...До чего муторно на душе было у Ракитина. И сейчас, когда вспоминает, тоже муторно.
- У нас в расчете из старичков каждый может быть наводчиком. Когда на отдыхе стоим, отрабатываем. Комбат этого требовал беспрекословно. Чтобы полная взаимозаменяемость. Мало ли что может случиться в бою... Я это к тому, что Опарин остался на дороге со вторым взводом. У него там корешок, и, когда ехать собирались, я отпустил его. Кто мог знать, что такое случиться. А рванули мы вперед сразу, как только комбат приказал, и ждать, пока Опарин добежит до машины, не могли. К прицелу Лисицын стал. Тоже из старичков. Кудрявый, черный. Росточка небольшого, но крепкий, цепкий и глаз у него хороший.
...Ракитин определил расстояние, прикинул скорость танков и выдал данные для стрельбы. Лисицын повел стволом за быстро идущей машиной. Потом, обгоняя ее, выбросил ствол вперед. Выждал нужное время и нажал на спуск.
Промазал. Вообще-то первым выстрелом попадают редко. Но тут такое дело, что надо было и поторопиться, и непременно попасть.
Второй снаряд тоже прошел мимо. Но уже впереди танка. Хорошая получилась "вилка".
Ракитин опять внес поправку и отдал команду:
- Пять снарядов, беглый огонь!
- Первым снарядом Лисицын влепил в танк. С бугра хорошо видно было, как танк этот, словно споткнулся: остановился и застыл. Танки видят плохо. В остальных машинах не поняли, что с фланга по ним ведет огонь еще одно орудие. Прут на то, что у дороги стоит.
...Вернулся Афонин еще с двумя ящиками. Наводчик пристрелялся, и расчет мог теперь работать нормально. Все зависело от наводчика.
- Наше последнее орудие там, у дороги, стреляло со скоростью прямо немыслимой. Вокруг них разрывы, а они из орудия шпарят, как из автомата. У них не больше двух-трех секунд на выстрел уходило. Мы потом узнали, что сам комбат Лебедевский к прицелу встал. А заряжающим поставил Опарина. Во время боя все номера расчета важны, но главное, чтобы наводчик и заряжающий понимали друг друга и действовали, как один человек. Комбат Опарина уважал. Они и работали на пару. Остальные за ними тянулись. Потому орудие так быстро стрелять могло.
Ракитин расстегнул воротничок гимнастерки. Не жаркая была погода, а ему стало душновато.
- Еще в один танк они попали. Видно, снаряд пробил броню и угодил в боезапас. Там так рвануло... Башню вывернуло. Потом еще из одного танка густо дым пошел, и он остановился. Так они стреляли.
...А Лисицын снов стал мазать. Такое случается. Нервы не выдерживают. Посылает снаряд за снарядом - и все мимо. Рэм два раза снарядами бегал. Лихачев пришел в себя, тоже стал снаряды подносить. А Лисицын мазал. Когда такое получается, человека держать у прицела нельзя.
- Долго у прицела стоять тяжело. Напряжение большое. Человек быстро устает. Я подменил Лисицына. Восемьсот метров на прямой наводке - расстояние где-то на пределе возможного. Не удивительно, что Лисицын столько маялся. Я по-настоящему это понял, когда сам стал к прицелу. Только с шестого снаряда подбил танк. И то, считаю, хорошо. А тут и третье орудие замолчало.
...Два оставшихся у немцев танка могли пойти вдогонку за колонной. Фрицы ведь тоже понимали, что это за колонна и что она значит для корпуса. Скорей всего, они из-за нее и вышли из рощи днем. Ночью они могли почти наверняка до линии фронта добраться. А там один рывок - и у своих... Этот бой длился считанные минуты. Тяжело нагруженные, тихоходные машины далеко уйти не могли. Но, отправляясь вдогонку за колонной, танкам надо было пройти мимо орудия Ракитина. Или через него.
- Тут фрицы нас и заметили. Два танка у них осталось. Оба развернулись и пошли на нас.
...Ракитин осмотрел расчет. Все на своих местах. Два полных ящика снарядов лежало возле орудия. Достаточно. И не стоит стрелять за восемьсот метров. Пусть подойдут, чтобы наверняка. Он был уверен, что метров за четыреста-пятьсот не промахнется.
- Танки тоже не стреляли. Видно, экономили боезапас. Хотели подойти поближе, чтобы ударить наверняка. Считали, что вдвоем с одним орудием управятся легко. Я тоже хотел наверняка. Тут уж - у кого нервы крепче.
...Ракитин вел ствол навстречу танку, что шел впереди, не выпуская его из перекрестия прицела. "Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть..." - отсчитывал он метры и мгновения. Танк прочно вписался в перекрестие и вырваться оттуда уже не мог. Промахнуться на таком расстоянии Ракитин тоже не мог.
Наконец танк подошел на заветные четыреста метров.
"Пора!" - решил Ракитин.
Что-то блеснуло, громыхнуло. Очнулся он на земле. Лежал метрах в пяти от орудия. Отбросило взрывной волной.
- Если бы я на полсекунды раньше успел, я бы его взял. Да что теперь говорить об этом. Он успел раньше. Меня взрывной волной на землю бросило, но чувствую - цел. Поднимаюсь. Соображаю хреново, но понимаю, что надо побыстрей к прицелу. Секунды идут... Вижу, там уже Афонин хозяйничает. Бакурский снаряд в казенник досылает. И Лихачев здесь. Больше никого не видно, ни Лисицына, ни Рэма. Потом увидел их. Оба лежат. Я тогда подумал, что ранило ребят... А в голове что-то заныло и стало тепло вот в этом месте, - Ракитин показал, где у него заныло. - Рукой дотронулся - мокро. Но боли я тогда не почувствовал. Да и ранение пустяковое, осколок вскользь прошел. Крови, правда, много было. Рукой рану зажал, а кровь течет, остановить не могу. Какой из меня наводчик. Сижу, смотрю. В это время Афонин и ударил. Потом перед самым орудием снаряд разорвался. Осколки, как градом, - по щиту. Опять наша громыхнула. И стало тихо. Это же Афонин. Два раза выстрелил, и двух танков нет. Понятно, на близком расстоянии попасть просто. Только какие нервы для этого надо иметь. Он завалил один танк за двести метров, а второй - всего-то метров за сто.
...Афонин приподнялся над щитом, оглядел два застывших перед орудием танка и остался доволен.
- Быстро к машине! - велел он Лихачеву. - И сразу обратно. Воду тащи, бинты, аптечку, все, что есть.
Лихачев умчался.
- Приехал Лихачев. Бинты у нас у каждого в кармане. А на машине вода, йод. Афонин рану обмыл, йодом залил. Откуда-то пару таблеток стрептоцида достал. Раздавил их и порошком рану присыпал. Потом забинтовал. Вот эту чалму накрутил. Спрашиваю, что с Лисицыным и Рэмом?
- Потеряли мы их, - докладывает Афонин.
- Как?!
- Тем снарядом, что тебя отбросило, их и накрыло.
- Вот такая у нас служба Бабочкин... Такая жизнь. Как бой, так непременно кого-то теряем. А в поле, у орудий, тоже наши лежат... Хорошие ребята и все молодые. Стариков в противотанковой артиллерии не держат, только молодых. Не знаю, может так и надо. Наверно есть какие-то соображения по этому поводу у тех, кто занимается комплектованием личного состава.
- Положили мы в машину Лисицына и Рема, укрыли их плащ-палаткой. Прицепили орудие и поехали к тому месту, где наша батарея осталась. Куликово поле. Один на другом лежат. Хорошо санинструктор уцелел. Раненых перевязывает. Кто может, помогает ему. Машины наши, что в степь уходили, вернулись. Опарин цел, ни единой царапины. Возле комбата стоит. Тот на спине лежит, гимнастерка в крови. А лицо спокойное и грустное. Такое лицо у него бывало, когда он стихи нам читал. Девять человек там уцелело. Двенадцать раненых и семь убитых. И мы два человека потеряли. Такой вот бой...
Ракитин замолчал и снова уставился куда-то в сторону дороги, будто ожидал там кого-то увидеть. Рассказал все, вроде бы на душе должно от этого легче стать. Но почему-то не стало.
- Да, тяжело вам досталось, - посочувствовал Бабочкин, - Это же надо, такая случайность...
- Никакой случайности, - устал Ракитин от этого разговора. - Рощу не разведали - вот и нет батареи. Девять человек потеряли.
- Разберутся. Найдут виноватых и накажут, - попытался утешить его Бабочкин.
- Держи карман шире. Разбежались наказывать. Кого накажут? Кто накажет? И кому это нужно, чтобы кого-то наказали? Мы же имеем героический бой батареи капитана Лебедевского с превосходящими силами противника. Потеряли всего три орудия, а уничтожили аж семь танков. На этом примере, сколько людей воспитать можно.
Ракитин говорил то, что хотел сказать, что должен был сказать этому корреспонденту из корпусной газеты и любому, кому угодно.
- Если бы их пропустили... Если бы они колонну разгромили и оставили без боеприпасов и горючего танковый корпус, тогда бы и разобрались, и наказали. Комбата Лебедевского за то, что допустил. И командира полка за то, что плохо своего комбата воспитал. Их бы наказали. И еще нашли бы кого-нибудь... А сейчас никого наказывать не станут. Никому это не нужно.
- Я напишу. Все как было напишу, всю правду, - уверенно заявил Бабочкин. - Тогда разберутся, кто виноват. Найдут.
- Так и напишешь, как я рассказал?
- Так и напишу.
Бабочкин вспомнил разговор с редактором. Нужна была статья о героизме и самоотверженности, а не о том, почему батарея погибла. И еще неизвестно, пропустит ли редактор такое. А над редактором еще Политотдел... Но сказать об этом Ракитину он не смог.
- Хорошо бы, - Ракитин почему-то считал, что если в газете напечатают, то разберутся. - Только ребятам, что там остались, легче от этого не станет.
* * *
Расчету Ракитина, который подготовил "пятачок" для своего орудия и, вообще, уже окопался, комбат доверил возведение командного пункта.
Это был его первый в жизни КП, и Хаустов намеревался создавать его по всем правилам военно-инженерного искусства.
- Напоминаю некоторые размеры, - объявил лейтенант. - И назвал для начала не более десяти таких, которые, по его мнению, солдаты непременно должны учитывать, приступая к работе. - Называю, чтобы освежить в памяти. Вы их и так, конечно, знаете. Кто повторит?
Заблуждался лейтенант Хаустов, слишком хорошо он думал о своих подчиненных, и Афонину пришлось разочаровать командира.
- Да нет, товарищ лейтенант... Не сумеем повторить, - протянул он. - Мы, товарищ лейтенант, столько запомнить не можем. Это записывать надо. А у нас, - он дотронулся ладонями до карманов, - ни карандашей, ни бумаги.
- Как вы раньше командные пункты создавали? - удивился Хаустов.
- На глазок, - сообщил Опарин. Не стал говорить, что таким дурным делом, ни разу им заниматься не приходилось.
Молодой комбат не поверил Опарину, потому что КП сооружение серьезное и его "на глазок" не создашь. Он посмотрел на Лихачева, ясные глаза которого утверждали, что от этого человека можно ожидать только правды. И ничего, кроме правды.
- Да, на глазок, - выдал правду Лихачев, в ответ на немой вопрос лейтенанта.
- Больше такого у нас не будет, - решительно сообщил лейтенант Хаустов. - Мы станем создавать все необходимые полевые сооружения такими, какими их положено создавать, согласно правилам и инженерным расчетам, выдерживая размеры и направления (в училище этому вопросу уделяли серьезное внимание). Понятно?
- Так точно, понятно! - подтвердил от имени всего расчета Лихачев. - Будем создавать такими, какими положено создавать!
- Выдерживать размеры и направления! - поддержал товарища Дрозд, который постепенно вписывался в жизнь расчета.
- Слушайте и запоминайте, - лейтенант беспощадно высыпал на солдат размеры будущего фортификационного сооружения. Может быть и не все, но самые важные. Размеры эти - лейтенант с радостью убедился - он великолепно помнил, хотя свериться с конспектами лекций сейчас не мог. Все конспекты он отправил домой, с просьбой сберечь до конца войны. На фронте они могли потеряться, а дома будут в сохранности.
Солдаты терпеливо ждали, пока лейтенант закончит.
- Запомнили?.. - спросил Хаустов и, не дождавшись ответа, продолжил: - Все эти размеры относятся к малому командному пункту, предназначенному для руководства огнем батареи. Вам, артиллеристам, это положено знать назубок. Без этих знаний вы не сумеете построить простейшее инженерное сооружение.
Солдаты и не пытались запомнить. Обходились без этих размеров до сих пор и дальше собирались без них обходиться. И комбат Лебедевский без КП обходился. Но промолчали. И только Лихачев, демонстрируя перед новым комбатом свое послушание и усердие, простодушно заявил:
- Никак нет, товарищ лейтенант! Не запомнили! Поскольку запомнить такое количество размеров сразу для нетренированного ума просто невозможно. Вы их выдавайте нам постепенно: сегодня один размер, завтра другой, мы их понемногу и запомним. Мы, таким образом, за год триста шестьдесят пять размеров сумеем запомнить.
Такой была их первая встреча, таким - первый разговор, которым Хаустов остался не совсем доволен. Оказалось, что солдаты, которыми ему предстоит командовать, очень многого не знают. Но собой лейтенант Хаустов остался доволен. Он убедился, что знания, полученные в училище, не пропадут даром. Он передаст их своим подчиненным и сделает из них грамотных в фортификации и других науках солдат, какими и должны быть настоящие артиллеристы, которые служат в его батарее.
- Хорошо, будем учиться на ходу, - бодро объявил лейтенант.
Он подхватил у Дрозда лопату, используя ее как мерительный инструмент, быстро установил размеры ямы под командный пункт, легким пунктиром наметил периметр и вернул лопату Дрозду. Затем еще раз выдал основные размеры, которые должны соблюдать солдаты, и легко поскрипывая ремнями, умчался к другим расчетам. Те рыли пятачки для орудий и без него могли сделать все не так, как положено.
Теперь лейтенант Хаустов мог получить свою первую в жизни настоящую характеристику. Не такую, как в училище составляли, не такую, как писали в штабе. Да и где угодно. Везде они одинаковые, до тоски однообразные. Год рождения, национальность, партийность... А потом, как положено: "не привлекался", "активно участвовал"... Далее в том же духе: "морально устойчив", "политически грамотен", "Коммунистической партии предан"... И, наконец: "рекомендуется"... Одну на всех можно писать, под копирку. Только фамилию и национальность менять надо. Остальное все едино. Как и положено.
Здесь, на передовой, характеристика составляется по-иному, каждому своя, непохожая на другие. Причем партийность, национальность и политическая грамотность в ней совершенно не учитываются.
- Это не комбат Лебедевский, - определил, глядя вслед стремительно вышагивающему лейтенанту, Афонин. - Хоть и дали ему батарею, не комбат.
- Нам после капитана Лебедевского любой комбат не комбатом будет, - резонно заметил Опарин.
- Молодой... Опыта нет... - отметил Бакурский.
- Зеленый - это верно, - согласился Опарин. - Но парень вроде неплохой. Видели, как он за лопату ухватился. Умеет ее в руках держать.
- На минуту и взял, - ухмыльнулся Дрозд.
- Но взял. Ты подожди, он еще с нами копать станет.
- Вот и плохо, - проворчал Афонин. - Комбат с солдатами копать не должен. Что здесь хорошего?
- Пока зеленый, непременно должен покопать, - объяснил Опарин. - Как в кино. Созреет - перестанет.
- Что вы на него взъелись? - заступился за лейтенанта Лихачев. - Молодой, шустрый и безвредный. И память у него хорошая. Все размеры КП назвал.
- Знает он много, - согласился Дрозд, - но очень самоуверенный. Наверняка в училище отличником считался. - И нельзя было понять по его тону, хорошо ли это, если человек отличник, или плохо.
Обсудили и эту проблему. Решили, что если дельный и порядочный человек, то может быть и отличником. Ничего страшного.
- Командир тоже человек, имеет право быть разным, - рассудил Лихачев.
- Парень не вредный, но опыта у него нет, - обратил внимание на главный, по его мнению, недостаток нового комбата, Афонин. - боюсь, не стал бы он в бою командовать. Начнет приказывать, как и что...
- В бою без приказа нельзя. Без приказа никто не будет знать, что делать, - высказал мудрость, почерпнутую в штабе за письменным столом, Дрозд.
- В бою надо приказывать только тогда, когда без приказа обойтись нельзя, не согласился с ним Опарин.
- Зачем тогда командир нужен? - не мог понять писарь.. - Во время боя командир зачем?