— Дерек?
Он резко отшатывается, тряхнув кружкой так сильно, что кофе проливается ему на руки.
— Дерьмо! — он ставит кружку, бросает взгляд на Томми и заикается. — Я… я хотел сказать... чёрт. Чёрт.
— Всё хорошо? — я подхожу к нему, боясь, что он обжёг руки, но он уклоняется, осторожно, но достаточно демонстративно, так что я отступаю.
Он снова берёт кружку и пожимает плечами.
— Я в порядке. Прости за это.
Я показываю на дверь.
— Крыльцо?
— Конечно, — он встаёт.
Я иду за ним на улицу и сажусь в одно из старых плетёных кресел. Дерек не садится. Вместо этого он стоит на верхней ступеньке, глядя на дождь, поливающий техасскую ферму.
Наконец он начинает говорить, не оглядываясь на меня:
— Я даже не знаю, с чего начать. Что сказать. Я думал об этом всю дорогу, пока ехал сюда из Сан-Антонио, но… Я просто... я просто не знаю. — Он глубоко вдыхает, поднимая плечи и опуская их при выдохе. Повернувшись ко мне, он протягивает руку с жетонами. — Вот. Один из парней из «Гольфа»… Я думал, что жетоны пропали. Их забрали, когда поймали нас. Я думал, что не увижу их. Но когда подразделение нашло меня, Восс отдал их мне. Знаки Тома должны быть у тебя.
Дрожащими руками я забираю жетоны, теплые от рук Дерека. Разглядываю их.
БАРРЕТТ
T.M.O NEG
234 56 7890
МОРПЕХИ L
CHRISTIAN
Я сжимаю жетоны, пытаясь успокоиться.
— Спа... спасибо тебе, Дерек.
Он качает головой. Затем достает из кармана тёмно-синих джинсов сложенный конверт. Поворачивается ко мне. Его руки сильно трясутся. Он сжимает кулак, перемещая конверт в другую руку, сжимает и её, пытаясь унять дрожь. Я встаю, ставлю чашку на пол и пересекаю крыльцо, чтобы встать рядом с Дереком.
— Это… то, что я думаю? — спрашиваю я.
Он разворачивает письмо и смотрит на него, чтобы не встретиться со мной взглядом. Кивает:
— Я хранил его. Том отдал его мне. Чтобы я передал тебе. Если бы у меня получилось вернуться.
— Все это время? Ты хранил… ты прятал его… несмотря ни на что?
Он глотает. Я вижу, как подпрыгивает его «адамово яблоко».
— Да, я обещал ему, — он потирает большим пальцем конверт, трогая отчётливые кровавые отпечатки. С напряжением, которое, можно сказать, взаимно, он поднимает на меня взгляд. Его покрасневшие глаза встречаются с моими. — Я поклялся... что скажу тебе. Ты... ты была всем для него. Я поклялся своей душой, что передам это тебе. Это были его последние слова. Он хотел, чтобы ты знала, что он... он любил тебя.
Я тянусь к конверту, слеза скатывается по моей щеке. Дерек немного нерешительно отдает письмо мне, ни на секунду не отводя от него взгляда. Письмо, очевидно, имеет для Уэста огромное значение. Я дотрагиваюсь до кровавых отпечатков. Интересно, это кровь Тома или Дерека? Или кого-то другого? Я не буду спрашивать. Медленно и осторожно открываю конверт и достаю письмо. Оно было развернуто и сложено тысячу раз, смято и снова разглажено, это две грязные страницы, покрытые плесенью, будто они провели годы близко к телу.
«Томас, моя любовь»
Я срываюсь. Начинаю плакать так сильно, что не вижу ничего вокруг.
— Он... Том держал письмо нераспечатанным всю войну, — проговорил Дерек. — Он не читал его. Говорил, что письмо его хранит. Потом... наш конвой попал в засаду, и его ранили. Талибы взяли нас в плен. Тому пришлось туго. Каким-то чудом они не нашли письмо, когда обыскивали нас. Не знаю, почему. Том... я читал ему это письмо по сто раз в день. День за днём, когда он приходил в сознание, я читал ему. Это придавало ему сил. И мне тоже помогало... помогало держаться. После того как он… после смерти Тома это было всё, что у меня осталось. Это письмо и обещание найти тебя. Чтобы рассказать тебе, как сильно он старался, как яростно боролся. Он любил тебя и хотел вернуться домой.
— Дерек... я даже не знаю, как отблагодарить тебя.
Я кладу жетон в конверт с письмом и убираю в задний карман. Смотрю на Уэста и не удерживаюсь от вопроса.
— Как он умер? Я знаю, что не должна... не стоит спрашивать. Но... но я...
Дерек кивает, а я не уверена, с чем именно он согласен.
— Его ранили в бою. В засаде. Ранили в живот. Он держался в течение нескольких недель.
— Он страдал? — глупый, очень глупый вопрос.
Дерек сжимает глаза, его челюсть ходит ходуном, а пальцы сжимаются в кулаки. Он отворачивается.
— Я, он... Чёрт. Чёрт, — он спотыкается о нижнюю ступеньку, выскочив под дождь, опустив голову и сгорбившись. Через минуту он выпрямляется, трёт ладонями глаза. Делает глубокий вдох, поворачивается и возвращается обратно, насквозь промокший. — Извини. Всё было очень плохо, Рейган. Я не знаю, что ещё сказать. Ему было плохо. Я делал всё возможное, но, на самом деле, не было ничего стоящего, что я мог… бы сделать. Я пытался. Он заслужил... это он должен был выжить. Я думаю об этом каждый грёбаный день. Это он должен быть здесь. Не я. Мне так жаль. Так жаль. Это должен быть он, но... но я не смог его спасти.
— Дерек, нет, ты не должен так думать. Я не хотела... прости. Я…
Он качает головой и перебивает меня.
— Я знаю. Я знаю, но не могу не думать об этом. Это правда. Это всё, о чем я могу думать, — он показывает на письмо. — Письмо и жетон у тебя, так что я пойду. Увидимся.
Я спешу к лестнице и хватаю его за руку, останавливая.
— Подожди, как ты сюда добрался?
— Автобусом из Сан-Антонио до Прейри Вью.
— Как ты попал сюда от Прейри Вью?
Он упирается каблуком в землю:
— Шёл пешком.
— Это далеко.
Он пожимает плечами:
— Я прошёл ещё больше в полной боевой экипировке. Не беспокойся.
— Куда ты поедешь теперь?
Он ещё раз пожимает плечами:
— Я не знаю. Куда-нибудь. Куда угодно. Может быть, в Айову. Меня хотят отправить обратно в медицинский центр на реабилитацию, — он с горечью выплевывает последнее слово. — Но к чёрту это дерьмо. Я пробыл там три месяца. И завязал с этим.
— Ты можешь остаться здесь.
Он качает головой:
— Всё в порядке. Я пойду, — Дерек спускается по ступенькам. — Говорю же, не беспокойся.
— Дерек, не смеши меня: тебе придется пройти много миль под проливным дождём.
Он останавливается, не обращая внимания на поливающий его дождь.
— Почему ты хочешь, чтобы я остался?
Я сглатываю, моргаю, пытаясь подобрать слова:
— Ты... ты был лучшим другом Тома. Ты прошёл весь этот путь, чтобы почтить... — мой голос срывается, и я начинаю заново. — Чтобы почтить его последнюю просьбу. Я не могу... я просто не отпущу тебя в такой ливень.
— Ладно. Я не хочу причинять тебе неудобства, — он показывает в сторону амбара. — Я останусь там.
— У нас есть диван, я...
— Не очень хорошая идея, — Дерек кивает в сторону двери, где видно Томми, смотрящего телевизор. — Я плохо сплю.
— Дурные сны?
Он неловко пожимает плечами.
— Можно сказать, что так.
— Ладно, амбар так амбар. Я принесу одеяло и подушки. В задней его части есть маленькая мастерская. Ты можешь спать там, — я делаю паузу, а затем спрашиваю. — Ты голоден? У нас осталась еда...
Его голос становится резким:
— Рейган, мне ничего не нужно. Я в порядке, — он идёт по грязи в сторону амбара. — Спасибо за гостеприимство, — бросает он через плечо.
Я отпускаю его, чувствуя его потребность уйти подальше, побыть в одиночестве.
За мной, в доме, Томми, прислонившись к дверному косяку, смотрит на меня через противомоскитный экран. У него слипающиеся, утомленные глазки. Я беру его на руки, укачивая.
— Мамочка?
Я целую его в висок:
— Да, малыш?
— Кто этот дядя?
Я колеблюсь:
— Он… друг.
Томми поднимает голову, откидывая ее назад, и глядит на меня.
— Мамочка, ты грустишь?
Чертовски проницательный ребёнок. Я моргаю, пытаясь улыбнуться.
— Нет, малыш. Всё хорошо.
Он явно не верит мне. Кладет ручку на мою щёку:
— Поцелуй?
Я целую его в лоб.
— Вот твой поцелуй.
Я кладу его голову себе на плечо и осторожно несу наверх, в его комнату. Укладываю его в кровать, приговаривая:
— Пора спать, соня.
Томми не спорит. Он засыпает в течение нескольких минут, держа подмышкой Базза Лайтера.
Спускаясь вниз, вижу, как Ида вытирает последнюю посуду. Она кладет тарелку в шкаф и вешает полотенце на ручку духовки. Потом поворачивается ко мне:
— Этот парень… очень беспокойный.
— Ты имеешь в виду Дерека? — я вздыхаю. — Он служил вместе с Томом.
Ида кивает:
— Я видела его в новостях. Психолог говорил, что те, кто прошел через то, что он… они никогда не восстанавливаются. — Ида копается в ящике, достает тюбик с кремом и намазывает свои морщинистые руки. — Ты же знаешь, мой Хэнк воевал в Корее, и он никогда не говорит об этом. Но я знаю, что прошлое всё ещё влияет на него. Ситуации, которые он пережил, то, что он делал и видел.
— Том тоже никогда не рассказывал мне о своей службе, — говорю я. — Я однажды спросила его об этом, после его второй поездки в Ирак. Он ответил мне, что не было ничего такого, о чём можно было бы рассказать. Он просто выполнял свою работу и всё. Но я знала, что он... ограждал меня. От правды.
Ида снова кивает и выглядывает в прозрачную дверь, смотря на приближающийся свет фар. Это Хэнк приехал за ней.
— Мужчины всегда так поступают, — очевидно, в мыслях у неё нечто большее, но она просто вздыхает и вешает сумку на плечо. — До завтра.
— Спасибо, Ида, — я наклоняюсь и обнимаю её, — не знаю, что делала бы без тебя.
Она улыбается, гладя меня по щеке:
— Семья для того и нужна, дорогая. А ты – моя семья.
Родители Тома умерли. Мама от рака, ещё до встречи со мной, а отец от сердечного приступа, спустя несколько лет после нашей свадьбы. Мои собственные родители живы, они живут в Талсе. Они никогда не одобряли моих отношений с Томом и так и не простили мне, что я сбежала с ним, когда мне было девятнадцать. Они никогда не видели Томми, и не думаю, что увидят. Так что Ида и Хэнк действительно моя единственная семья. Не считая Брайана, моего брата, профессионального морпеха, дислоцирующегося на Окинаве. Он навещает меня иногда, когда ему дают достаточный по времени отпуск, чтобы успеть съездить в Штаты и вернуться, но его приезды редки.
Хэнк сигналит, и Ида уходит.
В доме воцаряется тишина, и я, наконец-то, одна. Достаю конверт из заднего кармана джинсов. Сжимаю жетоны и впиваюсь взглядом в имя Тома. Позволяю себе немного поплакать, утирая от слёз подбородок.
— Я скучаю по тебе, Том, — шепчу я жетонам. — Почему ты не вернулся? Ты обещал всегда возвращаться.
Я не могу смотреть на письмо. У меня просто нет сил. Я потеряюсь, пропаду, если начну читать эти так давно написанные слова. Если представлю, как муж читает его. Или представлю Дерека и Тома, загнанных в пещеру или куда-то ещё, и как Дерек читает моему Тому письмо, снова и снова…
Я должна отнести Дереку немного еды. Одеяло. Подушки. Что-нибудь. Но… я просто не могу. Не могу встретиться с ним лицом к лицу. Не могу видеть призраков в его глазах, полных боли, и тяжкого груза памяти в его движениях.
У меня есть грязный секрет: иногда я сплю на диване, потому что ненавижу воспоминания, живущие в моей пустой кровати.
И ещё один грязный секрет: груз одиночества иногда больше, чем тяжесть от отсутствия Тома.
Глава 7
Дерек
Сон недостижим. В госпитале, для того, чтобы я заснул, мне давали таблетки. Они были необходимы физически, иначе обрести покой, в буквальном смысле, не получалось. В лучшем случае, я впадал в забытьё, просыпаясь в поту, с криком, в панике, переживая сражения, тюрьму, избиения и пытки.
Я никому никогда не рассказывал про это – про пытки. Ни проводящим расследование, ни кому-либо из психологов, психиатров или врачей. Грёбаные талибы, они засовывали мне под ногти щепки, длинные зазубренные куски дерева, по причине, которую я никак не мог понять. Наносили мне ожоги сигаретами или зажигалкой. Сломали на левой руке безымянный палец. День за днём они ломали его опять и опять, пока боль не сводила меня с ума. Если бы у меня был кусок камня достаточного размера, я бы отрезал себе этот палец. В конце концов, они оставили мой палец в покое. Я потом сломал себе его повторно и попытался выровнять, чтобы он сросся прямым, но получилось всё равно криво, и он изредка болит. Болит, когда идёт дождь, ноющей болью, как сейчас, снова и снова.
В госпитале я тоже сходил с ума. Лёжа на узкой койке взаперти, в маленькой комнате с окном с видом на парковку. Телевизор с настроенными спортивными каналами, как будто меня интересовал спорт. Футбол. Раньше я любил футбол. Теперь? Это просто не имеет значения. Я не могу заставить себя волноваться о такой ерунде. Довольно долгое время я пытался смотреть передачи на Sports Center, в перерывах между сеансами физиотерапии и промывки мозгов. Они казались мне такими глупыми, такими пустыми. Бессмысленными.
Дождь, наконец, прекращается, и, когда наступает ночь, небо постепенно очищается от туч. Я лежу в амбаре для домашнего скота. За первый час я почистил стойло и положил свежего сена. Проверил мастерскую, но это была… территория Тома. Полная памятных бейсбольных вещей: плакаты NASCAR, несколько его старых бейсбольных трофеев времён средней школы, бейсбольный мяч, подписанный Ноланом Райаном. Инструменты, автозапчасти. В этом весь Том. Он говорил об этом месте почти так же, как он говорил о Рейган. Он вырос на этой ферме, задуманной, когда его отец заканчивал военную службу и собирался вернуться к сельскому хозяйству. Рассказывал, как они с отцом и старым Хэнком разбирали автомобильные двигатели. Как он ездил на лошади на пастбище, укрощая жеребят, и в процессе этого даже сломал один раз руку. Как часами торчал в магазине, убегая от ужасающей действительности, когда умирала его мама. Том всегда сожалел, что не проводил с ней больше времени, пока она была жива, но, по его словам, для него было слишком тяжело видеть, как она лежит на диване, истощённая и больная.
Так что, да, я никогда не был здесь до сих пор, но я знаю это место, этот амбар, эту мастерскую. Многие часы, которые вы проводите на патрулировании, надо чем-то скрашивать, и вы делитесь с парнем рядом с вами всевозможным дерьмом, о каком и не думали никогда говорить. Том всегда рассказывал об этом месте. Земля, амбар, дом.
Я измученный, сонный. Но когда я закрываю глаза, то вижу Тома, сжимающего мою руку с просьбой передать Рейган, как он её любит.
Я сказал ей, приятель.
Мне удаётся прерывисто подремать пару часов перед тем, как сны будят меня. Через приоткрытую дверь амбара я вижу, как рассвет раскрашивает горизонт серо-розовым цветом. Я встаю, стряхиваю с одежды сено, зашнуровываю армейские ботинки. Протягиваю со спины лямки и высовываю наружу голову. Трава ещё не высохла, и издаёт резкий запах. Ещё довольно рано, наверное, не больше пяти утра, но на улице уже тепло.
В доме тихо и спокойно. С того места, где стою, я вижу кухню, и в ней нет никаких признаков движения. Дом построен в классическом деревенском техасском стиле. Широкое просторное крыльцо с тремя ступеньками. Белый деревянный сайдинг фронтона и карнизов нуждается в покраске. Густая зелёная трава растёт по обеим сторонам дома, ведущим на задний двор, где тополя и ивы окружают маленький зелёный пруд. Перед домом подъездная дорожка из гравия и островок пожелтевшей травы с небольшим клёном посередине. Эта дорожка тянется добрых три четверти мили до ближайшей автодороги, которая чуть более широкой полосой отборного гравия удаляется, превращаясь в тонкую прямую линию. Амбар представляет собой огромное деревянное строение; дерево выцвело, старая красная краска частично осыпалась. Добрые пятьдесят акров пастбища простираются на север и восток от дома и амбара, хлопковая плантация на юге, сенокосное поле на западе. Пастбище, должно быть, на целую милю огорожено настоящим деревянным забором. Думаю, уход за фермой занимает адски много времени. Специально для такой женщины, как Рейган. Одинокой. Да ещё и ребенок?