— Господин ротмистр! — Ермаков немедленно обернулся на возмущенно просящий голос. Так и есть, подполковник Наумов, главный казначей и интендант отряда.
— Вот и хорошо, что вовремя пришли! — Ермаков говорил громко, чтоб слышали все окружающие. — Раненых и больных переписать по домам и выдать деньги и продукты хозяевам. И врача обяжите, заплатите за труды и лекарства, да не скупитесь. Немедленно исполнять! И так будет всегда, зарубите себе на носу — русская кровь не водица, чтоб ее зазря лить, и каждый солдат и офицер должен знать, что его не бросят раненого, а обеспечат уходом и лечением. На всю жизнь запомните — я русского солдата в обиду и напрасную трату не дам. Понятно?!
— Так точно, господин ротмистр! Вот только продовольствия у нас маловато, — растерянно ответил подполковник.
— Будут тебе продукты, сам найду! — Ермаков ему посочувствовал — хоть и выдал атаман Семенов на отряд 40 тысяч золотых рублей, но вот такие траты в русской армии никогда не предусматривались. Раненых просто оставляли сомнительному милосердию обывателей, не желая входить в расходы.
Константин мысленно сплюнул — идиоты никогда не поймут, что здесь лучше заплатить золотом, но сохранить опытных солдат. Да и сам он, первый раз в жизни, только сейчас смог пойти на такой шаг.
— А золото еще будет, и много. Через две недели, — тихие слова Ермакова изрядно взбодрили подполковника, который подумал, что ротмистр наверняка что-то прознал, но молчит. Интендант с надеждой отдал честь и тут же ушел к подводам, на ходу отдавая какие-то распоряжения.
Безумно хотелось закурить, но курение на улице для офицеров моветон, и Ермаков, чтобы отвлечься от желания, огляделся. Невдалеке стояли тяжелогруженые сани, рядом с которыми стоял пожилой казак с седой бородой. И Костя пружинистым шагом подошел к нему.
— Откуда, станичник? Что в санях?
— С Тунки я, ваше благородие. Муку, дичину, соления разные привез. Чехам продать, а у них купить сукна и прочего, для хозяйства нужного, — казак отвечал угрюмо, зыркнув глазами из-под густых бровей.
А Костя хмыкнул — он понял, что старик боится, что ротмистр просто реквизирует продукты, ведь почти рядом стоял и разговор с интендантом не мог не слышать.
— Я покупаю у тебя все! Сколько хочешь?
— Сорок пять тысяч сибирскими! — с ходу выдал старик и тут же добавил: — Или пять тысяч романовскими.
Ага! Один к девяти нынешний валютный курс — Костя крякнул. Таких денег в кармане не было, а звать интенданта как-то не солидно. И потому Ермаков решил зайти с другой стороны, легонько поинтересовался:
— А золотом сколько возьмешь?
— Тридцать рублей! — тут же выдал искомую цифру казак, мгновенно считая в уме денежный курс, словно твой калькулятор.
Ага! Костя снова крякнул, полез за бумажником и положил в мослатую, всю в застарелых мозолях казачью ладонь три золотых кругляшка. Старик тут же их цапнул, зыркнул, но пробовать монеты на зуб не стал.
— Благодарствую, ваше высокоблагородие…
— У меня просьба к тебе. Ты слышал, о чем с подполковником говорил?! Развези муку и прочее по домам, где раненых и больных разместят. И надели хозяев честно, чтоб всем досталось. Хорошо? А это тебе за труды, казачатам подарки купишь, — Ермаков протянул старику пару серебряных рублей. Но, к его удивлению, казак деньги не взял, гордо выпятил бороду.
— Развезу все честно, господин есаул. То о наших забота, и деньги брать грешно. Благодарствую…
— Спасибо тебе, казак. Но рубль возьми, то от меня подарок пусть будет, внучатам, — Костя насильно сунул монету старику, козырнул и, чуть раскачиваясь, пошел к своему штабному вагону. А ведь люди хорошие, война их душой не зачерствила…
Глазково
— Русские заняли все предместье, пан генерал! — полковник Крейчий говорил дрожащим от гнева голосом.
Голова офицера была криво обмотана белым бинтом, через который проступало на лбу красное пятно крови — какой-то неизвестный хулиган бросил ночью булыжник в окно, около которого он так неосторожно встал. Полковника изрядно порезало осколками разбитого стекла, и потому начальник дивизии сейчас был в крайне скверном расположении духа.
— Какие у них потери? — генерал Сыровы, напротив, был хладнокровен, ибо давно сжился с мыслью, что от этих русских нужно ожидать пакости в любую минуту. Черт бы их побрал с их гражданской войной!
— У них потерь нет, офицеры не оказали сопротивления. У нас тем более, только поручик Прохазка поскользнулся и сломал себе руку…
— Пся крев! Что же он так неосторожно! — не сдержался генерал.
Как ни богат был русский язык на ругательства, он все-таки предпочитал родные, польские. И тут же попросил у полковника взглядом прощения за свою вспыльчивость. Разболтались нервы в этой сибирской эпопее.
— По приказу Политцентра арестованы министр земледелия Петров, начальник переселенческого управления Федосеев…
— Оставьте перечисления, полковник, мне эти русские фамилии ни о чем не говорят. Это их дела, брать или не брать заложников. Мне надо вывести чехов в Приморье, а не распутывать этот клубок русских проблем, — генерал прошелся по купе, посмотрел на украшавшую стенку зеленую еловую ветку с повязанными на ней красно-белыми ленточками. Рождество… Светлый праздник, который лучше встречать на родине…
— Русские начали формировать рабочую дружину из железнодорожников, туда записалось свыше четырехсот человек. Боюсь, пан генерал, что это может нарушить наши планы по перевозке дивизий.
— Политцентр клятвенно заверил, что ущерба корпусу не будет. К тому же перевозки приостановлены на несколько дней, пока не разрешится вопрос о новой политической власти. Мы не вмешиваемся во внутренние дела русских, но будем приветствовать и поддерживать любую демократическую власть и в Сибири, и на Дальнем Востоке.
Начальник дивизии усмехнулся в усы — пан Сыровы настолько привык лицедействовать, что даже наедине с собой, наверное, продолжает лицемерить. Ну что ж, по крайней мере, это избавляет от многих проблем.
— Час назад генерал Сычев звонил генералу Жанену как командующему союзными войсками и объявил, что завтра, с самого утра, его пушка начнет обстрел казарм восставшего полка.
— И что ответил генерал Жанен? — Сыровы наклонился над столом пухлой грудью, сжав в ладони сукно.
— Сказал, что, если хоть один снаряд попадет в Глазково, он снесет половину Иркутска артиллерией наших бронепоездов!
— Это правильное решение! Мы должны всей силой корпуса гарантировать нейтралитет железной дороги, иначе могущие быть разрушения на ней, начни русские очередную междоусобицу, сорвут наши планы эвакуации. И какие меры вы приняли, пан полковник?
— «Орлик» выдвинут на крайний путь, его орудия я приказал развернуть в сторону города. Из Иннокентьевской прибудет через час «Жижка». Я считаю, что шести орудий бронепоездов достаточно для вразумления Сычева, и потому не буду снимать с платформ пушки второго дивизиона.
— Хорошо, — генерал тяжело поднялся со стула. — Я думаю, это будет для них достаточным аргументом. Вопрос о власти скоро разрешится сам собой, войска должны примкнуть к Политцентру. Правда, остается еще атаман Семенов. Пся крев!
Сыровы поправил на глазнице черный кругляшок и забарабанил пальцами по столу. Дверь в салон отворилась, и генерал моментально обернулся.
— И что вы нам скажете, полковник? Что происходит сейчас, черт побери, на Батарейной и в Военном городке?! Да присаживайтесь…
— Я только что говорил по прямому проводу с Иннокентьевской, — полковник Зайчек через силу улыбнулся — ему нездоровилось последние часы, лицо захлестнула нездоровая белизна.
— Все войска на этом берегу Ангары признали власть Политцентра. Сейчас русские открыли склады на Батарейной и начали развозить по частям обмундирование и полушубки, наделяют сахаром и продуктами. Однако кое-где солдаты допускали оскорбительные выкрики в сторону наших войск, звучали призывы напасть на наши эшелоны.
— Так. Т-а-а-к, — протянул слово генерал Сыровы, — и что вы думаете по этому поводу? Какие нужно принять меры?
— Хорошо бы немедленно разоружить все русские части на Иннокентьевской и в Военном городке. Применить силу, если они окажут сопротивление. Нужно бы разоружить и 53-й полк или полностью выбить его как можно дальше от Глазково. Но придется мириться с озлоблением русских солдат, хотя лучше направить его в сторону правительства.
— Вы уже проинформировали Калашникова об этих прискорбных инцидентах?
— Да. Он сам и Политцентр уже обещали уладить все проблемы. Но лучше, если бы наши солдаты не отходили от эшелонов или, по крайней мере, не выходили за пределы станций. Зачем дразнить гусей? Или давать поводы для большевистской агитации…
— Насчет этого не беспокойтесь, все наши солдаты отойдут к станциям. Полковник Крейчий! Немедленно отдайте приказы!
— Есть, пан генерал, — полковник тут же встал со стула и пошел в аппаратную, закрыв за собой дверь. А генерал встал из-за стола и подошел к Зайчеку, пристально посмотрел в глаза вставшему контрразведчику.
— Что происходит на том берегу, полковник? Почему нет восстания в Знаменском предместье? Черт меня подери, если я хоть что-то понимаю в происходящем там!
— Солдаты на том берегу еще думают, на чью сторону стать. Хуже того — управляющий губернией Яковлев заявил о своей отставке и уже скрылся в пока неизвестном направлении…
— Он же эсер?! И после арестов руководства Политцентра губернатор остался для восставших единственной значимой фигурой в городе.
— Власть Политцентра Яковлеву не нужна, при нем он теряет все, — Зайчек ухмыльнулся, — а потому наш губернатор и сообразил, что лучше бежать из города. Он ведь опытный политик, а не политикан, как остальные! Как-никак в партии уже больше десяти лет, и не просто лозунги с трибуны кричал, а на каторге политической пять лет пробыл. Хорошая у русских пословица есть: рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Боюсь, пан генерал, наша рыбка залегла на глубину! Ведь Политцентр будет непонятной властью для большинства населения, что бы эсеры ни говорили. И вряд ли будут у власти более трех недель — как только подойдут большевики, они выпнут их под зад. Вот потому глупцы лезут в Политцентр, а умные бегут от него подальше…
— Вы должны понимать, полковник, в каком опасном положении находятся наши войска. Если правительство удержится в Иркутске, если подойдут войска Семенова, а они подойдут, ведь атаман не дурак и все понимает. А потому займет своими головорезами байкальские туннели. Вы представляете, что будет, если они взорвут хоть один туннель…
Генерал встал из-за стола и возбужденно прошелся по салону, затем вернулся обратно, присел на стул и забарабанил пальцами по зеленому сукну стола. Успокоившись, он заговорил снова:
— Войска Каппеля подходят к Красноярску. Вряд ли они станут капитулировать, скорее попытаются прорваться мимо города. А в Нижнеудинске сидит Колчак, а этот адмирал может выкинуть что угодно…
— Извините, пан генерал. Но слишком много если. Отряд Скипетрова, может быть, и силен, но только для Политцентра. Для нас он слаб и ничего сделать не сможет. Что касается туннелей — как только белые выйдут из них, они будут немедленно заняты нашими американскими союзниками. И при необходимости полковник Морроу применит силу. Так что здесь нам никто не угрожает. И ничто, пан генерал.
Зайчек посмотрел прямо в глаза командующего, как бы говоря — «чего трусить, что захотим, то и сделаем». Но вслух сказал нейтральным голосом, с подчеркнутым равнодушием:
— Русским надо не менее суток, чтобы подготовить восстание в Знаменском. Сейчас они собираются винтовки и пулеметы перевозить в предместье на лодках. И лишь потом начнут выступление. И вот еще — информация из правительства, вам будет небезынтересно, — Зайчек достал из кармана мундира листок бумаги и протянул его генералу.
Сыровы взял в руки листок и быстро пробежал его глазами. Содержимое несказанно удивило командующего чехословацким корпусом, и он сразу же спросил полковника:
— Так-так, — Сыровы возбужденно прошелся вдоль стола. — Вы уже потребовали объяснений у русских министров?
Последние два слова генерал произнес с нескрываемой иронией, и Зайчек сразу уловил презрительные нотки.
— На телефонной станции какая-то поломка, и потому связи с абонентами на том берегу пока нет. Так мне сказал русский дежурный офицер, — с кривой улыбкой сообщил Зайчек Но его интонации поведали генералу Сыровы совсем иное — «врут, сволочи, как сивые кобылы». Именно эта русская поговорка почудилась сейчас генералу.
— Ну что ж, отправим завтра на ту сторону пароход. И «Орлик» подведем поближе — потребуем объяснений у правительства.
Исчезновение губернатора Яковлева смешало все карты в колоде Сыровы. Он считал, что они уже достигли согласия на тайных переговорах о том, что именно он, фигура, имевшая и политический вес, и значимость в регионе, возглавит Политцентр, а не никому не известные выскочки типа Линденберга с Калашниковым, но Яковлев выкинул неожиданный фортель.
Поэтому Сыровы и продолжал это видимое заигрывание с правительством, не желая в открытую давить на них с целью обеспечения безопасности Яковлева.
«Похоже на авантюру со стороны этого каторжанина, ибо министры — трезвомыслящие люди и не могли его тайно взять в заложники, зная, что мы можем не потерпеть этого произвола. Или они решили действовать, не считаясь с нашим мнением? Ну что ж, мы покажем им, что они жестоко заблуждаются…»
Слюдянка
— Так вот они какие, германские пленные, — с удивлением протянул Константин, еще раньше обратив внимание на трех мужичков, что под немецкую считалку выбрасывали умерших из теплушки. Сейчас эта троица с импровизированных носилок сгружала раненого, укладывая его на душистое сено подогнанных саней.
Немецкий педантизм есть черта постоянная, такая же константа, как и традиционное русское разгильдяйство. Наши мужички просто положили бы на сани больного, но немцы, получив приказ делать это бережно, поступили в полном соответствии — двое клали, а третий поддерживал раненого под спину своими лопатообразными ладонями. И не только сено под бока подтолкнули, а с немецкой аккуратностью накрыли какой-то дерюгой. И лишь потом выпрямились и с размеренной неспешностью отправились обратно.
— Хальт! Ком цу мир! — громкая команда ротмистра ударом хлыста остановила немцев. Они сразу выпрямились, чуть ли не строевым шагом подошли к Ермакову. Замерев под его строгим взором, стали во фронт, прижав ладони к потрепанным полам, и четко представились:
— Унтербоцманмаат Генрих Шульц! — крепкий белесый парень с обликом истинного арийца, забыв, что на его ногах валенки, попытался щелкнуть каблуками. Из его затеи, понятное дело, ничего не вышло, но только у тевтона ни тени смущения на лице не проступило.
— Обермаат Рихард Зволле! — второй парень был послабее, но хилости не было — высушенное сибирскими морозами и лишениями тело было жилистое. Но морда намного умнее, чем у первого, глазенки так и блестят.
— Маат Иоганн Краузе! — синтез двух первых был налицо, но с противоположным значением. Здоровяк, а такие немцы любят в мирное время по пивным сидеть, лбом орудийную башню заклинить можно, а вот умишком бог его явно обидел — интеллект кувалды навечно застыл на его лице.
— Ротмистр Арчегов, — Константин четко откозырял в ответ и улыбнулся про себя — тевтоны просто впали в прострацию от изумления. Они не ожидали такой корректной воинской простоты от русского офицера.
— Артиллеристы? С какого корабля? Не с крейсера «Магдебург»? — немецкие слова сами сложились в голове и сорвались с языка.
Ермаков немного опешил от такого: немецкого он не знал, в арсенале были только японский и английский, отнюдь не делавшие из него полиглота.
«Наследство Арчегова, не иначе! — он, конечно, был приятно удивлен таким подарком от ротмистра, но сделал еще одну зарубку. — Нужно будет в свободное время (эх, где бы его еще взять!) покопаться в мозгах на предмет таких вот отголосков прошлого! Может, еще что осталось на уровне безусловных рефлексов?»