– Точно. Не оказалось. У меня были дела.
Я снова предпринимаю попытку обойти Казанского, но он снова перекрывает мне дорогу к шкафу.
– Почему ты не подходила к телефону?
– Я же сказала – была занята.
– Я хочу, чтобы ты кое-что уяснила. Когда я звоню или зову тебя поужинать – у тебя не может быть никаких дел.
– Вот как? У нас что, вернули крепостное право, а я не в курсе? – начиная злиться, с ухмылкой отвечаю, на этот раз предпринимая попытку отстранить босса с дороги рукой. Что сделать не выходит – Казанский стоит насмерть, не позволяя мне сдвинуть себя с места.
– Если мне понадобится, я сделаю так, чтобы ты чувствовала себя крепостной. Но поверь мне, для нас обоих будет лучше, если ты добровольно согласишься с тем, что мои дела и пожелания для тебя – первоочередное.
– Даже если я в этот момент с женихом? Извините, босс, – вкладывая в голос всю издёвку, на которую способна, отвечаю я, – но если мне придётся выбирать из личного и работы я не выберу работу.
– Ты лжёшь, Вера. У тебя нет никакого жениха.
– С чего вы это взяли?
– Я навёл о тебе справки.
– Вот как… Такое любопытство по отношению к той, которая когда-то была для вас слишком жирной.
– Не утрируй.
– Не утрирую. Да отойдите вы уже! – снова отпихиваю я Казанского, и на этот раз он отступает. Правда, это играет со мной злую шутку – я оказываюсь в ловушке между шкафом и Алексеем.
– Ты играешь с огнём, Вера, – выдыхает он мне в затылок, когда я безуспешно пытаюсь повесить пальто в шкаф. Сам едва не вжимается в меня, и от этой близости у меня начинают дрожать руки. Да будь проклят этот чёртов Казанский!
– Что мне нужно сделать, чтобы вы от меня отстали? – со стоном поворачиваюсь я к боссу, наконец совладав с пальто. – Ну что? Как вы не понимаете… для меня ночь с вами ничего не значила. Нам было хорошо вместе. По крайней мере, мне с вами точно. Я очень надеюсь, что это вас удовлетворит. А сейчас отпустите меня, пожалуйста. Мне нужно работать.
– Нет.
– Что значит – нет?
– Меня это не удовлетворит. Ты разве не видишь, что я снова тебя хочу?
Он совершенно неожиданно обхватывает мою руку за запястье и прижимает к своему паху. А там уже настолько твёрдо, хоть орехи коли.
– Алексей Николаевич, пожалуйста…
Эти слова я выдыхаю почти что в губы Казанскому, когда он наклоняется так близко ко мне, что расстояние между нами не измерить даже вдохом.
– Кто он?
– Кто?
– Твой парень, жених, друг – кто он?
– Какое вам дело?
– Огромное. Хочу знать, кого ты предпочитаешь мне.
– Боже…
Казанский начинает водить моей рукой по обтянутому тканью брюк члену, и я, как ни стараюсь, не могу высвободиться.
– Так кого?
– Тупикина!
– Кого-кого?
Произнесённая фамилия нашего айтишника настолько быстро отрезвляет босса, что он отстраняется, отпуская мою ладонь, чем я и пользуюсь, юркнув к столу и занимая за ним своё место. Надо будет только предупредить Пашу, что я только что нечаянно назначила его своим будущим мужем.
– Тупикин Павел. Работает у нас в фирме. Надо бы вам изучить перечень своих сотрудников, Алексей Николаевич. А то одну не узнали, о втором вообще впервые слышите, – качаю я головой, включая компьютер. И добавляю елейным тоном: – Кофе?
– К чёрту. Тебя и твой кофе, – зло цедит босс, покидая приёмную и скрываясь в своём кабинете.
В этот момент я чувствую себя победительницей, хотя, стоит признаться самой себе, внутри, где-то очень-очень глубоко, на душе скребут кошки. Вот только мне нужно гнать от себя это ощущение всеми возможными способами. Я никогда не буду интересовать Казанского настолько, чтобы доверять ему в его чувствах. Он признался, что сейчас меня хочет, и я бы вполне могла согласиться на то, чтобы переспать с ним ещё разок-другой, вот только меня это совершенно не интересует.
В этот день он особенно изобретателен в том, чтобы нагрузить меня делами, большинство из которых совершенно необязательно выполнять. Но я знаю, что это своего рода месть, поэтому не противоречу, отчётливо понимая, что именно этого Казанский и добивается.
– Ты чего с боссом не поделила? – интересуется Паша Тупикин на следующий день за обедом, куда мы с ним отправляемся ближе к двум часам дня.
Вопрос Тупикина ставит меня в тупик. Я уже почти забыла, что назвала Павла своим женихом, но сейчас вспоминаю и заранее мысленно чертыхаюсь.
– А в связи с чем такой вопрос?
– Он о тебе расспрашивал.
Паша принимается за крупно порубленный оливье, я же замираю на полпути к распаковыванию баночки с йогуртом. И снова аппетит пропал напрочь. Знала бы, что босс способен настолько отбить желание поесть, ещё год назад наняла бы его личным коучем по питанию.
– Что именно? – старательно скрывая волнение в голосе, уточняю я, всё же принимаясь за йогурт.
– Расспрашивал, встречаешься ли ты с кем-нибудь.
Чёрт… надо было всё же попросить Тупикина мне подыграть. Наверняка бы согласился. Опыта в общении с девушками у него немного, если он есть в принципе, – так что небольшой спектакль с нежданно обретённой невестой был бы на руку не только мне, но и ему.
– Понятно.
– Я ответил уклончиво.
– Что именно?
– Что это не предмет для обсуждения, – пожимает он плечами, придвигая к себе тарелку с картошкой-пюре и двумя котлетами. Всегда удивлялась тому, сколько ест Тупикин, при этом не набирая ни грамма, хотя, ему бы совсем не помешало это сделать.
– Пашка! Я тебя люблю! – выдыхаю, потянувшись для того, чтобы чмокнуть Тупикина аккурат в тот момент, когда в кафе входит Казанский.
Он замирает на пороге, буквально впившись в нас взглядом, а я делаю то, чего делать совершенно не собиралась – вместо того, чтобы просто прикоснуться ртом к щеке Павла, скольжу им по его губам, которые приоткрываются в неподдельном изумлении.
– Ромашкина, ты что, с ума сошла? – потрясённо выдыхает он, а я отстраняюсь как ни в чём не бывало.
– Я соврала Казанскому, что ты мой жених, – произношу шёпотом, принимаясь за йогурт снова.
– Ты что сделала?
Объяснять, как это для меня важно, уже поздно – Алексей направляется в нашу сторону, при этом вид у него такой, что хоть сразу вскакивай и беги прочь с криком «караул!». У меня теперь только одна надежда – что Тупикин не станет отрицать наши с ним псевдо-отношения прямо здесь и сейчас, а сначала дождётся моих объяснений. По крайней мере, по взгляду, которым он меня буквально сверлит, обещая все кары мира, ясно, что меня после обеда ждёт разговор не из приятных.
– Какая неожиданная встреча! – тихо говорит босс, устраиваясь за нашим столиком не спросив на то позволения. Оно ему просто не нужно – знает, что мы уж точно не погоним его прочь.
– Более чем, – киваю я, доев йогурт и потянувшись за яблоком. – Ещё пара таких «неожиданных» встреч, и я решу, что вы за мной следите, босс.
– Серьёзно? – притворно удивляется он. – Думаешь, что я выслеживаю тебя, чтобы снова напоить мохито?
Это запрещённый приём, и Казанский об этом знает. Но ему невдомёк, что сидящий рядом Тупикин, который наблюдает за нашей словесной перепалкой, словно судья на теннисном корте, вовсе не мой жених. Потому и интересоваться историей с мохито станет вряд ли. А вот мне желание Алексея поставить всех в известность относительно той самой ночи решительно не нравится.
– Думаю, что вам стоит найти себе другой объект для спаивания, – пожимаю плечами, вгрызаясь в красный бок сочного яблока.
– Знаешь, я предпочитаю сам решать, кого, когда и где мне искать, – с нотками угрозы в голосе отвечает Казанский, при этом улыбаясь так, что этой способности бы позавидовал даже Чеширский кот.
– Ну так и решайте, я-то тут причём?
Я выразительно смотрю на босса, он – не менее выразительно – на меня, что Паша интерпретирует по-своему, отставляя тарелку с недоеденным пюре и поднимаясь на ноги.
– Я, наверное, пойду, – нерешительно произносит он, а я мысленно ставлю галочку напротив пункта «научить Тупикина обращению с возможной будущей невестой». Ведь если он так будет дезертировать с поля боя, оставляя благоверную на растерзание таким субъектам как Казанский, вряд ли в принципе когда-нибудь женится.
– Я с тобой! – восклицаю, откладывая яблоко.
– Ты останешься, – это вступает в беседу Алексей.
– Время обеда подошло к концу.
– Тогда тем более у тебя новое задание, Вера.
– Какое?
– Посидеть со мной и подождать, пока я перекушу.
Паша всё же исчезает, причём так быстро, что я не сразу понимаю, как ему это удаётся. Вроде бы только что был здесь и вот его уже и след простыл, а мне ничего не остаётся, как остаться рядом с Казанским.
– Вы теперь всегда так будете делать?
– Как именно?
– Принуждать меня к чему-то.
– Раньше тебе это нравилось. Вспомни, как готова была делать всё, чего бы я ни захотел.
– Вы знаете, о чём я.
– Знаю. И нет. Я не хочу тебя ни к чему принуждать.
Он заказывает у подоспевшего официанта кофе, как будто мало его Казанскому было в офисе, и добавляет то, от чего я удивлённо округляю глаза:
– Я хочу, чтобы ты снова легла в мою постель по собственной воле.
Это признание настолько сбивает с толку, что уже готовый сорваться с губ ответ приходится поспешно скрыть за покашливанием. Потому что снова босс делает со мной то, от чего чувствую себя девчонкой пубертатного периода – заводит всего несколькими словами.
– Скажите, Алексей Николаевич, – мне всё же удаётся совладать с собой, и я смотрю на сидящего рядом Казанского с вежливым, как мне хочется надеяться, интересом, – вам же этого желается только по причине того, что я не одинока?
– Не только. Вернее, это меня подстёгивает, но я хотел бы тебя даже если бы у тебя не было так называемого жениха.
– Не так называемого, а весьма конкретного.
– Перестань. Мы оба знаем правду.
Не знаю, что там подразумевает под правдой Казанский, но собираюсь стоять на своей придумке до победного. Потому что сейчас добровольно отправляться в его постель я не желаю ни при каких обстоятельствах.
– Это ваше дело, что вы там знаете, – пожимаю плечами, отводя взгляд от лица Алексея.
– И всё же… Я прошу о немногом.
– О чём именно? Раздвинуть перед вами ноги потому, что вы мой босс и можете отдавать мне указания?
– Было бы неплохо, но нет, – ухмыляясь, отвечает Казанский. После чего во мгновение ока становится серьёзным, но следующие слова, которые произносит, больше похожи на шутку: – Дай мне несколько дней, не отказывайся от того, чтобы я за тобой поухаживал. И ты поймёшь, что ты для меня особенная.
Наверное, будь я не настолько здравомыслящей – что рядом с Алексеем регулярно ставится под сомнение – я бы тут же согласилась. Слышать такое от Казанского – это что-то запредельное по ощущениям, вот только я знаю, что правды в этом признании ровно столько же, сколько в моём скором обретении звучной фамилии Тупикина. Но наряду с желанием запрокинуть голову и расхохотаться, во мне просыпается ещё и чисто женское любопытство. Интересно, что именно Казанский собирается делать, чтобы у меня возникло ощущение вот этой исключительности? И сколько женщин до меня считали себя таковыми для Алексея? И где вообще сейчас эти «особенные женщины босса»?
– Ну я же сказала, что не одинока…
– Вера…
– Ну, что? – не удержавшись от улыбки, уточняю я. – Вы же не будете спорить с тем, что у меня есть все основания считать, что наши отношения в прошлом не задались.
– Не буду. Зато они прекрасно задались в настоящем. И я помню, что в ту ночь ты пошла в мою постель в точности зная, с кем ты туда идёшь. И делаю вывод, что я не так уж тебе неприятен.
Вздыхаю, потому что эту карту мне не побить. И не внушить Казанскому, который вбил себе в голову желание попробовать завоевать меня – хотя, я бы сказала «соблазнить», – что будет лучше, если всё останется так, как есть.
– Алексей Николаевич, у вас есть ровно три вечера на ваш выбор, на которые я составлю вам компанию. Но у меня несколько условий.
– Озвучивай.
– Если это будут какие-то мероприятия, на которые вы меня пригласите, то я хочу, чтобы они были приличными.
– Например, опера, театр?
– Например, да.
– Готовлю лучший свой фрак.
– Но подойдёт и кино, – не в силах оставаться серьёзной и дальше, улыбаюсь я.
– Понял. Кино и унылый фильм.
– Чтобы я уснула? Ну, нет. Приличное не равно унылое.
– И это понял. Ещё условия?
– Да. Никаких агрессивностей в мою сторону. Под ними понимаю попытку сделать то, чего я делать не пожелаю.
– Хорошо, мохито пить давать не буду. А то после него мне было не совсем ясно, кто в чью сторону агрессивности проявлял.
– Это единичный случай!
– Ясно, значит, Тупикину так не везло.
Он откровенно надо мной потешается, но делает это настолько беззлобно, не как во время прошлых наших пикировок, что я не могу ни злиться, ни испытывать желание отвечать тем же.
– Всё, что у нас происходит с Пашей, происходит только у нас с Пашей. И никому до этого дела быть не должно. Это моё третье условие. Вы не касаетесь этой темы. Вообще. Ни со мной, ни с ним, ни с другими.
– Может, хочешь оформить это в договор?
– Что именно? Мои условия?
– Ну, да.
Теперь в тоне Казанского звучат ещё и предупредительные нотки, что во мне вызывает только желание закончить весь этот цирк, начатый с лёгкой руки Алексея, встать и всё же вернуться на работу. Но почему-то я этого не делаю. Пожимаю плечами, достаю из сумочки ручку, беру салфетку со стола и быстро пишу убористым почерком всё, что только что озвучила и на что согласился Казанский.
– Подпишите, великий государь, – протягиваю ему салфетку. А он смотрит на меня то ли с весельем, то ли с насмешкой в тёмных глазах. И это непонимание, что именно испытывает Алексей, в который раз выбивает у меня почву из-под ног.
– Хорошо, – всё же сдаётся он, забирает ручку и быстро ставит на салфетке размашистую подпись. – Когда буду уходить с должности генерального директора, обязательно порекомендую тебя на это место. Твои умения запудрить мозг и вытребовать для себя любые условия будут на пользу компании. А теперь если ты закончила, пойдём.
Я кладу салфетку в сумку в противовес желанию скомкать её и выбросить в мусорное ведро. Счёт в нашей игре – десять-один в пользу Казанского, но у меня впереди ещё много шансов сравнять его. Впрочем, пока не знаю, так ли буду удовлетворена победой, как мне того хотелось бы.
Вернувшись домой в тот вечер, я занимаюсь тем, что начинаю вспоминать, какими были наши отношения с Казанским в той, другой жизни. Как будто мне нужен повод, чтобы отрезвиться, сбросить с глаз ту пелену, которая встала перед ними стоило Алексею проявить ко мне интерес. Под ноги попадается коробка с лежащими в ней дневниками. Никогда не верила в провидение, но когда в первом же выуженном блокноте обнаружила записи, касающиеся самого начала моей годичной эпопеи с диетами, засомневалась в том, что была права в своём неверии.
«… хочется плакать. Даже не плакать – рыдать, но я держусь. Верю, что когда-нибудь станет легче.
Сегодня я на моно-экспресс-диете. Каждый день – только один продукт. Вчера были яблоки, сегодня – только кефир. Сбросила полкилограмма за день, и подозреваю, что это были нервы. Наверное, я всё же не выдержу… как представлю завтрашний день на пустом рисе без соли, слёзы так и катятся…»
Дальше шла зачёркнутая приписка словно вывод из всего вышесказанного: «Ненавижу Казанс…»
Прочтение этой страницы дневника, словно разом отрезвляет меня настолько, что я кажусь мерзкой самой себе. Как вспомню, что добровольно пошла с ним трахаться после бара, а сейчас не отрезала любые его поползновения быстро и напрочь – так во рту появляется какой-то противный горький привкус. Даже не пытаюсь себя убедить, что возможно Казанский изменился настолько, что действительно испытывает ко мне настоящий интерес, а не хочет снова затащить в постель, потому что ему понравилось там со мной кувыркаться. Вздохнув, всё же откладываю дневник, размышляя наедине с самой собой, что же буду делать дальше. По-хорошему, мне бы надо порвать этот договор-салфетку перед лицом Алексея, и сказать, что я пошутила относительно тех самых трёх встреч, но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Казанский вряд ли от меня отстанет. Это просто не в его правилах. Значит, мне нужно испортить все эти три свидания, чтобы он уже понял, что в мою сторону ему лучше даже не дышать.