К моменту начала войны силы Инатты и Реганды были примерно равны. Людские силы, имеется в виду. Гильдии магов наблюдали за конфликтом со стороны – несмотря на заключенный с правителями договор, они помогать не торопились. Если и находились такие молодые и отчаянные, как Тала, уходящие в патрули в Приграничье, то это была их личная инициатива. Но после того, как войско Корнелия II пересекло границу Инатты, оставаться в стороне совсем они не могли. Часть боевых магов из каждой Гильдии отправились в действующую армию. Опять же, не считая молодых и горячих, рвущихся в бой… не внушили им в свое время, как бесценна жизнь мага, вздыхали наставники, на кого ж теперь пенять, пусть идут, авось поумнеют.
Надо сказать, магические потери в войнах были совсем невелики. Маги любых воюющих держав понимали всю бессмысленность людских конфликтов и максимум, что старались сделать, это сдержать друг друга, давая людским войскам возможность беспрепятственно убивать друг друга. Нынешняя война не стала исключением… до тех пор, пока численное преимущество магических сил не стало медленно, но верно клониться в сторону Реганды. На помощь нападавшим пришли маги Суны, северной дерзкой и сильной союзницы Реганды.
В большинстве своем это были Огненные маги. Не удивительно, конечно – Стихия Огня сама по себе более воинственна, чем ее собратья. И нельзя сказать, что среди тех, кто прибыл на помощь, были только Огненные, отнюдь – всех хватало. Но силы получились слишком неравными. Маги Суны не нарушали Равновесие (читай не убивали своих собратьев… ну, почти не убивали), но было их слишком много, и действовали они жестко, гораздо жестче, чем принято было в подобных случаях. К октябрю войска Реганды продвинулись вглубь территории Инатты на несколько сотен миль.
У Леттии, западной союзницы Инатты, магов было очень мало, действовали всего две Гильдии, Земная и Водная, да и те едва дышали. Помощи ждать было не от кого. Король Реанис объявил всеобщую мобилизацию.
В жизни магов, тем не менее, ничего или почти ничего не изменилось. Так же работала Академия; так же спешили на лекции в Университет преподаватели-маги, не обращая внимания на то, что студентов осталась едва ли половина от прежнего. Так же продолжали работу Гильдии – среди действующих магов мало находилось глупцов, способных добровольно оставить исследования ради людских войн. Пусть их разбираются сами, считали многие, даже если платят за вмешательство звонкой монетой.
Однако мало кто удивился, когда Таэлла ин-Реаль подала прошение об отправке в действующую армию одной из первых. Ну, решила и решила, навыки и кое-какой опыт у девочки есть, а что опасно – так не ребенок, знает, на что идет. То, что вслед за ней сразу же собрался Тирайн Леа-Танна, тоже мало кого удивило, все видели, какими глазами смотрел молодой маг вслед рыжей Огненной. Но вот чего ради сунулись в эту мясорубку еще двое молодых выпускников, не понимал, кажется, никто. В том числе и сама Тала.
- Тир, - спросила она однажды, - зачем? Ладно я, но ты-то зачем туда лезешь? Ты ведь вовсе не боевой; зачем?
Тир, против обыкновения, не смутился, а только пожал плечами.
- Так ведь деньги, Тала, - беспечно ответил он. – Для работы, сама знаешь, деньги нужны, а платят нам в Гильдии не то чтобы очень. Тоже сама знаешь. И из дома теперь не приходит ничего. А там… там все-таки больше.
То же самое – почти слово в слово – сказали и Саадан, и Кервин. Тала махнула рукой. Сами не маленькие, в конце концов.
Тала решила уехать в тот же день, как пришел приказ о ее зачислении в действующую армию. К несчастью, пришлось задержаться в Университете – пока ругалась на кафедре, требуя немедленной отставки, пока передавала, путаясь и отвлекаясь, наработки лекций лаборантам, пока укладывала вещи, незаметно подкрался вечер. Лошади были готовы и оседланы, оставалось лишь попрощаться, но куда же на ночь глядя? Она легла, наказав няньке разбудить ее на рассвете…
Ночью у отца случился приступ.
… Как должен чувствовать себя боевой маг, застрявший в глубоком тылу? Если, конечно, у него есть силы и время хоть как-то себя чувствовать. У Талы ни сил, ни времени почти не оставалось – она не отходила от постели отца. Через несколько дней лекарь Гильдии, незаметно вздохнув, сказал ей, что опасность миновала, но никаких волнений, никаких потрясений. Сможет ли поправиться? Бог весть, но будем надеяться…
Со всеми обязанностями теперь вполне могла справиться и сиделка, но отец был непреклонен – только Тала.
Он поседел сразу и сильно, превратился из крепкого, не старого еще мужчины в разбитого, тяжко дышащего, капризного старика. Не отпускал от себя дочь ни днем, ни ночью, засыпая, едва разжимал пальцы, которыми держался за нее, словно боясь, что она может исчезнуть. Ночью девушку руганью прогоняла отдохнуть нянька; Тала спала теперь на диванчике в проходной комнате рядом со спальней отца и по первому звуку бежала к нему. Куда тут ехать?
Сутками не выходила она из дому. И когда, спустя почти месяц, вышла на почту, то поразилась и не узнала родных прежде улиц.
Столица изменилась, потеряла блеск и праздничность, очаровывавшие прежде всех приезжих. По улицам, гремя сапогами, то и дело, проходили колонны – солдаты разных частей, ополченцы, добровольцы. Несколько случайно встреченных однокурсников с гордостью блеснули серебряными ленточками на рукаве – маги всех стихий ценились в армии на вес золота - и рассказали о тех, кто уже воюет. По слухам, до столицы вот-вот должны были докатиться толпы беженцев.
В один из дождливых, ненастных дней октября снова звякнул в притихшем доме колокольчик. Тала, охваченная непонятной надеждой, вскинула голову – и вихрем вылетела в переднюю. И разочарованно вздохнула, отступая на шаг, - у двери стоял совершенно незнакомый человек. Он снял шапку, сверкнули нашивки на рукаве, русая бородка показалась знакомой, блеснули радостью темные глаза.
И Тала ахнула:
- Тир!
Такой это был счастливый вечер – из прежних, легких, беззаботных. Тир старался шутить, как мог, рассказывал о своих поездках – так, что Тала хохотала взахлеб. Но по тому, как украдкой обводил он глазами комнату, какая горькая морщинка залегла меж бровей, Тала видела: ему тоже нелегко. И была благодарна за молчание. За то, что не лез с вопросами.
Уже был выпит весь чай, и кухарка принесла новый, уже рассказаны были новости, и кто из однокашников где, и Тала вскользь упомянула, что, наверное, будет преподавать. Тирайн с облегчением посмотрел на нее. Сам он через день уезжал – туда, в самое пекло.
- Ты молодец, - сказал он негромко.
Девушка поморщилась с досадой.
- Не надо, Тир. Ты ведь знаешь, что я… только из-за… - она не договорила, мотнула головой в сторону спальни.
- Кто-то должен учить молодых, - тихо проговорил Тирайн. – У нас большие потери… не хватает войск, а уж магов как не хватает…
- Гораздо больше пользы я принесла бы там, - с тихой яростью выговорила Тала. – Я боевой маг, а не… нянька.
- Нет, - так же тихо и жестко ответил Тирайн. – Ты не права, Тала. Не все должны погибать. Ты – женщина…
- Плевать я хотела! – закричала она яростно, вскакивая на ноги. – Я умею сражаться, а вместо этого я должна сидеть здесь, как последняя…
- Тише! – Тирайн вскочил тоже, обнял девушку за плечи. – Ты права, Тала, права. Я знаю. Но…
- Тала… - раздался слабый, надтреснутый голос из спальни. И она мгновенно смолкла. Виновато посмотрела на юношу и метнулась прочь из комнаты.
Когда девушка вернулась, торопливо вытирая руки о маленькое полотенце, Тирайн стоял у окна и молча водил пальцем по запотевшему лицу. На звук ее шагов он обернулся, и у Талы сжалось сердце - так он смотрел на нее…
- Послушай, - глухо, нерешительно выговорил Тирайн, но Тала, уже догадываясь, качнула головой:
- Тир, не надо.
- Тала… - он подошел, несмело коснулся ее руки. – Я хотел сказать тебе это сразу же, как пришел, да вот все никак не решаюсь…
- Тир…
- Подожди. Тала… родная, любимая моя… я люблю тебя, люблю больше всех на свете… уже давно, уже несколько лет… да ты и сама, наверное, догадалась.
Она опустила голову, сжала холодные пальцы.
- Да…
- Тала… Я не имею права говорить тебе об этом – накануне боя, но… но не сказать – не мог. Я знаю, что опоздал, - он осторожно прикоснулся к узкому серебряному колечку, - я вижу… Саа?
Девушка вскинула на него враз заледеневшие глаза.
- Да.
- Я понял, - повторил он. – Тала… я люблю тебя. И если когда-нибудь, хоть когда-нибудь тебе понадобится помощь – в чем угодно, в любое время, то… ты просто знай, что есть человек, который никогда, ни в чем тебе не откажет. И если я не погибну…
Словно испугавшись, она шагнула к нему:
- Тир… Что ты знаешь?
- Там очень тяжело, - сказал он просто. – Туда теперь сгоняют всех, кто хоть как-то способен воевать. А магов ценят на вес бриллиантов, не золота даже…
- Саадан… - выговорила она шепотом. – Он ведь тоже там?
- Да. – Тир не отводил взгляда. – Я получил от него письмо – вчера. Он тоже там, мы будем рядом, совсем рядом.
- Тир… - она схватила его за рукав. – Поклянись мне, что ты…
- Я тебе обещаю, - раздельно, четко произнес он. – Я буду с ним рядом и постараюсь уберечь. Правда, - он усмехнулся, - ты же знаешь, как трудно уберечь Саа. Он лезет в самую гущу, не заботясь о последствиях. Но насколько это возможно – я постараюсь. В конце концов, - Тир хмыкнул, - у меня и свой интерес есть – работу-то мы так и не закончили. Да и Кервин тоже там будет… Словом, я обещаю тебе.
- Спасибо, - выдохнула она облегченно, выпуская его руку.
- Не за что. Больше всего на свете я хотел бы видеть тебя счастливой. И если уж не придется увидеть тебя – так - рядом со мной, то пусть хотя бы рядом с другим ты станешь счастлива. До свидания.
Наклонившись, он коснулся губами ее лба – легким-легким, как дуновение ветерка было это прикосновение, - и, резко развернувшись, вышел. Простучали по лестнице его шаги, хлопнула входная дверь. Тала стояла, оцепенев, и молча смотрела в никуда остановившимся взглядом.
* * *
Это была самая долгая осень на свете, и страна застыла в ожидании. Все взгляды были прикованы к маленькому городу на северо-востоке от Ледена, носившему название Последние Холмы. Последние Холмы открывали к столице прямую дорогу.
С продовольствием в Ледене стало совсем плохо. Давно уже действовали хлебные карточки, дрова подвозили с перебоями. Госпитали были забиты ранеными, а рук не хватало. Дамы из самых знатных семейств становились сестрами милосердия, и никого это не удивляло.
В Гильдиях магов, впрочем, все было по-прежнему. Почти по-прежнему – нехватка магов уже начинала сказываться. Но ушедших с войсками уже не осуждали, как в первые дни. Впрочем, и не одобряли тоже.
И в самой столице, все было почти по-прежнему. Предзимье. Мокрые, гулкие улицы, резкий, пронизывающий ветер, словно грозящий снести маленький домик. Ветер шумел так сильно, что порывы его зачастую заглушали стоны и хрипы, доносившиеся из спальни наверху.
…Как долго он умирал, как трудно – Тала никогда не думала, что можно умирать несколько недель, почти беспрерывно ругаясь от боли. Как быстро он сдал – ведь всего только несколько месяцев. Отец… она не чувствовала уже почти ничего, кроме огромной, бесконечной усталости, и порой молилась, чтобы все закончилось – как угодно.
Конечно, у него случались минуты и даже часы просветления, и тогда профессор ин-Реаль снова походил на себя прежнего и даже садился в постели. Он то шутил, смеясь надтреснутым, слабым смехом, то торопливо надиктовывал Тале свои заметки к так и не законченной книге, то просто рассказывал о прошлом, и Тала, прижавшись к его ладони щекой, свернувшись клубочком на скамеечке у его ног, уносилась мысленно в это прошлое. Она любила эти вечера, и в такие часы даже тревога утихала, девушка снова начинала верить, что все будет хорошо. Даже редкие, такие редкие письма приносили радость – без горечи.
Тем больнее было видеть ей, как сопротивляется отец болезни и как проигрывает ей – раз за разом, раз за разом. А когда боль и удушье отступали, бессильными пальцами гладил ее руку и словно в забытьи шептал:
- Не уходи…
Как будто она могла уйти, как будто у нее была возможность выбирать! Жалость, любовь и отчаяние разрывали ее душу.
В ночь начала зимы выпал снег. Тала проснулась от необычной, звенящей какой-то тишины – на всем свете. Тихо было в доме, тихо – за окнами, тихо – во всей жизни. Девушка, не одеваясь, подошла к окну. Белые, медленные, торжественные хлопья заполняли собой пространство, и казалось, город заснул, успокоенный, казалось, никакой беды не может случиться, пока он есть – этот невероятный, счастливый, детский какой-то – снег.
И она снова легла, и долго-долго лежала, глядя открытыми глазами в темноту. А потом засмеялась счастливо, потому что поняла – все будет хорошо. И еще – сегодня ей будет письмо. И уснула – так, как не спала уже очень давно…
Разбудил Талу испуганный голос кухарки. Она открыла глаза, еще улыбаясь, но по глазам женщины, по взгляду ее ускользающему поняла – сразу. И, накинув платок, кинулась прочь из комнаты.
Отец как будто уснул, откинувшись на подушки. Лицо его было пепельно-серым, очень спокойным и очень строгим. Совсем как на портрете, сделанном в день их с матерью свадьбы. Даже борода казалась тщательно расчесанной. Тала долго смотрела на это лицо, а потом подошла и осторожно поцеловала высокий лоб. И тихо, точно боясь разбудить его, вышла.
Неделю после этого она не помнила совсем. Похороны, много чужих людей, говорящих ей ободряющие слова, черное платье и черная мантилья, ледяная дорога за гробом, протяжные, тягучие слова молитвы. Бумаги в огромном столе, завещание, что-то еще. Это было с ней – и не с ней. Делами распоряжалась какая-то другая высокая рыжеволосая женщина с каменно-застывшим, точно неживым лицом, а она, Тала, оставалась за прозрачным экраном и с равнодушным любопытством наблюдала за этой женщиной. И лишь изредка спохватывалась – да это же я…
На девятый день она поняла – пора уезжать. Ее место – там, где война, где Саа… может быть, она сможет уберечь его, если будет рядом.
Сосредоточенно хмуря брови, она разбирала книги – что-то взять с собой, что-то оставить, в уме прикидывая, как быстро сможет добраться до места, если поедет верхом. В доме было тихо; наконец-то иссяк поток сочувствующих и соболезнующих друзей, родственников, знакомых. Тихо было и внутри, тихо и спокойно. Тала, наконец, поверила, что все будет хорошо.
Спокойствие это и отстраненность взорвались звонком в дверь и узким серо-зеленым конвертом с печатью Гильдии магов Земли. Непослушными пальцами Тала вскрыла, развернула желтоватые листы и грустно-ласково улыбнулась. Тирайн… Она рассеянно скользила глазами по строчкам, почти не вникая в смысл написанного. Но после обычных приветствий и поклонов глаза ее натолкнулись на имя Саа, и, нахмурившись, Тала стала вчитываться внимательнее…
Огненная волна встала совсем рядом с ней, опрокинула на выскобленный пол, взорвалась внутри тысячами маленьких костров. Заплясали, задымились сотни поленьев, раздуваемые одним и тем же словом. Убит. Саадан. Убит. Узкое серебряное кольцо сорвалось с пальца и, звеня, покатилось по полу, звериный рык вырвался изнутри и разодрал на части легкие. Убит. Пламя сорвалось с вскинутых к небу пальцев, вытеснило все живое, что еще оставалось в ней, ручейками побежало по подолу платья, по волосам… Уби-и-ит!
Когда сбежавшиеся слуги испуганно кинулись тушить занявшиеся огнем мебель и оконные занавеси, Тала была без сознания.
* * *
- Он погиб в самом начале… я видел, как это случилось, - рассказывал Тирайн хмуро, избегая ее застывшего взгляда. – Они оттеснили нас к реке…