинку передней скамьи. Вскинули головы дремавшие репортеры. На галерее кто‑то зашуршал газетой.
Мэй медлит, словно боится отпустить тугую пружину. — Еще вопросы есть? — спрашивает он наконец неуверенно.
— Есть, господин председатель!..
— Господин председатель, я хочу поставить вопрос…
— Я предлагаю…
Вскочили шестеро, пятеро левых активистов и Джеффрис, от профсоюза транспортников. На мгновение взгляд Мэя останавливается на Джеффрисе, но, видимо, вспомнив его недавнее выступление, Мэй быстро отводит от него глаза. Джеффрис, в прошлом один из сильнейших лейбористов, может оказаться в этом деле более опасным, чем Мэнион. Слово получает Локарт.
Локарт, у которого за последние два часа столько накипело на душе, не тратит зря ни одной секунды, ни единого слова.
— Господин председатель и делегаты! Я требую, чтобы Мельбурнский совет профсоюзов объявил груз канадского судна «Гектор» «черным» и дал указания всем смежным союзам отказаться от каких бы то ни было работ, связанных с этим судном. Далее: в случае если против члена профсоюза, выполняющего это решение, будут применены меры наказания, то для защиты его должны быть использованы все средства. Позвольте мне подчеркнуть это! — Локарт стискивает огромный кулак, грозит им председателю и свирепо смотрит в сторону самых ярых реакционеров. — Все средства! И никаких там виляний.
— Прекрасно, делегат Локарт, ваше предложение записано. — Мэй смотрит на секретаря, который ведет протокол. Тот поспешно скрипит пером. — Кто поддерживает?
Мэй опять проявляет великодушие: он дает слово Мэниону.
— Я поддерживаю предложение Локарта.
Мэнион более дисциплинирован, чем Локарт, и чувствует, что сейчас надо дорожить каждой секундой, поэтому он тут же садится на место, и опять, словно петрушка из ящика, выскакивает Локарт.
— Обосновываю мое предложение, господин председатель и делегаты! Прежде всего я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что этот корабль уже объявлен «черным». Объявлен рядовыми членами профсоюза! Кто же мы такие, если мы пренебрегаем решениями, которые приняли сами рабочие? Мы здесь сидим для того, чтобы принимать организованные меры и выполнять их требования, выполнять то, что уже стихийно решили сами рабочие. И меня тошнит от этого вашего «вокруг да около», от лицемерия и всей этой чепухи насчет незаконной забастовки. Вопрос о «Гекторе» должен был стоять сегодня на повестке первым. Мы тут два часа сидели и дохли от всякой чепухи…
— Делегату Локарту следует более тщательно выбирать выражения! — монотонно вставляет Мэй.
Локарт встряхивает взъерошенной головой, словно его обожгло.
— Хорошо, я буду очень вежливым. С каждым днем наши заседания все больше походят на совет города Ричмонда — там, говорят, покойников поднимают, чтобы они голосовали…
В восторге от этого выпада и радуясь, что можно пошуметь, делегаты разражаются смехом. С галереи обрушивается гром аплодисментов. Все три репортера быстро строчат в блокнотах. Левые одобрительно улыбаются, но все же бросают на делегата железнодорожников нетерпеливые взгляды, потому что он тратит драгоценное время. Даже угрюмое лицо Мэя чуточку смягчается. Четыре минуты до конца. Стучит молоточек.
— К порядку!
Локарт продолжает:
— Чего только за последние дни не болтали про это судно. Кто во что горазд! Но меры приняли только сами рабочие. Каково положение дел сейчас? Моряки объявили «Гектора» «черным». Докеры тоже объявили его «черным», несмотря на предательские советы своих руководителей. Мистер Хемпл говорит, что он может применить, как он называет, труд «добровольцев». А мистер Кейз говорит, что, если мистер Хемпл это сделает, рабочие Газовой компании не примут уголь. И до сих пор ни единого слова от нашего исполкома. А комитет докеров даже не сказал, что прекратит работы в порту, если дело дойдет до скебов! Куда катятся австралийские профсоюзы, я вас спрашиваю? А пока что мы должны одно вдолбить себе в башку: хотим мы этого
ИЛИ нет, канадец «Гектор» не будет разгружен. Мистер Хемпл говорит мистеру Кейзу, что корабль можно отвести на Дадли — стрит и разгрузить там, хотя уголь предназначается для газовых заводов. Хм! — Локарт презрительно хмыкает на весь зал. — Поосторожнее, премьер! На Дадлистрит вам придется иметь дело со мной и моими людьми! Если мистер Хемпл думает, что можно проволочить эту вонючую посудину по всему порту и подбросить ее на порог моего союза, как дохлую кошку, он очень ошибается…
Снова смех. Когда он стихает, стрелка часов стоит уже на десяти, и Мэй оживляется. Но он ничего не успевает сказать, Ганс Хоэнфелс уже на ногах.
— Предлагаю продлить время, господин председатель. На пятнадцать минут.
Мэй быстро соображает, пытаясь уловить настроение зала. Враг схитрил, выпустив для начала Локарта. Это не самый дельный их оратор, но зато самый веселый. Теперь никому не хочется спать. Стрелка часов только — только переползла за цифру 10. Опасное положение…
Но это минутное колебание погубило Мэя. Раздается такой рев «Продлить!», что Мэй не решается противоречить. Без сомнения, многие просто хотят еще немного послушать Локарта.
Мэю ничего не остается, как проголосовать.
— Кто за?
Мощный гул. Словно удар молота по крыше.
— Кто против?
Снова гул, бесспорно, не такой мощный, но все же достаточно громкий, чтобы прибавить смелости Мэю. Еще неизвестно, как пройдет основное голосование.
— Значит, я говорил…
— Одну минуту, делегат Локарт. — Мэй поднимает жирную руку. — Маленькое пояснение, прежде чем вы начнете. — Мэй наклоняется вперед и говорит медленно и монотонно. Вряд ли он догадывается, что похож в этот момент на судью, выступающего в суде. — Считаю нужным по этому поводу разъяснить, что руководство совета отнюдь не бездействовало в этом вопросе, как тут намекали. Я предложу членам президиума назначить обсуждение этого вопроса, и если они отклонят его — а я не сомневаюсь, что они отклонят, — мы попросим вас, если позволит время, утвердить наше решение о передаче вопроса о «Гекторе» на рассмотрение конфликтной комиссии.
— Й вы даже не собирались сказать нам об этом!
— Откуда бы мы об этом узнали — из утренних газет?
— А вы бы еще закопали ваши решения в землю да панихиду отслужили!! — с возмущением кричит Локарт.
Злобно косясь на Локарта, Мэй продолжает под иронические смешки слева:
— Вот здесь, — он берет в руки два небольших листочка, — ответы на запросы, которые мы недавно посылали. Один — от Канадской ассоциации моряков, другой от Совета профсоюзов Монреаля. И в обоих ответах… — Мэй совсем некстати возвышает голос, — в обоих ответах сообщается, что ни та, ни другая организации не знают ни о каких нарушениях при наборе команды «Гектора». Надеюсь, теперь вы поняли, что вы наделаете, если примете предложение делегата Локарта. — Мэй швыряет телеграммы на стол. — Вот они, читайте их, кто хочет, посмотрите на них, проверьте, что написано. А теперь продолжайте, делегат Локарт.