Я в свою очередь уставилась на них обоих. Доктор Браун приподнялся на одном локте и пристально посмотрел на меня так дружелюбно, как позволила ему черная повязка на его правом глазу. — Привет, дорогая, — сказал он серьезно.
Затем он и мать рассмеялись.
Это был самый странный звук, который я когда-либо слышала. Как будто ничто на земле не могло быть снова важным для любого из них.
Тем летом я видела много разных Джонни. Все получилось на любопытном принципе очень быстро. Очень скоро я поймала его взгляд, который сказал: — «Я хотел бы принять участие – но»... И на этом он остановился. Тем не менее, я поняла, что добиваюсь большего прогресса с ним, чем когда-либо с кем-либо из предыдущих друзей матери.
Наконец, всё-таки его ответ «к настоящему времени и не дальше» стал раздражающим. Затем стимулирующим. Затем...
Я думаю, что с ним это было постоянно, зная, что он и мать были такими, какими они были, что заставило все обернуться так, как они это делали. В процессе попытки раскачать его для более тщательного исследования, я втянулась в это сама. В конце концов, я стала совершенно бессовестной в этом. Я начала пытаться получить его для себя при каждой возможности.
Мы поговорили. Но не о нем. Если он знал, как у него произошел несчастный случай, и как он оказался здесь, он очевидно, никогда не говорил никому. По крайней мере, мне он никогда не говорил.
Мы говорили о магнетронах.
Не смотрите так удивленно.
Как и вы, он был экспертом по магнетронам. Думаю, он знал о магнетронах даже больше, чем вы. И вы думали, что вы единственный мировой эксперт, не так ли?
Я притворилась, что слушаю его, но я никогда не понимала больше, чем основные понятия, а именно, что магнетроны были маленькими элементами, вроде электронов, вроде гравитонов, и вроде того, чего я не знаю. Но, по крайней мере, я поняла, что магнетронное поле может деформировать течение времени, и что если поместить объект в такое поле, результаты могут быть довольно странными.
Мы много говорили о магнетронах. Я планировала часы, иногда дни наших случайных встреч заранее. Довольно скоро я начала заимствовать у матери ее короткие трусики. Позже, во время, когда он теоретически отсутствовал, я загорала в натуральном виде. Без видимых результатов, кроме загара.
Ближе к окончанию я начала выбираться ночью в сосны с моим спальным мешком. Я не могла вынести этого, зная, где он, вероятно, находился.
Не то, чтобы я сдалась.
Он строил магнетронный генератор. Первый в мире. Я помогала целый день подключать часть его оборудования.
Он снес перила балкона и строил свой аппарат на балконе, прямо над лощиной. Он сказал, что может сфокусировать его. Я имею в виду, что в магнетронном поле был своего рода эффект «линзы», и он должен был быть в состоянии сфокусировать это поле.
Странная вещь заключалась в том, что, когда он, наконец, отрегулировал линзу, фокус был в разряженном воздухе, прямо за краем балкона. Прямо через лощину. Он не хотел, чтобы кто-то случайно прошел через фокус.
И через эту линзу можно было слышать звуки.
Лощина была сухой в течение нескольких месяцев, с тех пор, как мать отвела ручей от порогов. Но теперь, проходя через линзу, был слышен этот бесконечный грохот воды.
Он был слышен по всему дому.
Шум раздражал меня. Казалось, что это подавляло даже их.
Мне не нравился этот шум. Я оттащила свой спальный мешок еще дальше в сосны. Я все еще могла слышать его.
Однажды ночью, будучи в четверти мили от дома, я выползла из своего спального мешка и направилась в дом. Я собиралась разбудить его и попросить его отключить эту штуку.
По крайней мере, это было моим оправданием за возвращение. И было совершенно верно, что я не могла спать.
Мне представилось, как бы все это было. Как я спокойно открыла бы его дверь, как я на цыпочках подошла бы к его кровати. Как я бы склонитесь над ним. Как бы я положила руку на его грудь и очень мягко потрясла.
Все прошло по плану, вплоть до определенного момента.
Там я, наклонившись над его кроватью, смотрела сквозь темноту на размытые очертания предполагаемой фигуры.
Я протянула руку.
Грудь, к которой я прикоснулась, не была мужской.
— Чего вы хотите? — прошептала мать.
За то время, которое мне потребовалось, чтобы вернуть дыхание, я решила, что если я не могу обладать им, она тоже не может. Наступает предел ситуации. Мы мчались к решающей схватке.
Он всегда держал свой старый пистолет, тот, который он привез с собой, на полочке стола. Без звука я потянулась к нему и нашла его. Я знала, что было слишком темно, чтобы мать могла увидеть, что теперь я целюсь в нее.
У меня была ясная осведомленность о моем намерении и его последствиях. Я даже знала место и время. В спальне доктора Джона Брауна в Скайридже назревало убийство, и время было без пяти минут полночи 3 июня 1977 года.
— Если это сработает, — спокойно прошептала моя мать, — это, вероятно, разбудит вашего отца.
— Мой - кто? Я задохнулась. Торец оружия приземлился на мой палец ноги; я едва поняла, что уронила его.
Я слышал то, что она сказала. Но я внезапно поняла, что это не имело никакого смысла. Они бы давно мне сказали, если бы это было правдой. И он не смотрел бы на меня так, как он делал изо дня в день. Она лгала.
Она продолжала спокойно: — Вы действительно хотите его?
Когда одна женщина задает этот вопрос другой, это обычно подразумевается как объявление о праве собственности, а не запрос, и тон голоса колеблется от тонкого сардонизма до дикого злорадства.
Но голос матери был тихим, и ровным.
— Да! — сказала я резко.
— Настолько скверно, чтобы иметь ребенка от него?
Теперь я не могла остановиться. — Да.
— Вы можете плавать?
— Да, — я глупо ответила, как попугай. Было очевидно, что сейчас не время для логики или последовательности. Там были две ведьмы, торгующиеся не на жизнь, а на смерть, в то время как тело нашего раздора лежало прямо за нами.
Она прошептала: — Вы знаете, из какого он времени?
— Вы имеете в виду откуда?
— Из какого времени. Он из 1957 года. В 1957 году он попал в магнетронное поле - в мой стог сена 1977 года. Линза - там - сфокусирована…
— На 1957 год? Я с оцепенением вздохнула.
— Начало 1957 года, — исправила она. — Она сфокусирована на день за пару месяцев до того, как он упал в линзу. Если вы действительно хотите его, все, что вам нужно сделать, это прыгнуть через линзу, найти его в 1957 году и держаться за него. Не дайте ему провалиться в магнетронное поле.
Я облизала губы. — И предположим, что он это сделает в любом случае?
— Я буду ожидать его.
— Но он у вас уже есть. Если я возвращусь назад, как я могу быть уверена, что найду его вовремя? Предположим, что он на сафари в Южной Африке?
— Вы найдете его прямо здесь. Он провел весну и лето 1957 года здесь, в Скайридже. Домик всегда был его собственностью.
Я не могла видеть ее глаза, но я знала, что они смеялись надо мной.
— Вопрос о ребенке, — сказала я кратко. — Что с ним делать, если он будет?
— Ваш единственный шанс удержать его навсегда, — сказала она хладнокровно, — это ребенок.
— Ребенок?
Я не могла извлечь никакого смысла из этого. Я перестала пытаться.
Целую минуту стояла тишина на фоне нежного дыхания Джонни и поющий воды на расстоянии в двадцать лет.
Я быстро мигнула глазами.
Я собиралась получить Джонни. Я собиралась вернуться в 1957 год. Внезапно я почувствовала себя веселой и восторженной.
Часы в зале начали бить полночь.
Через несколько секунд 3 июня 1997 года войдет в историю. Мать станет выдохшейся, бывшей, неспособной предсказать даже погоду.
Я скинула тапочки и пижаму. Я прикинула расстояние через балкон. Мой голос сорвался. — Мама! — завизжала я. — Дай нам одно последнее предсказание!
Джонни яростно фыркнул и изо всех сил пытался сесть.
Я начала свое бурное погружение во время. Ответ матери плыл за мной, через линзу, и я услышала его в 1957 году.
— Вы не остановили его.
***
Его настоящее имя было Джеймс Маккаррен. Он был подлинным доктором философии, и, несмотря на это, профессором физики. Возраст - приблизительно 40. Я ожидала, что он будет моложе? Он казался старше, чем «Джонни». И у него было два хороших глаза. Никакой повязки.
Он действительно владел Скайриджем. Проводил там летние месяцы. Любил охотиться и ловить рыбу между семестрами.
А теперь, мой друг, если вы немного расслабитесь, я расскажу вам, что произошло вечером 5 августа 1957 года.
Я наклонилась над балконом, уставившись на освещенные красным цветом пороги, когда поняла, что Джим стоит в дверном проеме позади меня. Я почувствовала, как его глаза скользят по моему телу.
Минуту назад я глубоко дышала, пытаясь успокоить ненормальный всплеск легких, одновременно пытаясь подтолкнуть пистолет Джима немного выше под свою подмышку. Холодная сталь заставила меня дрожать.
Это было слишком плохо. В течение двух последних месяцев я начала любить его самым интересным образом, хотя, конечно, не намного интереснее, чем я любила Джонни. (Несколько недель с матерью могут действительно изменить мужчину!) В 1957 году Джонни ... или Джим был причудливо бережным, и как ни странно девственником. Почти отеческим. Было очень плохо, что я начала любить его как Джима.
Тем не менее, было последнее предсказание матери. Я долго об этом думала. Насколько я могла видеть, был только один способ убедиться, что он не «прошел» к ней.
— Проходите, — сказала я, поворачивая лицо, чтобы меня поцеловали.
После того, как он отпустил меня, я сказала: — Вы понимаете, что прошло ровно два месяца с тех пор, как вы вытащили меня оттуда?
— Самые счастливые месяцы моей жизни, — ответил он.
— И вы до сих пор не спросили меня, как я оказалась здесь... кто я... что-нибудь. У вас нет никаких иллюзий, что я назвала мировому судье мое правильное имя?
Он усмехнулся: — Если бы я стал слишком любопытным, вы могли бы исчезнуть обратно в водоворот, как русалка.
Это было действительно печально. Я горько пожала плечами. — Вы и ваши магнетроны.
Он начал. — Что? Где вы когда-нибудь слышали о магнетронах? Я никогда ни с кем их не обсуждал.
— Прямо здесь. От вас.
Его рот открылся и медленно закрылся. — Вы не в своем уме!
— Хотела бы я быть такой. Это заставило бы всему казаться, что всё в порядке. В конце концов, только после того, как вы задумаетесь об этом логически, вы можете понять, насколько это невозможно. Это должно прекратиться, всё-таки, и теперь настало время, чтобы остановить это.
— Остановить что?— потребовал он.
— То, как мы с вами прыгаем через время. Особенно вы. Если я не остановлю вас, вы пройдете через линзу, и мать получит вас.
— Линза? — булькнул он.
— Аппарат. Вы знаете, тот с магнетронами.
— Ха?
— Ничего подобного еще не существует, конечно, — сказала я, говоря главным образом для себя. — По крайней мере, не за пределами вашей головы. Вы не создадите генератор до 1977 года.
— Сейчас я не могу получить нужные части. Его речь была оцепенелой.
— Тем не менее, они будут доступны в 1977 году.
— В 1977 году...?
— Да. После того, как вы создали его в 1977 году, вы сфокусируете его назад в 1957 год, так, чтобы вы могли перейти сейчас в 1977 год, вот что. Только, я не собираюсь вас отпускать. Когда мать сделала свой последний прогноз, она, возможно, не знала, на какие меры я пойду, чтобы остановить вас.
Он печально провел рукой по лицу. — Но... но... даже если предположить, что вы из 1977 года, и даже предположить, что я построю магнетронный генератор в 1977 году, я не могу просто прыгнуть в 1977 и построить его. Я, конечно, не могу двигаться вперед во времени до 1977 года через магнетронное поле, которое не будет генерировать и телепортировать назад до 1957 года, пока я не окажусь в 1977 году и не сделаю его. Это так же глупо, как говорить, что паломники построили Мейфлауэр в Плимутской скале. В любом случае, я - муж, который скоро станет отцом. У меня нет ни малейшего намерения, чтобы избавиться от своих обязанностей.
— И все же, — сказала я, — если последовательность событий протекает нормально, вы меня оставите... для нее. Сегодня вы мой законный муж, отец нашего ребенка. Затем... дзинь! Вы внезапно оказываетесь в 1977 году - изменщик, донжуан и любовник матери. Я не позволю этому случиться. После всего, через что я прошла, я не позволю ей забрать вас. Моя кровь закипает, просто думая о ней, улыбающуюся там, в 1977 году, думающую, как она избавилась от меня, чтобы в конечном итоге вы остались для нее. И я в моем состоянии. Мой голос сломался в артистическом тремоло.
— Я могу стареть обычным способом, — сказал он. — Я могу просто ожидать до 1977 года и затем создать генератор.
— Вы не сделали этого, хотя ... то есть, я имею в виду, что вы не будете. Когда я видела вас в 1977 году, вы выглядели еще моложе, чем сейчас. Может, это было из-за повязки.
Он пожал плечами. — Если ваше присутствие здесь является прямым следствием моего присутствия там, то никто из нас ничего не может сделать, чтобы изменить последовательность. Я не хочу проходить через это. И что может случиться, чтобы заставить меня пройти, я даже не могу догадаться. Но мы должны исходить из предположения, что я уйду, а вы останетесь на мели. Мы должны построить планы. Вам понадобятся деньги. Вам, вероятно, придется продать Скайридж. Найди работу, когда родится ребенок. Как у вас со стенографией?
— В 1977 году будут использовать видеографы, — пробормотала я. — Но вам не нужно беспокоиться, дешевый изменщик. Даже если вам удалось сбежать к моей матери, мы с ребенком справимся. Для начала я собираюсь поставить оставшуюся часть вашего банковского счета на Каунтерпойнт, чтобы выиграть ежегодные скачки в Балтиморе в следующую субботу. После этого…
Но он уже переключился на что-то другое. — Когда вы знали меня в 1977 году, мы были - ах - близки?
Я фыркнула. — Зависит от того, кого «мы» вы подразумеваете.
— Что? Вы имеете в виду... Я... и ваша мать, в самом деле...? Он кашлянул и провел пальцем вокруг своего воротника. — Должно быть некоторое простое объяснение.
Я просто глумилась над ним.
Он хихикнул. — Ваша мать… ах…в 1977 году - симпатичная женщина, я так понимаю?
— Морщинистая, крашеная старая ведьма, — сказала я холодно. — Сорок лет на сегодня.
— Хм! Мне сорок, вы же знаете. Вопреки юному представлению это лучшее время жизни. То же самое вы почувствуете через двадцать лет.
— Полагаю, да, — сказала я. — К этому времени меня отпустят из исправительного дома.
Он внезапно щелкнул пальцами. — Мне всё понятно! Фантастика! Он отвернулся и посмотрел на балкон, как Кортес на свою вершину. — Потрясающе, но это связывает все вместе. Вполне логично. Я. Ваша мать. Вы. Ребенок. Магнетроны. Вечный круговорот.
— Мне от этого не легче, — сказала я укоризненно. — Меньшее, что вы могли бы сделать, - это оставаться в здравом уме до конца.
Он повернулся ко мне. — Вы знаете, где она - теперь - сегодня вечером?
— Нет, и я потратила две трети нашего совместного банковского счета, пытаясь найти ее. Как будто она никогда не существовала.
Его глаза становились все больше и больше. — Неудивительно, что вы не смогли найти ее. Вы не можете знать.
— Знать что?
— Кто ваша мать.
Я хотел закричать на него. — О, — только сказала я.
Но он был увлечен другой темой. — Но это не совсем без прецедента. Когда клетка делится, какая из полученных двух клеток является матерью? Какая клетка является дочерью? Ответ в том, что сам вопрос - чушь. И так с вами. Ячейка делится в пространстве, вы делитесь во времени. Глупо спрашивать, кто из вас мать, а кто дочь.
Я просто стояла, мигая.
Он молол вздор. — Несмотря на это, почему я должен хотеть «пройти»? Это единственная часть, которая не ясна. Почему я должен сознательно пропустить двадцать лет жизни с вами? Кто позаботится о вас? Как вы сможете зарабатывать на жизнь? Но вы должны. Потому что вам не следует продавать Скайридж. Вы остаетесь здесь. Вы ее воспитали. Но конечно! Он ударил кулаком в ладонь.