- Почему ж в бега ушел? На собственную хитрость напоролся?
- Вроде того. Он втихаря несколько досок разболтал, так, что они только с виду держались. Гвозди вроде на месте, а не держат. И сам стал по складам гулять. И кое-чем приторговывать. То есть все, что есть на складах, в свою монополию забрал. Это так было: по ворам палит, а если кто добром и с денежкой или с бутылкой подъедет, то назначает ему, когда опять подойти, выспросит только, чего надо. Обувку там хорошую, или мануфактуры какой, или просто безделушку заграничную, чтоб в доме для красоты... Да...
- И много он натаскал?
- А кто ж его знает? Я не спрашивал. Даже урезонивал иногда. Вот хватятся, говорю, на месте тебя и постреляют.
- А он?
- А он посмеивался и отвечал: «Пока хватятся, меня уже тут не будет».
- И не стало его?
- Да. Исчез.
- Когда?
- А в середине января.
- Ты твердо знаешь, что он жив?
- Знать не знаю, а полагаю. Он, перед тем как в бега ушел, мне всякие наставления давал и сказал между прочим: «Ну, братан, не зря я на этом месте торчал. Такую удачу поймал, что век теперь гоголем ходить буду. А может, и орден получу.» А значит, он подался куда-то орден получать, вот.
- Что за удачу он имел в виду?
- Без понимания.
- А какие были его наставления?
- Разные. Он, оказывается, аж с Сенькой Кривым попутался.
- И что он Сеньке обещал достать?
- Пулемет.
Наступила пауза. Мы с врачом переглянулись. Пулемет в руках такой банды - это, сам понимаешь...
- И получил Сенька этот пулемет? - спросил я.
- Нет, не получил. Прислать за ним должен был.
- Куда?
- Ко мне.
- И что, этот пулемет до сих пор у тебя? - я чуть не подскочил.
- А где ж ему еще быть? Прямо у вас под ногами, в подполе и стоит, - спокойненько ответил инвалид Коля.
- Еще что-нибудь там есть из наворованного братцем твоим? - спросил я.
- Есть. Ящики всякие. Я не особо приглядывался. Лишний раз тронешь - лишние неприятности наживешь.
Я уже поднимал вставные половицы, служившие люком в подпол.
- Неприятностей боишься, да? А пулемет хранить не побоялся. И брата покрыл, и об опасном оружии заявлять не стал. Это знаешь, как называется?
- А куда заявлять? С вами свяжешься, потом век не расхлебаешь. Нет, наше дело сторона. И потом власть, она далеко, а Сенька Кривой рядом. Как бы я перед ним стал ответ держать?
- А почему, по-твоему, Сенька пулемета не забрал? - спросил я, спустившись на несколько ступенек в подпол и по пояс в него погрузившись.
- Мало ли почему, - проворчал инвалид. - Скорее всего он узнал, что мой братан исчез, и решил, что тот не успел его заказ выполнить. А ко мне обратиться не догадался.
- Значит, твой брат сорвался с места так неожиданно, что даже Сеньку предупредить не успел? Здорово, видно, его разобрало. Да он, пожалуй, и впрямь поверил, что большой куш сорвет и даже орден получит. Ладно, посмотрим, что он у тебя в подполе заховал.
...Да, заховал он много. Я тихо ахнул и позвал врача. Тот быстро спустился - и у него тоже глаза на лоб полезли.
- ...Вот он, пулемет, - говорил я. - Старый, музейный экспонат, можно сказать. Но в боевом состоянии. Да на нем и бирка какая-то. Музейная?
- Наверняка, - врач постукал костяшкой пальца по рыцарскому панцирю. - Здесь все музейное. Наверно, целиком музей оружия вывезли. Пулемет древний, чуть ли не дочапаевских времен. А этой штуковине вообще невесть сколько сотен лет, - он приподнял аркебузу и взвесил. - Тяжелая штука.
Я разглядывал старинные ружья и мушкеты, более новые револьверы и винтовки, детали доспехов и самое разнообразное холодное оружие.
Врач поднял нечто вроде чугунного игольчатого шара на цепи и пригляделся к бирке.
- Богемское производство, шестнадцатый век, - сообщил он.
Я вертел в руках легкое ружье с длинным стволом и коротким, почти ажурным прикладом, инкрустированным костью и перламутром, - глаз не мог отвести.
- Красота! - сказал я.
Потом уже, много позже, мне довелось узнать, что держал я в руках так называемое тешинское ружье, или чижу, вещь очень редкую и дорогую, способную составить гордость любой коллекции.
- Идет мне этот шлем? - спросил врач.
Голос его прозвучал глухо, потому что он напялил на себя рыцарский шлем с закрытым забралом, напоминавшим клюв.
- Ничего выглядите, - хихикнул я, продолжая разглядывать секиры и палицы. Господи, каких только форм тут не было? Игольчатые, с заостренными пластинами различных форм, идущими вдоль древка по кругу, с насадными кривыми крючьями с другой стороны от главного рубящего полотна, на цепях, на рукоятках, на древках...
- М-да, вопросец, что нам делать со всем этим арсеналом? Здорово поработал брат нашего инвалида Коли. Страшно подумать, что было бы, растекись все это оружие по округе. Вот что, я останусь здесь и не уйду, пока не подъедет подкрепление. А вы поспешите в отделение милиции, велите моим солдатам достать подводы и двигаться сюда. Да, и энкеведешника сюда направьте, если он уже там и ждет меня. И вот еще что... Загляните на кладбище и возьмите там образец снега с кровью. Когда известите солдат, поедете в райцентр, а то и до Москвы доберитесь, если надо будет... Ведь какая-нибудь скляночка для образца у вас при себе?
- Имеется, - врач хлопнул себя по карману.
- Заодно в библиотеку зайдите, или за консультацией к специалистам обратитесь, или куда там, чтобы выяснить, где, в каких зоопарках, или институтах биологии, или других специальных учреждениях содержались в разное время люди, воспитанные волками и пойманные уже подростками или взрослыми.
- Вы думаете?.. - задохнулся врач.
- Я думаю, что очень складно все получается. Я припомнил, что в газетах, во всяких рубриках «Это любопытно», или как они там называются, я раза два или три натыкался на побасенки о пойманных волчьих людях. Вы знаете, мне сейчас мерещится, будто одна из заметок, прочитанных мной, рассказывала о волчьем человеке из Берлина. Но это, наверно, обман памяти. Хочется верить, потому что, как я сказал, все слишком складно получается - вот и начинаешь верить поневоле, будто читал, слышал и знаешь. А знаете, если на наши склады вывезли коллекцию оружия и отменную коллекцию лошадей, то и другие коллекции могли вывезти – какого-нибудь там Берлинского биологического института! А один из экспонатов возьми и сбеги при разгрузке. Или еще в пути к нему перестали относиться как к экспонату, потому что охрана состава несколько раз менялась. Подкармливали наши солдатики юродивого, невесть как, по их понятиям, к поезду прибившегося, и ведать не ведали, что это – ценнейший экспонат, научная диковинка, место которой – в клетке с волками, потому что без родной стаи ему жизнь не жизнь. А как досюда доехали, так и бросили его здесь. Да, получается, должна была ехать в составе и клетка с волками, чтобы «волчьего человека» можно было «в собственной семье» демонстрировать. А если ехала – то где же она?.. Нет, не могло быть клетки, такую вещь не спрячешь, не сопрешь втихую, все бы о волках знали. Если только не совпадение невероятное... И все равно, как ни крути, интересно получается. Во всяком случае, я прошу вас в этом покопаться и найти что сможете - я не знаю ни где искать, ни к кому обратиться, а вы, как врач, знающий, где можно взять всякую специальную литературу и прочее, должны сообразить... Эх, найти бы человека, говорящего по-немецки. Я читал, что волчьи люди обучаются понимать основные слова того языка, на котором с ними их первые воспитатели заговорили. В другие языки уже не врубаются - мозгов не хватает. ,
- Я немножко знаю немецкий. В школе учил, - сказал врач. - Но мне, конечно, и в голову не пришло с ним по-немецки разговаривать. Я попробую.
- Попробуем вместе, как вы вернетесь сегодня вечером, - сказал я. - Ну, в путь! Вы поспешите, как можете, а я буду конец истории нашего инвалида Коли дослушивать.
Мы вылезли из подпола, положили половицы на место. Инвалид сидел в той же позе.
- Ну, Коля, повезло тебе, что народ не вздумал в погреб сунуться и не растащил всего, что там припасено, - сказал я. - А то бы другая была у тебя ответственность и другой с тобой разговор.
Врач коротко попрощался и ушел. Я подсел к инвалиду.
- Какие еще «наставления» давал тебе твой брат?
- Все о том же: что кому отдать, куда кого послать за припрятанными вещами.
- И, наверно, рассказал тебе, где ты сам попользоваться можешь из личных его запасов?
- Да, кое-что рассказал. А что толку? Мне туда не доползти. И увидит еще кто по пути...
- Где же его личный запасец хранится?
- В барской усадьбе.
- Что, барская усадьба так и стоит заброшенной? - встрепенулся я. - Неужели там никто не бывает?
- Стоит, как стояла, - усмехнулся инвалид Коля. - А насчет кто бывает... С чего там кому-нибудь бывать, если уже давно все пограбили?
Этим бесхитростным замечанием он передал самую суть отношения местных жителей к усадьбе: как только растащили из нее все, что возможно, она перестала их интересовать, о ней забыли, а проходя мимо нее - окидывали невидящим взглядом, словно она и не существовала вовсе. Улавливаешь? Она могла стать идеальным тайником как раз потому, что всякий знал: взять в ней больше нечего.
- Ты об усадьбе никому не рассказывал? - спросил я.
- Что я, дурной... Никому не говорил, даже жене. Очень мне надо было, чтоб опять повадились лазить в нее все, кому не лень.
- Молодец, правильно мыслишь, - одобрил я. - Еще про какие-нибудь тайники знаешь?
- Что знал, то уж теперь опустело. Все роздано, кроме пулемета.
- Теперь к твоему вчерашнему гостю перейдем.
- Гость?.. Солидный гражданин был по виду. В восьмом часу появился. Я на стук открыл, а он оглядел меня внимательно и говорит: «Выходит, ты и есть одноногий Колька?» «Для кого Колька, для кого Николай Герасимович,» - отвечаю. «Ну, ладно, ладно, - говорит он, - я, может, от твоего брата, а он тебя иначе, как одноногим Колькой, не называл. Привет я тебе от него привез, из Москвы.» Я поглядел на гражданина, на пальто его ладное, на морду холеную и говорю: «Брат мой чума известная, а вот что он может с таким, как вы, иметь?..» Но тут глаза его увидел, голодные такие глаза, вовсе к его холеной морде не идущие, нехороший, словом, взгляд, волчий, и понял я, что у такого могли с моим братцем пути пересечься, и даже холодок по сердцу пробежал, а жив ли вообще мой братец непутевый. Ну, делать нечего, «Заходите,» - говорю. Он зашел, не снимая пальто, руки в карманах, ноги отер небрежненько, прежде чем порог комнаты переступить, а в комнате вот на этот стул сел, все так же держа руки в карманах, и говорит: «Твой брат велит тебе передать мне ту посылочку, что для московских гостей отложена.» «Каких таких московских гостей? - удивился я. - Скрывать не буду, много всякой всячины по долгам брата раздал, но ни о какой посылочке для московских гостей он не заикался и никаких мне наказов на этот счет не давал.» «А ты припомни хорошенько,» - говорит. «Да что вы к нам пристали? - вмешалась жена. - Если б было что, мы бы отдали. А на нет и суда нет.» «Суд есть, - говорит тот, - и еще какой. Твой братец предупреждал меня, что ты упереться можешь, он Христом-Богом заклинал тебя посылочку мне отдать.» «Да не знаю я, о чем вы толкуете, - говорю я, - может, если б вы мне приметы назвали, подробности, я бы сообразил...» «Слушай, дед, - говорит он, - мне некогда твой лепет слушать. Мало того, что в глушь пришлось тащиться и с тобой цацкаться...» - и скривился он так, брезгливо вроде, а взгляд у него все такой же, нехороший. «Не пойму я, чего вы злитесь, - говорю я. - Я ж готов вам поспособствовать, чем смогу. Честное слово, я без всякого понятия, что за посылочку вы с меня требуете. Расскажите хоть, как она выглядит. Может, в памяти и всплывет.» «Так уж трудно было тебе запомнить? - хмыкнул он. - Хорошо, давай вместе освежать твою память.» «Давайте,» - говорю я, а сам чувствую, что братец на меня какую-то беду накликал - отбрехался, небось, за какие-то свои делишки, и все ему как с гуся вода, а мне теперь расхлебывай. «Что такое сторожевая книга, знаешь?» - говорит он. «Ну да, говорю, была у брата такая книга, навроде амбарной. Там записи и документы подколоты всякие - где что на складах имеется и кому что выдано по бумаге, если, значит, с мандатом на какие-то вещи приехали, и кто по каким документам получал... Только проку от этой книги было мало. На складах все забито наобум, и добра много неучтенного, и не приезжал никто из центров вещи по накладным получать, и брат мой не открывал эту книгу вовсе.» «И где она хранилась, эта книга? - говорит гость. - У тебя?» «Почему у меня, - говорю я, - брат ее при себе держал, и говорю вам, без пользы эта книга, она по состоянию чуть ли не на сорок первый год все описывала.» «С пользой или без пользы - не тебе судить, - говорит гость. - Давай сюда книгу.» «Да откуда ж я ее возьму?» - говорю я. «Ах ты, гнилой сучок! - воскликнул он. - Он мне еще перечить будет!» и - гляжу - пистолет уже у него в руках; встал, подошел ко мне, ткнул дулом мне под ребра. «Ты что, так тебя и так, не понимаешь, что шутки кончились?» - говорит. Тут моя жена заголосила и кинулась к нему, повисла на нем. Он ее стряхнуть хотел, пистолет у него заскользил, да при этом он курок и дернул. Так, думаю, не нарочно – жена-то, моя, может, и больше него виновата была. Но она ж тоже дурного не хотела - защитить меня кинулась... Да, а я, значит, на пол со стула свалился, и все мое сознание помутилось, ненадолго. Как прочухался, так, значит, я на лавке у стены сижу, и жена меня перебинтовывает, а этот молодчик так с пистолетом и стоит. «Ну, всплыло у тебя в памяти?» - спрашивает. «Не знаю я, почему мой брат вас ко мне направил, - взмолился я. - Нет у меня этой книги и никогда не было. Хоть режьте, хоть убивайте. Помню ее, замызганную такую - не то тетрадку, не то журнальчик, - на полке в караулке у брата лежала. Но мне он никогда ее не передавал.» «И где, по-твоему, она может быть?» - спрашивает гость. «А кто ее знает? Может, так в караулке и лежит, - отвечаю я, - а может...» «Что - может»?» - он весь подобрался и словно уши навострил. «Может, он ее в своем личном тайнике отложил, которым позволил мне пользоваться.» «И где этот его личный тайник?» - спрашивает гость. «А в барской усадьбе, - объясняю я, - да и не тайник это вовсе, в том смысле, что особо там ничего далеко не спрятано. Он мне сказал, что просто в одной из комнат третьего этажа сложил, куда с улицы подсмотру нет и куда никто забираться не вздумает, даже если случайно в усадьбу и залезет. Может, он имел в виду, чтоб я вас в усадьбу отослал, к этому его запасцу. Но там ли сторожевой журнальчик или нет, я не знаю. Если не там, то я уж точно без понятия, где он может быть.» «Значит, или в караулке, или в барской усадьбе, - говорит гость. - Хорошо, проверим, и смотри, чучело огородное, если ты меня за нос водить вздумал...» Тут и я, и жена стали слезно уверять его, что за нос не водим. Он усмехнулся и говорит: «Ладно, на то похоже, что твой брат действительно тебя малость подставил. Но, сам видишь, ты сообразил, что он мог иметь в виду, когда припекло. И запомните - вы меня не видели и о разговоре со мной никому ни слова. Я быстро узнаю, если вы кому расскажете, и тогда тебе точно конец. Насчет ранения своего набреши, что хочешь, если скрыть его не удастся, но чтобы обо мне и о нашем разговоре - ни словечком». Повыспросил он еще, как лучше добраться до караулки и до барской усадьбы, и ушел. Мы ни живы, ни мертвы были, долго в себя приходили, уснуть не могли. Под утро только и вздремнули. А утром я вылез из дома голову проветрить и нервы остудить, и тут сразу эта катавасия началась, когда меня во второй раз чуть не покончили...
- Ясненько, - сказал я. - Вот что. Не знаю, что у тебя был за гость, но лучше тебе на допросах о нем помалкивать.
- На допросах? - поперхнулся он.
- А ты как думал? У тебя в подполе склад оружия, армию вооружить можно. Сейчас подводы подойдут, оружие вывозить. И оперуполномоченный НКВД приедет. Жаль мне тебя, но покрыть я тебя не могу, шила в мешке не утаишь. Да в тюрьме тебе сейчас и безопасней будет. А я обещаю поспособствовать, чтобы с тобой обошлись полегче.