И тут, словно в ответ на их мысли, дверь в пирамиду плавно поднялась – не отворилась, а поднялась, слившись с потолком, вызвав изумленные возгласы. И дружное “ах” прокатилось по толпе при виде того, кто стоял в дверях.
Инени.
Инени, глаза которого горели, как солнца. Инени, облаченный в переливающееся всеми цветами одеяние, ниспадающее до пят. Инени с волосами, собранными в косу так искусно, как не умела причесываться ни одна щеголиха в деревне.
Инени поднял руку и шагнул вперед; и тут все ахнули снова. В узкой ладони юноши полыхнуло третье солнце.
- На колени! – рыкнул Инени, и его односельчане попадали на колени, а потом уткнулись лбами в землю. Не все понимали, как это вышло, но воля бога пригнула к земле всех.
Хат, лежавшей ничком рядом с родителями, казалось, что она сошла с ума. Впрочем, не ей одной.
Прозвучал приказ встать, и селяне встали, как один. Теперь их объединяло сильнейшее из человеческих чувств – страх.
- Слушайте мою волю, - рыкнул Ра. – Я – ваш правитель и бог. Пусть выйдет вперед старейшина Дуауф!
- Ты знаешь его имя, господин? – жалобно вырвалось у какой-то женщины; ее тут же ударил муж, чтобы она замолчала.
- Конечно, знает, он же бог!
- Прости глупую бабу, господин! – крикнул мужчина. Но бог был выше того, чтобы замечать промахи, порожденные человеческим несовершенством.
Медленно, с испуганным лицом – все расступались перед ним – к богу вышел Дуауф. Теперь на лице его не было и следа вчерашней властности.
- Господин?..
Ра протянул руку – ту самую, в ладони которой было спрятано солнце. Дуауф отпрянул, потом упал на колени.
- Не казни меня, господин!..
- Идем со мной, - сказал Ра, и возложил на плечо старейшине свою могущественную руку; старик вскрикнул при его прикосновении, точно его ударила молния. Впрочем, таури даже не подозревали, что в землях совсем рядом с ними бывают грозы. Эти дикари видели не дальше окраины своего курятника.
Дуауф, сжимаясь и подавленно всхлипывая, ушел вместе с богом. Дверь за ними плавно закрылась. Никаких больше указаний селяне не получили.
Некоторое время все стояли, не зная, что делать, что думать. Страх терзал сердца людей. Неужели Ра решил за что-то покарать деревню? За что он казнит их молчанием? Что он сделает с Дуауфом? Что сделал с Инени?
Селяне долго, долго оставались там, где стояли – только поняв, что ничего не дождутся, направились обратно. Это были уже далеко не те радостные люди, что приветствовали появление пирамиды, и даже не те, что с благоговением внимали словам Метена о боге, ожидая для себя в будущем всяческих благ и чудес. Это были почти готовые рабы – или готовые бунтовщики. Как повернется судьба завтра.
Хат сама не знала, как сохранила рассудок – наверное, едва-едва, как и все остальные. Инени! Она напридумывала себе всевозможных исходов для него – но в самых смелых мыслях не могла представить действительности. Зачем самый могущественный бог принял облик Инени? Или Инени был для этого предназначен – но почему именно он? Почему?
Дуауфа отпустили через час после того, как люди вернулись в деревню.
Это был уже не прежний властный рассудительный старец – это был полупомешанный от восторга и страха старик. Он никому не рассказал, какие чудеса видел в доме бога, клятвенно утверждая, что немедленно умрет, буде разгласит какие-нибудь тайны – но виденное им, говорил старейшина, так прекрасно, что превосходит всякое человеческое разумение. Дуауф говорил, что бог обещал даровать эти блага своему народу – и обещал страшную кару всем, кто воспротивится ему. При этом старейшина почему-то хватался за лоб, как будто вспоминал о пережитой жестокой пытке…
Бог оказался непостижимо могущественным, непостижимо благим и жестоким сразу. То, что бог предстал перед ними в облике мальчишки из их деревни, после рассказа Дуауфа только увеличивало страх и благоговение селян перед Ра. Воистину, не существовало ничего, что было бы живому солнцу не под силу.
Едва оправившись после пережитого потрясения, Дуауф передал всем приказы, полученные от Ра. Старик трясся и почти плакал, передавая волю бога, но теперь действовал не своею властью – властью бога…
Люди тут же бросились выполнять требуемое. То, что богу требовалась земная еда и одежда, удивило некоторых, но это быстро прошло: если бог решил принять обличье Инени, может быть, он решил взять и некоторые земные обыкновения. Как бы то ни было, не их дело задумываться об этом.
К вечеру этого дня к кораблю гоаулда отправился первый караван из многих и многих.
* Человека.
* “Ра” по-древнеегипетски и означает “солнце”.
* Энергетический минерал, который шахтеры Ра добывали на планете Абидос на другом конце Вселенной.
========== Глава 5 ==========
Ра требовал лучшие одежды, бывшие в деревне – нескольким зажиточным семьям, и прежде всего семье Дуауфа, пришлось расстаться с праздничными платьями своих сыновей. А также бог требовал все лучшие ткани. Деревня оставалась без нарядных платьев на долгое время.
Хотя поводов радоваться, похоже, еще долго не найдется. Кладовые селян сильно оскудели с первыми же поборами, назначенными богом; втайне некоторые даже начали надеяться, что бог соизволит заметить другие селения и распределить поборы между ними…
А самое страшное – бог требовал детей. Нет, не младенцев – мальчиков и девочек лет шести, детей, которые уже могут сознавать, что вокруг происходит… сознавать, перед чем они преклоняются. Нет, это была не жертва - во всяком случае, Дуауф отрицал, что Ра хочет смерти малышей: он говорил о каком-то учении, говорил, что это лучшая доля, которой может пожелать смертный. Как бы то ни было, ему было приказано так передать. Все видели, что Дуауф в это не верит.
Но что им оставалось делать?
Караван задержался до вечера именно потому, что решали, какие дети достанутся Ра. Немало слез было пролито, немало ударов получено от своих мужей обезумевшими матерями, ни в какую не желавшими расставаться с детьми. Но в конце концов все было улажено: жребий пал на двоих мальчиков и двух девочек подходящего возраста, наиболее миловидных и здоровых. Селяне надеялись, что эта жертва хотя бы временно ублаготворит Ра.
В сердцах некоторых вместе со страхом уже рождались проклятия. Прежде всего – в сердцах матерей. Но пока и сердца, и уста молчали.
Караван повел Дуауф, а с ним отправились несколько самых крепких и храбрых мужчин, в числе их Хапу. Хапу в эти минуты втайне радовался, что его шестилетняя Туйя оказалась недостаточно хороша собой, чтобы ее выбрали в жертву. Он вел сейчас за руку чужих детей – мальчика и девочку, которые хныкали и едва переставляли ноги, несмотря на все уговоры. Дети прекрасно чувствовали, что взрослые боятся не меньше их – и не меньше их ждут плохого.
С ними шли еще две женщины – две немолодые вдовы, искусные хозяйки, одна из которых была притом еще и матерью малолетней жертвы Ра. Богу требовались швеи и поварихи.
Из пирамиды к ним никто не вышел – но, как и утром, дверь бесшумно поднялась при появлении людей. Ра как будто приглашал их всех войти, и показывал, что смеется над самой возможностью угрозы с их стороны. Однако войти осмелились только Дуауф и двое других мужчин, которым пришлось едва ли не силком волочить за собой ревущих детей. Мужчины сами были в таком состоянии, что могли, пожалуй, взбунтоваться в этот миг.
Но тут из глубины дворца появился бог.
Мужчины немедленно преклонили колени, а дети… дети почему-то затихли. Никто не мог понять, почему Ра не вызывает у них ужаса. Вернее, взрослые это понимали – они боялись созревшим разумом, а дети боялись только сердцем; и каждое из этих маленьких сердец бог согрел и успокоил своей любовью. Любовью? Да, сейчас бог был добр, как могучее светило, живым образом которого он являлся…
Бог с мягкой улыбкой протянул малышам руки, и те тотчас же отцепились от людей и подбежали к своему новому отцу и господину. Хапу смотрел на это в ужасе… сердце говорило ему, что что-то не так. Ра взглянул на человека. Руки его покоились на плечах мальчика и девочки, которых привел Хапу.
- У тебя есть дочь по имени Хат? – безмятежно спросил он поселянина.
Тот кивнул.
Спохватился и упал на колени, склонив голову.
- Да, господин, Хат моя дочь. Только не причиняй ей вреда…
- Ей не будет вреда, если она будет послушна, - ответил бог с лицом возлюбленного Хат. – Я бесконечно благ. Ты забыл об этом, поселянин?
Хапу помотал головой и низко склонился.
- Пусть твоя дочь придет ко мне сегодня, - произнес Ра, и Хапу встрепенулся. – Она будет жить в моем доме. Она станет моей первой жрицей,* - закончил юный бог.
- Господин…
Хапу поперхнулся, вдруг осознав, какая это, должно быть, великая честь; он простерся ниц.
Бог поднял его так же, как Метена – и душа Хапу так же перевернулась при прикосновении Ра, как душа Метена…
Ра огладил своей узкой ладонью лицо раба и улыбнулся.
- Твоя дочь будет счастлива, смертный, - сказал он. – Две другие женщины будут заботиться о ваших детях вместе с Хат, а над всеми ними будет моя милость…
- Будь благословен, господин… - пробормотал ошеломленный Хапу.
Он понимал, что теперь соглашение с женихом Хат расторгнуто; но о каком браке для дочери может идти речь, когда ей предлагается такое невозможное счастье?..
Хапу еще раз отбил поклон, потом выпрямился. Он больше не смел ничего говорить.
- А сможем мы навещать наших детей? – вдруг осмелился спросить второй мужчина. Он, в отличие от Хапу, привел к Ра собственного сына. Ра не разгневался на дерзкий вопрос.
- Через три дня я отпущу ваших детей в деревню, повидаться с родителями – и тогда вы увидите, какой милости они удостоились…
Поселянин низко поклонился. Он, как и Хапу, был больше всего поражен тем, что дети сразу же успокоились и повеселели в присутствии бога. Хотя можно ли этому удивляться! Это же бог!
Трое мужчин поспешили домой, и каждый был погружен в свою думу – они и радовались, и сомневались, и боялись… Хапу думал, как скажет о желании Ра жене.
И матери.
Обе воспротивятся этому, вдруг отчетливо понял поселянин. Ахури будет плакать, горько упрекать его… мать же может сказать что угодно. Даже возвести хулу на бога. Хапу прикрыл глаза и заранее помолился о прощении.
Спустя час Хат, одетая в лучшее платье, бывшее в доме, в сопровождении отца покинула хижину. Ахури все еще плакала, теперь – беззвучно, покорно; Айя же высказала все еще в первые минуты после того, как услышала волю бога. Хапу до сих пор встряхивал головой и крепко ругал про себя мать, вспоминая, что она осмелилась говорить.
Хат же молчала, словно от потрясения – и Хапу был рад; хотя бы ее непокорство не пришлось одолевать. Она шла рядом с отцом, безгласная, опустив голову, но шла добровольно. Хапу хотел было заговорить с ней – но вдруг понял, что уже не смеет. Дочь принадлежала уже не ему, а Ра.
Ра в облике Инени…
Отец молча перевез свою подопечную на другой берег, потом так же молча они направились к пирамиде.
В сумерках дом бога казался почти зловещим. Хотя таким же неземным и прекрасным. Он словно сам по себе обладал волшебной силой.
Хапу опустился на колени перед дочерью. Хотел что-то сказать, но горло сдавили слезы; он молча раскрыл объятия, и Хат так же молча бросилась ему на грудь. Она коротко всплакнула, а отец поцеловал ее распущенные волосы.
- Хат, дитя, ты будешь счастлива…
- Я знаю, - неожиданно спокойно ответила Хат. Как будто была уверена не столько в своем счастье, сколько в своей избранности.
Пристально и серьезно посмотрела в глаза Хапу.
- Прощай, отец.
Он открыл рот, чтобы сказать, что они не прощаются – но понял, что подразумевала дочь, и снова прижал ее к груди и поцеловал. Он навсегда прощался с нею прежней.
Хат опустила кудрявую черноволосую голову и направилась к пирамиде. Хапу несколько мгновений провожал ее взглядом; потом сердце отца не выдержало и он торопливо пошел прочь, глядя себе под ноги.
Для Хат чудеса только начинались.
Она вступила под своды дворца бога, боязливо оглядываясь, пытаясь осознать, что теперь это ее собственный дом. Робко стянула на груди красное вышитое платье. Каким убогим оно сейчас казалось в сравнении с этим великолепием! И сердце готово было остановиться при мысли, что сейчас она увидит Инени – нет, бога в облике Инени… Возлюбленного, который обрел божественность…
Девушка до середины пересекла зал в одиночестве – а потом послышались легкие шажки. Это был не бог. В изумлении раскрыв глаза, Хат увидела двух соседских девочек, Исетемхеб и Джепет, совершенно не похожих на себя прежних. Мало того, что они сияли чистотой, были преискусно накрашены и причесаны – они казались счастливыми, нет, просто блаженствовали! И несмотря на это, в каком-то серьезном сознании своего нового предназначения дети взяли Хат за руки и куда-то повели; девушка растерянно засмеялась и немного испугалась. Ужас и восторг, вот что неизменно сопутствовало людям, соприкоснувшимся с божеством.
- Джепет! Куда вы меня ведете?
Маленькие служительницы не отвечали. Исетемхеб отдернула пурпурную занавесь, и Хат предстала великолепная ванна. Вернее, она даже не сразу поняла, что это такое. Кроме реки, ей до сих пор приходилось мыться только в лохани.
Джепет знаком показала, чтобы Хат сняла платье и забралась в эту ванну. Хат, не зная, не спит ли, освободилась от платья и вошла в ванну. Села, и девочки куда-то исчезли; а через несколько мгновений ванна начала наполняться водой. Хат, растерянно повертевшись, увидела, что вода бежит из блестящей трубы сверху. Каким образом устроен этот водосток – она не могла и не хотела сейчас определять…
Вода была божественной. Да, именно так – она была полна божественной силы и наполняла этой силой девушку. Хат закрыла глаза и улыбнулась. Нет, это сон, который сейчас кончится…
Потом она ощутила прикосновение к плечу – и, встрепенувшись, увидела Исетемхеб. За несколько мгновений Хат успела полностью разнежиться, отдаться воде, так что почти забыла о своем долге. Она выпрямилась. Девочка принесла натрон* и краски для лица; стоявшая рядом Джепет держала синее платье, самое красивое, какое Хат когда-либо видела.
Она покорно встала и позволила девочкам заняться собой – как это было странно и поистине божественно… еще вчера простые сельские девочки, теперь они превратились в жриц самого могущественного небесного бога.
Когда Хат закончила туалет, ей поднесли медное зеркало. Это зеркало было из дома старейшины, но девушке казалось таким же божественным, как и все остальное здесь.
Она увидела вместо прежней Хат красавицу, которая могла бы быть царевной – черные волнистые волосы, вымытые и умащенные, заблестели ярко, как никогда прежде, черные глаза стали больше из-за обводки, ну а наряд был просто сказочным. Щеки так и пылали от удовольствия, сделав лицо этой красавицы еще прекрасней.
Хат хихикнула и тут же прикрыла рот ладошкой. С удивлением и удовольствием поглядела на свои накрашенные ногти. Нет, с прежней жизнью покончено, в этом и сомнений быть не может!
Девочки-прислужницы за руки повели ее в другой зал, оказавшийся трапезной. Опять Хат раскрыла рот в молчаливом удивлении, пока они накрывали стол. Прибор поставили только один – значит, есть она будет одна?..
На столе были блюда, какие Хат доводилось пробовать только по праздникам: белый хлеб, жареная птица, вино. Конечно, она знала, что эти кушанья доставлены из ее деревни; но сейчас все это казалось девушке пищей богов. Пищей бога.
Приготовлено было превосходно – но Хат не смогла съесть много, потому что внезапно очень заволновалась. Она поняла, что все это только приготовления к чему-то главному.