— Это — то я как раз понимаю. Твой Шимов — преступник.
— Они всё очень хорошо подчистили, — отмахнулась я. — Удивительно, что меня всё — таки не добили.
— Я был уверен, что он не станет этого делать.
— А я думала, что ты снял охрану, потому что на меня разозлился.
— Дура, что ли, — пробурчал Курьянов. — Ты мне всё — таки не чужая. — Кирилл замолчал, как бы размышляя, сказать мне что — то или не говорить. — Я знал, твой Шимов интересовался у врачей о твоём состоянии и проплатил лечение, лишь бы вытащить тебя. Думаешь, после этого он стал бы в тебя стрелять?
Я пожала плечами.
— Не понимаю я Шимова. И не думаю, что пойму. Хотя за лечение и врачей ему огромное спасибо. Я до сих пор не знала.
Кирилл усмехнулся.
— Между вами много всего.
— Да прекрати, — отмахнулась я.
Кирилл усмехнулся, но ничего не сказал. Я возилась с ужином, он курил у меня на кухни, и мы оба молчали, то ли думая о своём, то ли стесняясь начать разговор после установившегося дружеского перемирия, которое пока было довольно шатким. Не скажу за Кирилла, но лично я действительно не знала, с чего начать разговор. Хорошо, что кухонные хлопоты давали мне возможность делать сосредоточенное лицо. Но когда курица и рис оказались на столе, больше тянуть не было смысла.
— Кстати, — спросила я, протягивая Кириллу миску с салатом. — А чего ты собственно приехал?
— Ты слышала про Игнатьченко, — тут же ответил приятель.
Я кивнула.
— А то как же. Скандал такой, что мало не покажется.
— Ты же не думаешь, что он такой глупый, правда.
Я пожала плечами.
— Может, он просто страх потерял.
Кирилл покачал головой.
— Он же не идиот.
— Что тебе, конкретно не нравится? — не поняла я.
— Мне не нравится, как сняли Игнатьченко. Знаешь, может я параноик, но мне кажется, что за этим стоит чья — то игра.
— Ну и пусть, — махнула я. — Давно пора эту сволочь закрыть на долгий срок. Хотя я, конечно, не верю, что такое возможно. Но уж точно грустить о нем не стану.
— Не знаю. — Кирилл вздохнул. — Мне всё это дело не нравится.
— Я тебя понимаю. Ты видишь, что в этом случае человек, возможно, был невиновен. И хочешь найти правду. Только нам — то от этого что?
— Двойные стандарты, Настя, — хмыкнул Кирилл. — Ты не захотела посадить Шимова за то, за что, по твоему мнению, он был невиновен. Хотя какая уж тут невиновность, если он тебя чуть не застрелил.
Я покраснела.
— Критику принимаю.
Кирилл улыбнулся.
— Ага, критику…Так ты мне поможешь?
Я подавилась едой.
— В чём?
— Я хочу узнать, что именно стоит за делом прокурора.
— Ну уж нет, — разъярилась я. — Этот человек раскрыл меня перед Шимовым.
— Но он в тебя не стрелял.
— Это даже хуже чем пуля. Это предательство.
Ты сама предавала Шимова, — услужливо напомнила мне моя память. Я вздохнула.
— Хорошо. Что ты хочешь от меня?
— Немного. Поспрашивай у своих в суде. Может, услышишь что — нибудь интересное.
— Ладно, — пообещала я. Гадая, что стоит за такой странной любознательностью Кирилла. Уже после, проводив товарища до двери, я стояла у окна и смотрела, как Кирилл выезжает из моего двора на своем новеньком японце. И не очень хорошая мысль пришла мне в голову. А не выполняет ли мой друг сам задание? Такие машины на зарплату не покупают.
Но это его дело.
А вот мог ли Кирилл интересоваться снятым с должности Игнатьченко просто так. Я убиралась на кухне и выдумывала причины, побудившие Кирилл проявить нездоровое любопытство.
Самая очевидная: честь мундира. Кирилла могли обязать провести своё негласное расследование. Ведь это ж не какого — то рядового следователя с взяткой поймали, а главного прокурора города. Что ж, если это так, это многое объясняло. И создавало новый неудобный для меня вопрос: почему Кирилл это скрыл. Почему он тут так красноречиво распалялся про интерес. Не доверяет? Или просто не может рассказать?
Чем больше проходило времени, тем больше вопросов у меня появлялось. Я поняла, что если не отвлекусь, явно не засну. Вспомнив, про взятые домой дела, я решила заняться работой. Но ничего не получалось. Мысли крутились вокруг снятого Игнатьченко.
Я ещё не забыла того единственного раза, когда видела Игнатьченко в живую. Именно тогда, в ресторане, он сообщил Владу, что я и есть агент, который его разрабатывает. Хм, может Кирилл не захотел со мной откровенничать, потому что это дело как — то связано с Шимовым? Кирилл вряд ли мог мне доверять в этом случае, ведь один раз я уже здорово его подвела. Шимов был знаком с Игнатьченко, и, судя по тому, что главный прокурор города предпочёл раскрыть Шимову моё инкогнито, знакомы они были не шапочно. Так что, в этом всё дело? Опять Шимов?
С утра, я, естественно, не выспалась. Голова была тяжелая, есть не хотелось, и ещё меньше хотелось бежать на работу. Но ничего не попишешь. Пришлось медленно тащиться в ванную, чтобы хоть как-то привести себя в рабочее состояние. Фен еле гудел, волосы отказывались сушиться, от этого я раздражалась ещё больше. Противные мысли никак не выходили у меня из головы.
Побросав на диван футболку и шорты, заменявшие мне пижаму, я постаралась одеться как можно быстрее. Быстрее — это значит брюки, а не юбка. Обычно я старалась ходить на работу в юбке — так мне казалось более официально. Но сегодня искать новые колготки, точно купленные неделю назад в новом супермаркете, времени не было. А вот брюки висели на вешалке рядом с юбкой. Не раздумывая долго, я стянула брюки, которые довольно неплохо смотрелись с темно — серым пиджаком и симпатичным светлым топом. Проверить бумаги в портфеле, плиту — на кухне, и вперед на работу.
Я ворвалась в кабинет за три минуты до начала рабочего дня. Наташи, секретаря, ещё не было.
Увидев меня, Нина Ивановна оторвалась от созерцания часов и недовольно скривилась.
— Ты хотя бы раз опаздывала? — поинтересовалась она.
— Сегодня — кивнула я. — Почти.
— Почти не считается.
Я задумалась.
— А это так важно?
Судья кивнула.
— Я всегда опаздываю. Коломейцева всегда опаздывает. А ты нет. У меня развивается комплекс неполноценности.
Я осторожно хихикнула.
— Хотите, завтра опоздаю на час.
— Нет, это не то, — отмахнулась Михайловникова. — Вот если бы ты по-настоящему опоздала…
Она вздохнула и я с ней.
— У тебя что, радар на голове?
— Какой радар?
— Который позволяет тебе не опаздывать? — продолжала хмуриться Нина Ивановна.
— Может вам сменить помощника? — осторожно заметила я.
— Ну уж нет, — покачала головой Нина Ивановна. — Я теперь всем хвастаю, что мой помощник обучалась в Сорбонне. Ты ведь и правду там училась?
— Только два года, — протянула я, мысленно обдумывая новые способы пыток, которые следует применить к Матвееву. Если бы не его длинный язык….
Мысли о Матвееве тут же напомнили мне о вчерашнем визите другого моего однокашника.
— Нина Ивановна, — попытала я удачу, — а что слышно о деле главного прокурора?
— А! — судья, кажется, смаковала это дело. Я знала, что Михальникова не берёт взяток. Делает вид, что не боится угроз (хотя очень боится) и совершенно не избегает сложных дел. Интересно, что она думает о нашем милом прокуроре. В отличие от меня, её он не подставлял, и потому, мнение Нины Ивановны было для меня куда более объективным и ценным.
— Знаешь, — подумав, сказала судья. — Не могу тебе ничего сказать. Дело явно очень запутанное.
— То есть? — насторожилась я. — Прокурора подставили?
— Скорее всего, — кивнула Михальникова. — Но вот что интересно: на деньгах, которые, как он говорит, ему подкинули, имеются его отпечатки.
— То есть он что, действительно взял деньги? — удивилась я.
Михальникова пожала плечами.
— Слухами земля полнится. Так вот, то, что слышала я: нашего прокурора в тот день почти не было на работе. То есть он приехал часа на два — как раз к задержанию.
— Не очень поняла, это говорит в пользу его алиби или наоборот подозрения?
— А сама не знаю, — весело улыбнулась Нина Ивановна. — Потому и говорю, что дело запутанное. Хорошо, что не нам с тобой им заниматься, а то бы все головы сломали…
Да, подумала я про себя. Во что меня опять втянул Курьянов? Неужели он не может просто приехать меня навестить безо всяких дел?
Вздохнув, я принялась за работу.
Минут через сорок в кабинет забежала румяная и веселая секретарь.
— Я отхватила себе потрясающее платье, — объявила она с порога. Нина Ивановна молча подняла глаза.
— Могла бы придумать причину поуважительней, — строго заявила судья, хотя все понимали, что её тон — явное притворство.
— А ещё я в маленькую кондитерскую забежала, — расцветала Наташка обаятельной улыбкой. — Нина Ивановна, ваших любимых эклеров купила к чаю.
— Это взятка, — заметила я, оторвавшись от папки с делом. — И я готова свидетельствовать об этом в суде.
— В нашем суде? — удивилась Наташа.
— В любом, — кивнула я.
— Придётся делиться, — обратилась к судье Коломейцева. Нина Ивановна тяжело вздохнула.
— Придётся. Ладно, девочки, давайте ещё полчасика — и перерыв. Согласны?
По дороге домой я решила хотя бы вечер не думать о главном прокуроре, Шимове и Курьянове. В наушниках звучал Андреа Бочелли, и я несколько раз прокручивала запись «Time to say goodbye».
Зря. Не очень хороший выбор музыки для девицы, чей парень успешно проверял на ней боеспособность своего огнестрельного оружия. Конечно, я была виновата. Предательница, шпионка — как угодно. Я заслужила каждую пулю, которая в меня попала.
Я старалась всё забыть, но разве такое забудешь? Разве можно забыть любимого человека, которого ты обязан предать, потому что он преступник? И разве можно забыть его, холоднокровно расстреливающего твою плоть.
Не знаю, что больше мучило меня: собственное предательство или такое хладнокровное спокойствие Шимова. Я ведь не рассчитывала, что он предложит мне сесть за стол переговоров? Вроде нет. Я всё — таки не глупая и не наивная девочка.
В общем, дорога домой не показалась мне весёлой. Хотя ничего особенного в этих мыслях тоже не было: они никогда не покидали мою голову. Радуясь, что за покупками я ходила вчера, и на мой пятый этаж их пришлось нести Курьянову, я зашла в подъезд и налегке поднялась по лестнице.
Открыла дверь, разделась, переобулась, поставила разогреваться вчерашний рис и наполнила чайник, полила цветы отстоявшейся водой, включила телевизор, чтобы посмотреть новости.
И вдруг отчетливо поняла: в квартире был кто — то чужой.
Осознание этого пришло ко мне далеко не сразу. Усталая и вымотанная за целый день, я замечала некоторые странности в положении вещей. Это было странно, но я не придавала этому значения.
Пока количество странностей не стало угрожающе много: DVD диски, лежали теперь темными корешками снаружи, а я так никогда не делаю — неудобно ведь, как узнаешь, какие на них записаны фильмы. Газеты и журналы, хранящиеся на нижней полке журнального столика, были перемешаны в хаотичном порядке. За мной такого не водилось. Гламур, Эль, Лиза у меня всегда лежали в одной стопке, Спортэкспресс и Советский спорт, которые я тоже иногда почитывала — в другой. И эти две пачки никогда не перемешивались. Я уж умолчу о том, что теперь стоящие на полки редакции кодексов были перемешаны, хотя в этом вопросе я крайне придирчива — законы у меня всегда стоят в строгом хронологическом порядке. Ведь надо точно знать, с какого момента вступила в силу та или иная поправка.
В остальном, я не могла быть так уверена: никогда толком не знала, где лежит обувь, которой я в данный момент не пользуюсь. При смене сезонов, я её мыла, набивала бумагой и убирала. Куда — это моментально выветривалось из моей головы. Так что когда наставало время доставать эту обувь, я перед этим организовывала поиски обуви в своей квартире.
Однако, несмотря на мою рассеянность со своими ботинками, в остальном — то я рассеяна не была. И уж точно не устраивала тот хаос в законах и журналах. Кирилл вчера вообще в комнату не заходил — мы всё время сидели на кухне. Да и не могла я не заметить этого беспорядка. Конечно, сегодня утром я торопилась — но это уж сильно бросается в глаза. К тому же, я точно помнила, что футболку и шорты кинула на диван — сейчас они лежали на кресле. Но я не клала их в кресло!
Мне стало неприятно. Кто — то ходил по моей квартире, касался моих вещей…бр…
Я поёжилась. У кого — то имеются ключи. Он может войти ко мне в любой момент. Даже сейчас.
Я кинулась к двери, кляня себя на чём свет стоит за то, что не установила цепочку. У нормальных людей, как правило, есть хотя бы цепочка или задвижка. У меня: простая старая дверь, которую никак нельзя заблокировать.
Я, освободив тумбочку в коридоре от флаконов с лаком, дезодорантом, от туалетной воды и расчёсок, я придвинула тумбу вплотную к входной двери. Теперь если посетитель снова решит пробраться в мою квартиру, это его остановит.
Впрочем, меня это не сильно успокоило. Я всё — таки не терминатор и всяких разведшкол не заканчивала. Что я сделаю, если вдруг он явиться суда с целью, к примеру, устроить допрос с пристрастием?
Откуда у меня появилась такая мысль, я не знаю, но она мне сильно не понравилась.
Я подумала: а не переночевать ли мне где — нибудь в другом месте, пока не поставлю новую дверь? Конечно, кому надо войти, тот войдёт, и новая дверь не поможет.
Но если я заведу себе задвижку или цепочку на двери, мне станет спокойней. А лучше заказать и то, и другое.
Я вздохнула и попыталась успокоиться. Уехать, конечно, можно было бы. Но куда?
Близких подруг у меня не было. Разве что Катька, так она живет с мужем и его родителями в малогабаритной однушке и вряд ли обрадуется ещё одному жильцу. Нина Ивановна? Наташка Коломейцева? Нет, тогда им придется слишком многое объяснять.
Насчёт Нины Ивановны — тут я никогда не была уверена, нужно ли ей что — то рассказывать. Город у нас небольшой, слухи расходятся быстро…Слухи о переменах в Картрене, должно быть, тоже ходили… Но судья была слишком тактична, чтобы первой начинать разговор о моём прошлом. Пока я не заговорила об этом сама, Нина Ивановна тоже будет молчать. И мне бы не хотелось это менять: слишком тяжело давалось превращение в нормального человека.
Выходило, что поехать я могла только к Курьянову. Он жил один в двухкомнатной квартире, год назад разведясь со своей красавицей женой.
Впрочем, я не знала, есть ли у него сейчас кто — то, и не стану ли я им мешать.
Я решила пойти на кухню и заварить себе чаю с мятой, в надежде успокоиться. И только потом принять решение.
Проходя мимо входной двери, я неосознанно поежилась. Кажется, кто — то превращается в параноика.
Невесело усмехнувшись, я включила чайник и стала искать на полках засушенную с прошлого лета мяту.
Мне казалось, что чашки, пакеты с крекерами, с чаем, сахарница — всё стоит не так, как должно. И мне было неприятно докасаться до всех этих вещей.
В общем, вместо того, чтобы потихоньку переночевать у Курьянова, я затеяла грандиозную генеральную уборку.
Закончив избавляться от чужого присутствия в доме, я без сил упала на диван. Шёл уже первый час ночи, но я, не подумав об этом, набрала номер, которой не смогла забыть, как ни старалась.
— Да? — раздался сдержанно спокойный голос.
— Привет, — пробормотала я, чувствуя себя последней дурой. Может, сразу стоило кинуть трубку. — Это Петрова.
— И? — странно, я ожидала, что голос Влада изменится, но этого не произошло.
— У тебя что, определитель? — брякнула я. Шимов рассмеялся.
— Дорогая, ты решила позвонить мне полвторого ночи, чтобы поинтересоваться, если ли у меня определитель?
— Глупо звучит, — согласилась я.
Влад фыркнул в трубку.