Я запер замок, спрятал ключ в карман и, засунув ларец в последнюю суму, отправил её следом за прежними. После чего соскользнул вниз, в затопленный уже больше чем наполовину туннель, и вдруг почувствовал — что-то здесь не так.
С наружной стороны лаз был завален землёй и камнями.
Вообще-то мы заранее заготовили в укрытии позади сцены целую кучу камней, чтобы завалить проход, когда дело будет сделано. Однако предполагалось, что Энрике займётся этим после того, как я выберусь наружу.
Может быть, léperos и не отличались особой смёткой, но в отличие от индейцев, преждевременно освободивших инспектора, простую арифметику они знали и понимали, что лучше делить добычу на четыре доли, чем на пять. Не знаю уж, принадлежала эта идея одному Энрике или он сговорился с двумя своими приятелями. Мне казалось, что этот ход был для него слишком сложен. Скорее всего, сначала они втроём сговорились убить меня и Матео, когда мы добудем сокровища, а мысль избавиться от меня таким простым способом осенила его внезапно, по ходу дела.
Завал по ту сторону туннеля привёл к быстрому повышению уровня воды с моей стороны — скоро она поднялась до пола, лишив меня возможности даже попытаться выкопать себе проход. Я бы просто утонул.
Дверь, соединяющая помещение с остальной частью монетного двора, была заперта, и ключ имелся только у управляющего. Когда ему приспичит её открыть, сей чиновник весьма удивится, обнаружив в сокровищнице меня, проделанный в полу лаз и исчезновение немалого количества ценностей.
Полагаю, инквизиторы тоже не обрадуются пропаже ларца с драгоценностями, а потому передо мной нынче открывались захватывающие перспективы — вице-королевский суд с последующим четвертованием или трибунал святой инквизиции с неизбежным сожжением на костре.
Да, влип я основательно!
107
Взрывы снаружи смолкли, а это означало, что я должен был немедленно убираться. Наш план заключался в том, чтобы рвануть наружу, как только закончится пьеса, там нас уже поджидала запряжённая осликом повозка. Под предлогом необходимости уложить и отвезти обратно на постоялый двор костюмы мы намеревались погрузить туда наши сокровища. Потом, как и собирались, направиться к гостинице, но на полпути свернуть.
Выехать на повозке за пределы острова по любой из дамб не представлялось возможным, поскольку её бы непременно задержали и обыскали. Поэтому нам пришлось приобрести индейскую пирогу, куда и следовало погрузить серебро и золото. Нам предстояло отогнать лодку к другому берегу, к тому месту, где нас дожидались лошади.
Матео ни за что не захочет бросить меня, но что ему останется делать, когда эта свинья lépero скажет, что туннель мало того, что затоплен, так ещё и обрушился? Я представляю себе ход мыслей Матео. Раз меня схватили, он должен будет предпринять что-то для моего спасения.
Возможно, попытаться выкупить меня в обмен на сокровища. Или подкупить тюремщиков.
Но ему вряд ли представится такая возможность. Когда серебро и золото будут погружены в лодку, эти скоты могут запросто вонзить ему в спину нож.
Я сел на пол и постарался собраться с мыслями. Можно было попробовать прорыть другой лаз и выбраться наружу, но лопаты у меня не было, а без неё, пусть даже грунт и был таким мягким, что его можно было копать ложкой, мне вряд ли удалось бы справиться с задачей к утру.
В моём распоряжении имелись лишь собственные руки да железный стержень, стало быть, копал бы я медленно, не говоря уж о постоянно прибывающей воде. А у меня ведь даже нет ведра или лохани, чтобы её вычерпывать.
Ох, всё-таки иногда классическое образование, данное мне отцом Антонио, оказывалось совсем некстати. Бедственное положение, в котором я оказался, пробудило в памяти образы из книг, прочитанных в давнем прошлом. Например, образ царя Мидаса, жаждавшего золота и прославившегося среди греков жадностью и глупостью. Оба эти качества проявились в полной мере, когда ему удалось изловить Силена, сатира, состоявшего в свите бога вина и наслаждений Диониса. За освобождение Силена Дионис пообещал царю исполнить любое его желание, и тот пожелал, чтобы всё, к чему он только прикоснётся, обращалось в золото. Бог вознаградил его сполна, но в результате дуралей умер с голоду: золото несъедобно.
Вот и я, как злосчастный Мидас, хоть и не имел золота, но мог есть серебро, благо его имелось вокруг в избытке.
Итак, выкопать ход возможности не было. Стало быть, оставалась только дверь. Крепкая, обитая железом.
Но стоп — железом-то её обивали только снаружи. Какой смысл делать это изнутри?
Я взял подсвечник и принялся осматривать дверь.
Ага, между дверью и рамой обнаружился крохотный зазор, который я попробовал расширить, засунув туда железяку. Может быть, мне удастся проделать отверстие достаточно широкое, чтобы просунуть штырь и сорвать наружный замок. К сожалению, взрывы больше не гремели, а стало быть, и не заглушали шума моей возни. И внимание стражи больше не отвлекало представление.
Проводя проверку, мы забыли выяснить, где спят стражники. Теперь я пытался припомнить, видел ли где-либо кровати, но на ум ничего не приходило. Разумнее всего было бы расположить спальные помещения и на нижнем этаже, и на верхнем, однако, когда дело касалось испанской бюрократии, логики искать не приходилось.
Имелась ещё и наружная дверь, но, по моему разумению, справиться с ней было легче, чем со сводчатой внутренней. Вместо замка, не считавшегося надёжным, она запиралась на две тяжёлые железные щеколды, и в случае нападения на монетный двор снаружи её нелегко было бы вышибить даже тараном, но изнутри засовы просто отодвигались в сторону.
У меня не было иного выхода, кроме как налечь на сводчатую внутреннюю дверь незамедлительно, молясь о том, чтобы оба стражника, прежде чем отправиться спать, хорошенько выпили и увлеклись обсуждением пьесы.
Стараясь шуметь как можно меньше, я расширил щель, отломив несколько плашек, дотянулся своим ломиком до замка и, когда железо заскребло по железу, воспрянул духом. Но оказалось, обрадовался я рано — дотянуться-то я дотянулся, но вот сдвинуть запор не получалось. Воодушевление сменилось чувством, близким к панике, но испуг придал мне сил, и после нескольких отчаянных попыток я начисто сорвал замок. Дверь распахнулась, но шума при этом я произвёл достаточно: его хватило бы, чтобы пробудить не только пару стражников, но двадцать тысяч мертвецов, принесённых в жертву ацтекским богам на знаменитом празднестве.
Ощущая прохладный воздух на вспотевшем лице, я побежал по коридору монетного двора к выходу. Позади послышался крик. Я распахнул дверь, выбежал наружу и помчался мимо лагеря. Он был заброшен.
Сзади доносились крики, но я, не обращая внимания, вихрем летел по улице, стремясь добежать до поворота и свернуть за угол. К лодке.
Лодка находилась на месте, а возле неё двигались три человека, но в темноте я различал лишь силуэты. Разобрать, там ли Матео, было невозможно.
На бегу я громко окликнул его по имени.
— Бастард! Ты сделал это! — услышал я в ответ. Слава богу! Матео был жив. — А я уж думал, что...
Тут я услышал, что позади меня кто-то бежит, и развернулся. Энрике уже нагнал меня, и я едва уклонился от его рассёкшего воздух кинжала, после чего сделал стремительный выпад, вонзив свой собственный кинжал прямо ему в живот.
Он хрюкнул и вытаращил глаза. Я видел их белки и чуял кислый запах изо рта негодяя.
Вырвав клинок из раны, я отступил. Другой бандит валялся на земле, в луже крови. Шпага Матео сверкнула в лунном свете, и ещё один разбойник, получив рану в шею, пошатнулся и упал в воду.
— Ты сам-то не ранен? — спросил я у Матео.
— Пустяки, царапина на спине. Мне показалось, что Энрике врёт, а когда я решил порасспросить его с помощью клинка, он удрал и скрылся во тьме.
Ночной воздух огласился криками и топотом копыт.
— Вперёд! — воскликнул Матео. — Нам нужно успеть переправиться через озеро.
После того как мы достигли противоположного берега, где паслись наши лошадки, Матео высказался по поводу гибели троих наших недавних подельников весьма философически: — Если бы эти негодяи не попытались нанести нам удар в спину, нам с тобой всё равно пришлось бы их убить. Сам посуди, если бы мы разделили добычу, как предполагалось, эти остолопы наверняка начали бы хвалиться свалившимся на них богатством, очень скоро привлекли бы к себе внимание и оказались в темнице. Ну не глупо ли, проявив недюжинную выдумку и смекалку, преодолев массу трудностей, с риском для жизни похитить сокровища, чтобы они снова вернулись к вице-королю?
Мы упаковали в сумки часть добычи: драгоценности святой инквизиции, а также огромное количество золотых дукатов, вполне достаточное, чтобы до конца дней вести жизнь богатых бездельников. А всё остальное награбленное богатство: серебро, золото и драгоценные украшения — мы тщательно спрятали в пещере, замаскировав вход в неё камнями и ветками. После чего отправились в Веракрус, надеясь, что наш клад не обнаружит случайно какой-нибудь индеец, который наверняка вообразит, будто наткнулся на исчезнувшие сокровища Мотекусомы.
По прибытии в город мы отправились в порт, чтобы оплатить места на одном из торговых кораблей, пересекавших океан между визитами казначейского флота.
Нашей целью была Севилья, королева городов.
108
По-моему, было бы легче пересечь Огненные горы верхом на драконе, чем океан на корабле. За те три недели, пока нас швыряло из стороны в сторону, словно щепку, на волнах величиной с гору, я почти утвердился в той благочестивой мысли, что это сам Господь Бог справедливо наказывает меня за многочисленные прегрешения. Я страдал от весьма мучительной морской болезни: меня постоянно мутило, и не представлялось возможности запихнуть в себя хоть что-то съедобное. Стоило мне проглотить хоть корочку хлеба, как меня тут же выворачивало наизнанку. К тому времени, когда на горизонте показался Иберийский полуостров, где расположены Испания и Португалия, я изрядно потерял в весе и навсегда распростился с детским интересом к морской романтике.
А вот Матео, по его словам, довелось послужить королю не только на суше, но и на море, о чём, впрочем, он рассказывал скупо и без воодушевления.
— Чуть ли не мальчишкой мне пришлось оставить родной город, спасаясь и от кровной мести, и от королевских приставов, — поведал он как-то во время плавания. — Я нуждался в убежище. Испанский флот тогда как раз отправлялся на войну с султаном, и лучшим выходом для меня было наняться на один из кораблей.
О том, какие именно «подвиги» могли ввергнуть его в столь ранней юности в подобные неприятности, Матео предпочитал не распространяться, но я, хорошо зная своего друга, резонно предположил, что в этой пьесе времён его юности не последнюю роль сыграла женщина.
— Капитан сразу меня невзлюбил, верно за мальчишескую строптивость, и спровадил на брандеры. Калоши были ещё те, с выкрашенными в чёрный цвет деревянными пушками, но именно они шли в авангарде флота, одержавшего великую морскую победу над турками.
Я слушал Матео разинув рот, потому как в морских сражениях ничего не смыслил, ни о каких брандерах понятия не имел, а про то, что пушки могут быть деревянными, слышал впервые в жизни.
— В наше время, когда боевые корабли достигают размера небольшого замка, потопить их в сражении весьма затруднительно, разве что при метком попадании в пороховой погреб: тут же взрыв разносит посудину на куски. Но корабль, compadre, построен из дерева, а дерево — материал горючий. Огонь — вот главная угроза судну. Можно вывести корабль из-под обстрела, отойдя за пределы дальности огня, но от пожара на борту никуда не уплывёшь. И бежать с корабля тоже некуда. Я своими глазами видел, как люди прыгали с горящих судов прямо в море, предпочитая быть поглощёнными водой, а не пламенем, что уже лизало им ноги.
Тут он наконец объяснил мне, что брандерами называются судёнышки, специально устроенные и оснащённые таким образом, чтобы они вспыхивали легко и быстро.
— Нормальные корабли делают так, чтобы по возможности избежать пожара. На борту должно быть как можно меньше горючих материалов. С брандером всё наоборот, это плавучий факел.
Разумеется, под брандеры приспосабливают торговые или рыбачьи судёнышки, не имеющие боевой ценности.
— Мы опустошали всё пространство под палубой, выводили из него наружу, над палубным настилом, деревянные дымоходы, устраивали там деревянные же желоба, что тянулись или к дымоходам, или к отверстиям в бортах, и наполняли внутреннюю ёмкость всем подряд, что только может легко воспламениться.
Однако требовалось, чтобы противник принимал брандеры за обычные боевые корабли, вот для чего брёвна красили в чёрный цвет, под чугун, и устанавливали их на палубных лафетах и у бортовых пушек.
Судно выглядело вооружённым до зубов, хотя на деле не могло произвести ни единого выстрела.
— А эти желоба, или лодки под палубой, они-то зачем нужны?
— Мы заливали в них масло и поджигали. Горящее масло стекало по желобам, воспламеняло внутреннюю начинку и вытекало из бортовых отверстий, поджигая ещё и обшивку. В дымоходы было понабито всего, что хорошо горит, а для надёжности добавляли ещё и чёрного пороха.
Когда начинается морское сражение, брандер намечает себе жертву и берёт курс на сближение. Приближаясь, он может вынести несколько вражеских попаданий, но если они не приводят к воспламенению, неприятель, как правило, понимает, что имеет дело не с простым кораблём, и осознает опасность, когда уже слишком поздно. Брандер подходит к вражескому кораблю вплотную и баграми, крючьями и кошками сцепляется с ним в неразрывных, смертельных объятиях.
Самое трудное тут — правильно рассчитать время, — пояснил Матео. — Огонь нужно зажечь не слишком рано и не слишком поздно, чтобы, с одной стороны, враг не успел обрубить все тросы и крючья и оттолкнуть брандер раньше, чем огонь перекинется на его палубу, а с другой — чтобы сами мы успели убраться на шлюпках. Причём если мы попробуем удрать слишком рано, то обязательно попадём под вражеские ядра, а если зазеваемся, сгорим вместе с неприятелем.
Когда все крючья сцеплены, воспламеняются пороховые заряды в трубах. При взрыве пламя вырывается из труб, поджигает наши паруса и мигом перекидывается на неприятельскую оснастку. Если паруса загорелись, это конец для обоих кораблей. При этом команда нашего судна, состоящая всего-то из полудюжины человек, как только пламя вырывается из труб, прыгает в уже спущенную на воду и удерживаемую на буксире шлюпку.
Команды брандеров получают двойную плату, и долю добычи им тоже выделяют больше. Однако и потери у них будь здоров — гибнет около половины, поэтому чаще всего на эти суда идут те, кому нечего терять.
Матео помолчал, глядя на море и вспоминая былое.
— Мы, испанцы, считались мастерами поджогов и успешно использовали этот манёвр против неверных, но в войне с англичанами сами стали жертвами собственной военной хитрости.
Король Испании собрал огромную армию и флот, чтобы вторгнуться в Англию и вернуть эту страну еретиков в лоно католической церкви. Мы и сейчас остаёмся величайшей державой мира, и, уж конечно, были ею тогда — властвовали на земле и на суше, и наши владения простирались по всему миру. Непобедимая армада — так назвал король собранные им силы — не имела равных по численности и мощи, и никто в мире не мог противостоять её грозному могуществу.
Однако мы потерпели поражение, и причиной его стал не огонь английских пушек. После того как шторм потрепал наш флот и вынудил его встать на якорь близ Кале, англичане направили в самую гущу наших судов пять брандеров. Вид пылающих кораблей так устрашил наших капитанов, что многие из них подняли якоря и уплыли прочь, не сделав ни единого выстрела.