— Куда вы?
— Да пойду поищу тут товарища одного...— Виктор затянул чемодан ремнями.— Товарищ один должен ехать... тоже конструктор.— Виктор взял чемодан в левую руку, правой еще пригубил на дорожку коньячку и раскланялся.
— Вы коньяк-то пробочкой заткните да в карман,— посоветовал Иван.— Товарища-то стренете,— будет что выпить.
— Мы найдем. До свидания.
— Виктор Александрыч,— заговорила Нюра,— за кофточку-то... я уж и не знаю как благодарить. Дай бог здоровья жене вашей, деткам, если есть...
— Должны быть по идее.
— Не заругали бы вас дома-то. Скажут: такое добро, а кому-то отдал.
Конструктор прислушался к шуму в коридоре.
— Ничего... Носите на здоровье, Нюся. В Крыму, даст бог, увидимся.
Конструктор отодвинул дверь, выглянул... И скоро ушел.
— Гляди-ка, какие люди бывают!— сказала Нюра.— Даже не верится. Ведь такая кофта... рублей сорок, а то и все пятьдесят. Вон Грушке Богатковой брат прислал — сорок пять рублей, пишет, а она победней этой-то.
— Эта?— Иван прикинул на глаз.— А шестьдесят не хочешь? Сорок... Это же заграничная, вон, гляди, клеймо-то. Это тебе не печки-лавочки.
— Все-таки, никак я его не пойму: за что?
— А мы и не поймем. Мы ведь как рассуждаем: сами возимся, как жуки в навозе, и думаем, что и все так. А есть — люди! Орлы! Я бы сам такой же был, если бы не твоя жадность. Дай-ка мне сюда деньги, а то каждый раз лезешь туда... со стыда сгораю.
— Не сгоришь. Они там надежней будут. Дай тебе бог здоровья, добрый человек!— Нюра все не могла налюбоваться на кофту, все смотрелась в зеркало.— Прямо сият, снят!..
Вдруг зеркало отъехало в сторону — в двери стояли два милиционера и проводники. И еще один — в гражданском.
— Где он?— спросил милиционер, тот самый, который был здесь, с командировочным.
— Кто?— не понял Иван.
— С вами ехал... Он ушел?
— Ушел.
— Когда? Давно?
— С полчаса. Может, минут двадцать... Это вы про конструктора?
— «Конструктора»...
— Он все с собой забрал? Что у него было?
— Чемодан... Желтый такой.
— И все?
— Все... Вроде все.
Нюра так и села. В кофте-то. И с ужасом смотрела на милиционеров.
— Но он не в Горске сошел? Позже?
— Позже. Ему так-то до Новосибирска ехать. Он пошел товарища, говорит, поискать...
— Наверно, на Верхотурском подъеме спрыгнул,— стали гадать милиционеры и человек в гражданском.— Не иначе.
— Черт его... мог и на шестьдесят седьмом спрыгнуть. Он куда пошел: вперед или в хвост поезда?
— Да вышел из купе, и все. Дальше мы не видели. А в чем дело?
Милиционеры и в гражданском ушли. Но сказали:
— Не уходите никуда из купе.
— Вот, брат, какое дело...— Один проводник, очень расстроенный, присел на краешек дивана.— Зачем посадил без билета?! Ну, есть места — и посадил. Ну, нет: теперь виноватых надо найти! Как же! Он вот и с вами, вижу, коньяк выпивал — выходит, и вы виноватые?
— А что случилось-то?
— Сами поймать не могут, давай на других сваливать!
Проводник очень, очень расстроился.
— Ну, посадил... Они просются завсегда, а места есть, все равно до Новосибирска не займут. Ну, ехай — надо же ехать, ехай. Нет, теперь виноватых будут искать. Эх-хе-хе!..— Проводник встал и ушел.
Нюра, как села в своей заграничной кофте, так сидела, не могла встать. Смотрела на мужа...
— Вань... да что же это?
— Вор, вот чо это такое. Ворюга несусветный...— Но Иван не растерялся, а обрел даже какую-то деловитость.— Снимай кофту!— велел он.— Быстро! Давай ее сюда. Одевай свою!..
Началась операция по уничтожению страшной кофты. Иван затолкал ее себе под рубаху и только хотел выйти в туалет, как дверь отъехала и заглянул проводник.
— Бутылку с коньяком не велели трогать. Вообще, ничего не трогать — отпечатки пальцев будут снимать. И сами сидите.
— Сидим.
Проводник удалился... Иван подождал немного, выглянул в коридор... И быстро-быстро по коридору — в туалет.
В туалете, к счастью, никого не было. Иван затолкал кофту в унитаз, долго искал, где спустить воду, нашел, спустил... Кофта застряла в трубе: раковина наполнилась водой. Иван заметался по малому пространству сортира — нечем было протолкнуть кофту. В дверь толкнулись снаружи раз, другой... Пошевелили ручкой.
— Счас!— громко откликнулся Иван.— У меня понос, товарищи!
— Иди, там следователь пришел,— сказал проводник.
— Счас приду.
Проводник все не уходил... Стоял за дверью.
— Иди, он зовет,— еще сказал он.
— Да счас иду!— заорал Иван со злостью.
— Давай,— сказал проводник. И ушел.
С отчаяния Иван еще разок нажал на педаль внизу... Вода полилась через край, на пол...
В купе следователь расспрашивал пока Нюру.
— Он что, знакомым вашего мужа представился?
— Да нет, он вышел покурить, муж-то, а, смотрю, вместе идут...
— Значит, просто попутчик?— Следователь (это тот, что был в гражданском, в красивых очках) внимательно посмотрел на Нюру, чем окончательно доконал ее.— И что он сказал, когда вошел?
— Ничего. Здравствуйте, мол. Обходительный.
Проводник, который вошел и присел на диван, угоднически посмеялся.
— «Обходительный»...
— Ну а где же... товарищ-то отсюда?— повернулся следователь к проводнику.
— Я сказал ему!— поспешно воскликнул тот.— У него... Разрешите?— Проводник наклонился к уху следователя, что-то сказал.
Следователь поморщился.
— Со страха, что ли?
Виноватый проводник опять противненько посмеялся и сказал:
— Это уж точно.
— Понос, что ли?— спросила Нюра.— У него бывает.
В дверь купе постучали.
— Да!— сказал следователь.
Вошел Иван... Правый рукав его нового пиджака весь был мокрехонек до плеча.
— Здравствуйте, гражданин следователь.
Следователь, забыв свое важное положение, громко засмеялся. И проводник — не понимая, в чем дело,— тоже неуверенно подхихикнул. И Иван тоже изготовился изобразить улыбку, только не понимал, что это за смешинка попала в рот серьезному следователю.
— Почему же я — гражданин?— спросил следователь, отсмеявшись.
— А как?
— Обыкновенно — товарищ.
Проводник понял наконец, в чем дело, и чуть не захлебнулся в восторге от своей догадливости. Даже вскочил.
— Рано!.. Рано гражданином-то. Это потом, чудак!..
Поезд в это время подошел к какой-то большой станции. Кого-то встречали, провожали, кто-то уезжал грустный, а кто-то улыбался и похохатывал... Жизнь, нормальная, крикливая, шла своим чередом. Шла и ехала на колесах.
Вот встретили какого-то флотского, старшину второй статьи. Флотский еще на подножке изобразил притворный ужас от того, что его столь много понашло, понаехало встречать... Актеры эти флотские! Ему кричали, шли рядом с вагоном, его звали скорей сойти, а он, счастливчик, все изображал ужас и что он теперь будет делать!.. Потом поезд совсем остановился, флотский упал в руки друзей...
А вот слегка поношенный человек идет через перронную сутолоку, держит в руках каракулевую папаху, какие носят полковники, и негромко, однообразно повторяет:
— А вот папаха. А вот папаха. Кому папаху?..
— А ну, дай глянуть,— остановился один удачливый спекулянт.— Что просишь?
Поезд опять поехал.
Иван снял пиджак, надел другую рубаху... Сидели с Нюрой, молчали. Очень уж неожиданно и тяжело свалился на них этот «железнодорожный конструктор».
— Да-а,— только и сказал Иван, глядя в окно.— Дела...
— Такой молодой — и надо же!— вздохнула Нюра.— И что заставляет?
Тут дверь в купе отодвинулась, вошел пожилой опрятный человек с усиками, с веселыми, нестариковскими живыми, даже какими-то озорными глазами. Вошел он и опускает на пол... большой желтый чемодан с ремнями.
— Здравствуйте!— приветливо сказал пожилой, веселый.— По-моему, это здесь... Двадцать четыре — здесь. Будем соседями?
Иван, увидев желтый чемодан с ремнями, «сделал ушки топориком». Нюра тоже смотрела на нового пассажира подозрительно и со страхом.
— Далеко ехать?— спросил словоохотливый сосед.
— Далеко,— сказал Иван.
— И мне далеко...— Сосед, однако, был удивлен столь явным недружелюбием соседей.— Я не помешал вам?
— Нет.
Некоторое время сидели молча.
— Вы не конструктор будете?— спросил Иван.
— Нет... А почему вы решили, что конструктор?
— Да так...— Иван насмешливо, с укоризной посмотрел на пожилого соседа.— А кто вы будете, интересно бы узнать?
— Я — профессор. Но... самый, наверно, несерьезный, странный профессор: ездил в ваши края собирать частушки, сказочки...
Иван с Нюрой переглянулись.
— Собрали?
— И преизрядное количество!— профессор хлопнул чемодан по пузу.— Богат народ! Ах, богат! Веками хранит свое богатство, а отдает даром — нате! Здесь, в этом чемодане,— пуд золота. Могу показать — хотите?— Профессор полез было в чемодан.
— Нам ничего не надо!— вскричала Нюра.
А Иван даже предостерегающе привстал... И смотрел на профессора недобро, очень серьезно.
Профессор вовсе был удивлен.
— Мгм,— сказал он. И замолчал.
Все долго молчали.
— Пойду, пожалуй, чайку спрошу,— сказал профессор. И встал.— Для вас не попросить?
— Нет,— сказал Иван.
— Нам не надо,— сказала Нюра.
Профессор вышел.
— Проверь деньги,— заговорил Иван, едва дверь за профессором закрылась.— А то тут снова пошли печки-лавочки.
Нюра пощупала на боку деньги.
— Здесь.
— Переверни вниз и сиди на них. И не вставай зря...
— Да уж отсюда-та... как поди?
— Они с руки часы снимают, не то что... оттуда. С такого объема — ты и не почувствуешь.
— Да ведь все такие обходительные!
— Чай принесет, тоже не бери: может подсыпать снотворного... По-моему, они из одной шайки.— Иван показал на чемодан профессора, так поразительно похожий на чемодан «железнодорожного конструктора».
— Может, сказать кому-нибудь?
— Да? А потом — нож под ребро... Сиди и помалкивай" мы — деревенские, люди темные, с нас взятки гладки. Спать будем по очереди.
Вошел профессор.
— Ну, вот и чаек! Да такой, знаете, славный!.. Напрасно отказались.
— Мы уже... почаевничали,— сказал Иван.
Профессор внимательно глянул на Ивана.
Нюра хранила молчание.
— Сельские?— полюбопытствовал профессор.
— Ага, сельские. Из деревни.
— Ну и как там теперь, в деревне-то? По-моему, я вот поехал, веселей стало? А? Люди как-то веселей смотрят...
— Что вы!.. Иной раз прямо не знаешь, куда деваться от веселья. Просто, знаете, целая улица — как начнет хохотать, ну, спасу нет. Пожарными машинами отливают.
— О как! Массовое веселье... Чего они?
— А вот — весело! Да я по себе погонюсь: бывает, встанешь утром, еще ничем-ничего, еще даже не позавтракал, а уж смех берет. Креписся-креписся, ну, никак. Смешно! Иной раз вот так вот полдня прохохочешь...
— А знаете, что надо делать, чтоб остановиться? Со мной бывало такое — тоже целыми днями хохотал. Меня один умный человек научил, как избавиться...
— Ну-ка? А то прямо беда!
— Беда, беда. Что вы!.. Я знаю. То ли работать, то ли смеяться...
— Вот, вот.
— Надо встать на одну ногу, взять правой рукой себя за левое ухо, за мочку, прыгать и... Вас как зовут?
— Иван.
— Прыгать и приговаривать:
Нюра невольно засмеялась.
А Ивана почему-то эта песенка оскорбила.
— Помогает?— зло спросил он.
— Как рукой снимет.
— Вот... ученые-то, все-то они знают! Прямо позавидуешь, ей-богу. Надо запомнить. Как?— «Ваня, Ваня, попляши»?
— Ваня, Ваня, попляши.
— А вдруг да заместо того, чтоб хохотать,— плясать примешься? Тоже ведь — опасно.
— Плясать?
— Но. Попрыгаешь так-то, да и пойдет чесать целый день.
— Хм... Не исключено, не исключено. Ну, что-нибудь и здесь придумается. А не выпить ли нам бутылочку доброго сухого вина?— вдруг от души предложил профессор.— А то мы...— Он хотел еще сказать: «А то мы что-то никак не наладим добрые отношения — все что-то с подковыркой говорим». Но Иван и Нюра в один голос дружно сказали:
— Нет.
— Что так?
— Нет! Большое спасибо.
— Не понимаю...
— Он у меня непьющий,— пояснила Нюра.
— И некурящий,— добавил Иван.
Профессор посмотрел на него.
— Золотой мужик.
— Подарок,— еще сказала Нюра.— На балалайке играет.
— А при чем тут — золотой?— спросил Иван.
— Ну, непьющий, некурящий... Денег, наверно, много?
— Откуда?— воскликнула Нюра.— Мы вот поехали к югу и только-только наскребли на билеты в один конец. С грехом пополам... назанимались...
— А как же оттуда?— удивился профессор.
— Да не знаю как... Как-нибудь.
Профессор смотрел на сельских жителей — он правда не понимал, что происходит.
— Я вот, допустим, тракторист,— стал рассказывать Иван,— она — доярка... Откуда же у нас деньги? От сырости, что ли? Вот вы говорите — выпьем. Я б выпил, приласкал душеньку... Только она, рюмочка-то, кусается нынче. Я вот к вечеру-то наломаюсь хорошо, иду мимо магазина — эх, двести бы граммчиков! А? А в уме прикинешь — рубль с лиху... слишком это, знаете, чувствительно. Так уж придешь домой да нормального само... вот! И все, и проходишь мимо магазина. Попьешь молочка дома и ложишься спать. Вот он желудок-то и не подготовлен к вину. Даже к хорошему. А я выпил бы сейчас с вами. С удовольствием...
— Его сразу стошнит.
— Да, сразу...
— Чувствую,— заговорил профессор серьезно,— ломаете дурака, Иван Иваныч...
— Иван Федорыч.
— Иван Федорыч... Ломаете дурака, Иван Федорович, а не пойму — зачем?
— Вы одного конструктора знаете?— в лоб спросил Иван.
— Я их много знаю, не одного... А что?
— Да нет, ничего, все ясно. По железной дороге, да?
— Что «по железной дороге»?
— Без мостов. Система игрек?.. Пожилой человек. Не стыдно?
— Вань!..— взмолилась Нюра.
— Да пошли они к..!— открыто обозлился Иван.— Бессовестные. Люди за копейку-то горб ломают, а эти — стянул чемодан — и радешенек, и богатый, хорошее вино пьют, коньяки... Есть у меня деньги, есть! Не подговаривайся! Только попробуй возьми хоть один рубль — вот, видел?— Иван показал увесистый кулак.— Быка-трехлетка с ног сшибаю...
Профессор понюхал протянутый кулак.
— Да, могилой пахнет. Серьезный кулак. Надежный. И все же тут какое-то недоразумение, Иван. Вы меня за кого-то другого принимаете... Хотите, я приведу проводника, он объяснит вам? А ему я покажу документы. Хотите, вам покажу?..
— Не нужны мне ваши документы. И ходить никуда не надо. И я никуда не пойду — не мое дело. А поживиться здесь не удастся, заранее говорю.
— Нет, я все-таки схожу. А то этак мы всю дорогу и будем подозревать друг друга...
Профессор вышел.
— Вань,— встревожилась Нюра,— не зря мы человека-то обидели?
Иван молчал. Ему тоже сомнение вкралось в душу.
— А, Вань?
— А я откуда знаю?— взорвался Иван.— Иди разбери их... Откуда он, пуд золота-то?— Иван пнул профессорский чемодан.— Может, кокнул кого-нибудь в тайге — вот и...
— Да шибко уж не похожий.
— А тот был похожий?
— Господи, господи,— только и сказала Нюра.— Правда, трудно понять людей.
Вошли профессор с проводником. Проводник ухмыляется.
— Ты чего это тут бдительность развел?— спросил он.— Это товарищ Степанов, профессор, из Москвы... Тебе уж теперь на каждом шагу будут воры казаться. Некрасиво, обидел товарища...
— Насчет обиды — это не надо,— попросил профессор.— Никакой обиды.
— Ну, как же?..
— Никакой обиды! Хорошо, что все объяснилось.