В полдневный час белеет синева
В пыли старьевщик прекращает пенье
Меланхолически дневное синема
Чуть слышным звоном слизывают тени
Внутри рояль играет чуть живой
Над призраком какой-то славы прежней
Мир на вершине солнечной кривой
Замедлил шаг прислушиваясь к бездне
Больным сердцам мила дневная тьма
Но где-то дальше грохот отдаленный
И над скольженьем светового дна
По тонкой крыше тает шелест сонный
А вечером прозрачна синева
Лоснится кашель сыростью осенний
И холодом омытая листва
Средь желтых луж бросает ярко тени
Ах молодость тебя нельзя забыть
Косой огонь вечерняя погода
И некуда идти и некого любить
Безделие и жалость без исхода
Всю ночь в кафе под слабый стук шаров
О чем Ты пишешь. Утро голубеет
И соловей из глубины дворов
Поет таясь как он один умеет
Ах это все не верится Тебе
Что это так что это все что будет
В казарме день играет на трубе
И первые трамваи город будят.
Ветер мирозданья *
Адольфу
бессмертному мастеру гетелберского алтаря в благодарность за его восемь картин — восемь сторон христианского пентаэдра
Вздыхает сонный полдень над обманом,
И никнет чаша дней, лия духи.
Бесплатным ядом, голубым туманом
Сквозь тонкий ледостав цветут стихи.
Ты снишься мне, возлюбленное лоно,
Моих первичных лет; давно, давно,
Откуда звездный ветер неуклонно
Стекает в мир, как новое вино.
В своих волнах неся огни живые,
Звенящие цветы святых садов,
Согласно опрокинутые выи,
Уста, что будут петь средь толстых льдов.
С священных Альп, сквозь реквиум столетий,
Сползают плавно ледники огня.
В своих хорах поют согласно дети.
Работают, ждут праздничного дня.
Когда закат сиреневый ручьями
Слетит к их непокрытым головам.
Чтобы они вновь встретились с друзьями
На высоте, над отраженьем. Там…
Звездный водопад *
Адольфу
неизвестному мастеру гетелберского алтаря за восемь картин — восемь окон в Рай и в ад
На высоте, в сиреневых лучах,
Спокойно спит твое лицо над миром.
Взошел закат, сорвался и зачах.
Простила ты и отпустила с миром.
Смотрю, по горло погружаясь в зло,
Стоя пятами на кипящем аде, Недвижна
Ты, на звездном водопаде,
Беззвучно ниспадающем к земле.
Окружена лиловыми кругами,
Сияньем голубым, звучаньем крыл
И в крепких латах спящими врагами
И сонмами хвостов, копыт и рыл.
Нисходишь Ты, Ты пребываешь в сферах.
Поешь и молча слушаешь зарю,
Следишь с высот за шагом Агасфера.
Докладываешь обо всем его царю.
Тебе ли он откажет в снисхожденьи!
В сиреневом лице твоем весна,
Конец и срок невыносимых бдений
И окончательное прекращенье сна.
«Золотая луна всплыла на пруде…» *
Золотая луна всплыла на пруде
Труба запела о страшном суде
Труба палила с пяти часов
Происходила гибель богов
Они попадали под выстрел трубы
Они покидали свои столы
Где пьяная скука ела с ножа
Мимо пристани медленно шла баржа
Город скрывался смеялся пилот
И появлялся плавучий лед
Дансинг медленно накреняла волна
Им казалось что все это от вина
Они танцевали кружась и встречаясь
Под пение скрипок и крики чаек
С крейсера-призрака выстрел сверкал
Он провожал нас в глуби зеркал
И уж мы видели с наших мест
Над мостиком дансинга Южный Крест
Уж волны кругом меняли свой цвет
Со дна океана вставал рассвет
И по чистому зеркалу мертвой воды
Плыл розоватый и зловещий дым
Где мы и что там в дыму ползет
Это белое поле полярный лед
Это шелк непорочных твоих похорон
Он окружил нас со всех сторон
Друг мой прекрасный ложись на лед
Смерть нас розовым солнце<м> ждет
Мы возлюбили ее вполне
Мы изменили родной стране
Мы целовали ее в чело
И миновали добро и зло
«Отцы об стенку ударялись лбами…» *
Отцы об стенку ударялись лбами
Работали ходили на врага
А мы живем как педерасты в бане
Хихикая и кашляя слегка
Они трясли красивые оковы
И мыли стекла кровию в дому
А я умею только строить ковы
И рассуждать как иегова в дыму
Начто тогда ты жил творянин Ленин
И кровь пролил и класс переменил
Когда садясь как дева на колени
Потомок твой мешает он был мил
Да проклят будь тот счастливый холуй
Кто мирно ест пунцовую халву
И говорит военный труд окончен
Поджаривайся жизнь круглясь как мягкий пончик
Актер упал но роль еще живет
Она о новом теле вопиет
Негромкими но страшными словами
Еще молчит непробужденный мир
Всегдашно сторожим златыми львами
И тихо над пустыми головами
Смеется опрокинутый кумир.
«Луна богов луна богиня смерти…» *
Луна богов луна богиня смерти
Вокруг луны кружит корабль лет
В окно смеются завитые черти
На дне души горит душа зимой
Луна во всем она горит во взгляде
Я предан ей я стал луною сам
И фиолетовой рукой богиня гладит
Меня во сне по жестким волосам
«Качались мы, увы, но не встречались…» *
Качались мы, увы, но не встречались,
Таинственно качание сюда.
Туда мы с искренним привольем возвращались;
В строй становились мирно, как года.
Безмерно удивлялись: разве это
Та родина, которая? та? ту?
Но уходило прочь земное лето.
Валилось сердце в смертную пяту.
Пенился океан цветочным мылом.
Вода вздыхала в раковине тая:
Ты исчезаешь, ты уходишь, милый,
Но мы не отвечали улетая.
Кружась не замечали, не смеялись,
Не узнавали, умирая, дом.
Мы никогда назад не возвращались,
Хоть каждый день ко флигелю идем.
И так пришли к тебе к тебе бе! бе!
Ты слышишь, козы блеют перед смертью;
Как розовое милое бебе,
Как черные таинственные черти .
Париж, август 925
«Смирение парит над головой…» *
Смирение парит над головой
Военною музыкою и зыком
Морение схватило нас хоть вой
Распух от страха и жары язык
На сходку сквера мы пришли без зова
Увы должно без голоса уйдем
Слова излишние придали форму зоба
Полна вся улица она влезает в дом
Дом дом о дверь меня кричу нет дома
Не слышат притворяются идут
Текут из крана с потолка ползут
Настигли завсегдатаи Содома
Висят и тащат по ступеням вниз
Выводят за плечи как на расстрел на площадь
Смеется в воротник и плачет лошадь,
Зря подневолье. Я же продолжаю визг
Ору кричу но чу кругом пустынно
Пустыня ходят невесомо львы
О Лазаре! Я спал! О выли львы
Несут для погребения простыни
1925
открытое письмо *
Зачем зачем всевышний судия
Велел ты мне наяривать на лире
Ведь я совсем совсем плохой поэт
Нелепый жулик или обезьяна
Ведь я не верю в голос из-под спуда
Он есть конечно но и безопасно
Для спящего на розовой перине
Для скачущего праздно на коне
Для тех кто плавает или летает
Вздыхая воздух или незаметно
Исподтишка пуская дым табачный
Горой порой до самых башмаков
(Хоть я и не поклонник гигиены
Вегетарианства или шахматистов
Которые танцуют на обложке
И падают и вечно спят смеясь)
Нелепый факт на дереве нелепом
Нелепою рукою отрываем
Я издаю глухой и хитрый вкус
Как будто сладкий и как будто горький
Как будто нежный но с слоновой кожей
Но светлосиний и на самом деле
Премного ядовитый натощак
Но для того кто вертится как флюгер
(Крикливая и жестяная птица)
На вертеле пронзительнейшей веры
На медленном сомнительном огне,
Я привожу счастливую во сне
Она махает ровненькою ручкой
И дарит дарит носовой платочек
Надушенный духами сна и счастья
Охотного предоставленья Жизни
(Как медленный удар промеж глазами
От коего и тихо и темно)
1926
«Лишь я дотронулся до рога…» *
Лишь я дотронулся до рога
Вагонной ручки, я устал,
Уже железная дорога
Открыла дошлые уста.
Мы познакомились и даже
Спросили имя поутру,
Ответствовал польщенный труп:
Моя душа была в багаже.
Средь чемоданов и посылок
На ней наклеен номерок,
И я достать ее не в силах
И даже сомневаюсь: прок.
Так поезд шел, везя наш тихий
Однообразный диалог,
Среди разнообразных стихий:
На мост, на виадук, чрез лог.
И мягкие его сиденья
Покрыли наш взаимный бред,
И очи низлежащей тени
И возлежащего жилет.
Закончив труд безмерно долгий,
Среди разгоряченной тьмы
На разные легли мы полки,
Сны разные узрели мы
1925
«Зима и тишина глядели…» *
Зима и тишина глядели
Как две сестры через забор
Где птицы в полутьме галдели
Холодный покидая двор
А в доме Ольга и Татьяна
Писали при свечах письмо
Пока над желтым фортепьяно
Летала пепельная моль