— Это не для вас… слишком длинный срок. Если, конечно, вы не изменили своим правилам и по-прежнему хотите быстрой отдачи… Я не ошибся?
— Естественно, нет.
— Сколько на этот раз?
— Пятьдесят кусков.
Паттерсон задумался. Он завидовал Коуэну. Этот круглолицый толстяк мог и рискнуть. Если выигрывал, улыбался. Если терпел неудачу, тоже улыбался. Паттерсон, однако, не помнил случая, чтобы Коуэн проиграл… на бирже ему везло.
— Ферронит, — предложил Паттерсон. — Сейчас акции идут по двадцати одному доллару. Но есть основания думать, что поднимутся в цене. До двадцати девяти и даже выше. Это сулит быструю прибыль.
— Ну… ладно… раз вы так говорите. Я их покупаю. Приступайте.
— На все пятьдесят тысяч?
— Да.
Паттерсон сделал пометку в блокноте.
— Хорошо, Берни. — Он встал. — Давайте как-нибудь пообедаем вместе. Если у вас найдется время… Пятница подойдет?
Коуэн улыбнулся:
— Вполне… Вы обеспечите девочек или я?
Паттерсон уже и не слышал его. Он вновь думал о миссис Морели-Джонсон.
— Эй! Так как насчет девочек? — не унимался Коуэн.
Паттерсон не сразу понял, о чем речь, потом пожал плечами:
— Девочек я оставляю на вас.
Поднялся и Коуэн.
— Эта девчушка, однако, выжала вас как лимон. Ладно, я еще позвоню, а то сегодня вы что-то не в духе. Я вас понимаю. После того, как хорошо трах… — Он умолк на полуслове, улыбка медленно сползла с его лица. — Что это? Что за игру вы затеяли?
Паттерсон изумленно уставился на Коуэна.
— Какую игру? О чем вы?
— Почему вы записываете наш разговор на пленку? — И Коуэн указал на стол.
Паттерсон проследил взглядом за его пальцем и догадался, что речь идет о черной пуговице, полученной от Шейлы.
— Записываю наш разговор? — механически переспросил он, а по спине его пробежал холодок.
Коуэн тем временем наклонился и отлепил пуговицу от стола.
— Да, да. Зачем вы записываете наш разговор?
— Но я ничего не записываю. И вообще не понимаю, о чем вы говорите, — пролепетал Паттерсон.
— Тогда зачем у вас на столе эта штуковина? — Коуэн потряс черным кружком перед носом Паттерсона.
— Это же пуговица, не так ли? Я… я поднял ее на улице… у самого банка.
Маленькие глазки Коуэна превратились в две льдышки.
— Вы всегда подбираете пуговицы с земли?
— Моя мать была очень суеверной, — нашелся с ответом Паттерсон. — Она не раз говорила, что нельзя пройти мимо пуговицы, не подобрав ее. Да и вы, наверное, не пройдете под лестницей, если можно ее обойти?
— Вы действительно подняли это у банка?
— Зачем мне врать вам, Берни? Объясните, черт побери, что все это значит?
Коуэн сразу расслабился, широко улыбнулся, хлопнул себя по толстым ляжкам.
— Ну и ну! Вы, возможно, разбираетесь в деньгах и женщинах, но в остальном у вас еще молоко на губах не обсохло. То есть вы не знаете, что это такое?
Предчувствие беды уже не покидало Паттерсона, но лицо его осталось бесстрастным.
— А мне следует знать?
— Это микрофон, едва ли не лучший из тех, что сейчас продаются. «Лимпет спэшел». Его можно прилепить к чему угодно. Радиус действия — почти полмили. Не требует проводов. Широко используется в промышленном шпионаже. Перед каждым заседанием совета директоров я проверяю зал на наличие таких устройств. Это «большое ухо». Неужели вы никогда его не видели?
Сердце Паттерсона уже стучало как паровой молот.
— Нет.
— Ну что ж, теперь вы знакомы с этим достижением технического прогресса. Избавьтесь от него. Каждое слово, произнесенное нами, могло попасть на пленку… впрочем, мы ни о чем таком не говорили.
Паттерсон побледнел как полотно, и Коуэн понял, что пора уходить.
— Ну, счастливо оставаться, Крис… увидимся в пятницу.
— Да, конечно.
У двери Коуэн обернулся.
— Матерей, конечно, надо слушаться, но в дальнейшем я бы советовал вам не подбирать с земли пуговицы.
И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Глава 5
Лишь невероятное напряжение воли позволило Паттерсону продержаться до перерыва на ленч. Буквально силком он заставлял себя сосредоточиться на текущих делах. Ему требовалось время, чтобы подумать о «жучке», но непрерывной чередой следовали телефонные звонки, Вера приносила на подпись бумаги, а потом миссис Лэмпсон нудно бубнила о своих инвестициях. Но вот наступил перерыв, и Паттерсон вырвался из банка.
Поехал в маленький ресторанчик в самом конце Приморского бульвара. По вечерам там толпился народ, но в будничный день практически никого не было. Паттерсон заказал виски со льдом и сандвич с ветчиной и устроился за угловым столиком. Пять других посетителей ресторана сидели далеко и ничуть ему не мешали.
Теперь он мог обдумать случившееся, хотя мысли эти не доставили ему радости. Он уже знал наверняка, что угодил в западню. Высокочувствительный микрофон, подаренный женщиной после ночи любви, означает только одно: его намерены шантажировать.
Паттерсон, конечно, понимал, что все сказанное в номере отеля записано на пленку. Подарив микрофон, Шейла сказала ему об этом. И вопрос лишь в том, каким образом намерена она использовать эту пленку. Когда начнется шантаж? Что она запросит?
Виски помогло ему успокоиться. Он вновь прокрутил в голове разговор с Шейлой. Как же ловко подцепила она его. Он разве что не расписался на магнитофонной ленте. Я, Кристофер Паттерсон, ответственно заявляю, что из всех женщин, с которыми я спал, Шейла Олдхилл… Простенько и без затей. А что он еще наговорил о миссис Морели-Джонсон!
Если пленка попадет в руки старушки, на нем можно ставить крест. Мало того, что ему ничего не обломится с завещания, его просто выгонят из банка. Такими клиентами не бросаются. А какая женщина, услышав такие слова, сказанные про нее в спальне мотеля, не потребует головы говорившего?
Но уступит ли он шантажу? Если ему предложат выкупить пленку при полной гарантии, что дубликата нет, он, пожалуй, заплатит. Но дубликат наверняка объявится.
Паттерсон допил виски, к сандвичу он и не притронулся.
Но Шейла должна знать, что денег у него не много. Сколько она хочет выдоить из него? Пять тысяч долларов? Но тут он вспомнил ее слова о том, что старушка оставляет ему сто тысяч долларов в год до самой смерти. Теперь-то он не сомневался, что миссис Морели-Джонсон не откровенничала с Шейлой. Должно быть, она узнала об этом, если узнала, роясь в бумагах старушки, пока той не было дома. И поняла, что наткнулась на золотую жилу. И тут Паттерсон покачал головой. Нет, он идет в неправильном направлении. Деньги достанутся ему лишь после смерти старушки, когда пленкой его уже не пошантажируешь. Дело, значит, в другом. И замысел, похоже, похитрее.
Паттерсон закурил.
В конце концов он решил, что обязан, несмотря на риск, прочитать завещание миссис Морели-Джонсон. Только оно могло стать ключом к намерениям Шейлы. Ему будет легче говорить с ней, если он убедится, что действительно унаследует столь крупную сумму. Вот тут до него дошло, что он не сможет послать Шейлу к чертовой матери, если ему отписаны-таки эти сто тысяч ежегодно. Из-за этой пленки его не только выгонят с работы. Миссис Морели-Джонсон без колебаний вычеркнет его из завещания. У Паттерсона защемило в груди. Лучше уж заплатить шантажистке, но сначала надо удостовериться, что старушка оставила ему такие деньги. Это необходило знать наверняка!
Полчаса спустя, вернувшись в свой кабинет, Паттерсон достал из ящика стола лист почтовой бумаги отеля «Плаза-Бич», на них он печатал письма на подпись старушке, вставил его в портативную пишущую машинку и написал:
«Дорогой мистер Паттерсон!
В последнее время я стала такой забывчивой, что не могу вспомнить кое-какие подробности моего завещания. Вас не затруднит выкроить несколько минут и привезти его мне? Конверт с завещанием, если я не ошибаюсь, хранится в банке.
С нетерпением жду вас».
Паттерсон поставил дату, перечитал письмо, решил, что оно не вызовет подозрений Феллоуза. Старушка и не могла писать иначе. Из бюро он достал папку с документами, касающимися вкладов миссис Морели-Джонсон.
За двадцать минут он подготовил нужные бумаги, среди них положил и письмо. А потом позвонил в «Плаза-Бич».
Телефонистка соединила его с квартирой миссис Морели-Джонсон. Трубку сняла Шейла. От ее спокойного, ровного голоса на Паттерсона повеяло ледяным холодом.
— Это Крис Паттерсон. Добрый день, мисс Олдхилл. Будьте так любезны, спросите миссис Морели-Джонсон, могу ли я заглянуть к ней на пять минут через полчаса. Я привезу документы, которые она должна подписать.
— Одну секунду, мистер Паттерсон. — Никаких эмоций, словно ему ответил не человек, а робот. И после короткой паузы: — Миссис Морели-Джонсон уедет в половине пятого. Если вы сможете приехать сейчас же…
— Уже еду. — И Паттерсон положил трубку.
Посидел, глядя на полированную поверхность стола, прислушиваясь к учащенному биению сердца. Ну, другого выхода нет. Он должен знать. Под угрозой шантажа придется рискнуть. Он должен знать!
Через двадцать минут он уже нажимал кнопку звонка квартиры в пентхаусе отеля «Плаза-Бич». Дверь открыла Шейла. Ему удалось совладать с нервами, и он одарил компаньонку миссис Морели-Джонсон привычной теплой улыбкой, словно ничего между ними и не произошло. Да и она ничем не выдала себя. То же спокойствие лица, те же очки, та же скромная прическа.
Шейла отступила в сторону.
— Пожалуйста, заходите, мистер Паттерсон. Миссис Морели-Джонсон на террасе. Она ждет вас.
Неужели это та самая женщина, что так страстно извивалась под ним всего пятнадцать часов назад, думал Паттерсон, переступая через порог. Ладно, сука, артистка ты неплохая… Но мы еще посмотрим, кто кого.
— Благодарю вас. Миссис Морели-Джонсон не жалуется на самочувствие?
— Нет. — Шейла не смотрела на него. — Дорогу вы знаете… Пожалуйста, проходите. — И она скрылась в своем кабинете.
Паттерсон проводил ее взглядом, прямую спину, округлые бедра, длинные ноги, вспоминая, как эти ноги обвивали его.
Он пересек гостиную и оказался на террасе.
— Вы несносный мальчишка! — воскликнула миссис Морели-Джонсон, явно обрадованная его появлением. — Вечно вы беспокоите меня с какими-то бумажками. Ну-ка, присядьте.
Паттерсон сел рядом с ней и окаменел.
Перед миссис Морели-Джонсон на маленьком столике стоял магнитофон. Паттерсон уставился на него, как на ядовитую змею. Во рту у него пересохло.
— Вы смотрите на мою новую игрушку? — защебетала миссис Морели-Джонсон. — Я от нее без ума. Просто удивительно, что я не додумалась купить его раньше. Это идея Шейлы. Она заявила, что я не должна садиться за рояль без включенного магнитофона. Пленки, сказала она, будут жить вечно… От таких слов у меня потеплело на душе. Появился новый интерес к жизни. Вы только послушайте. — И длинным пальцем нажала одну из кнопок.
К тому времени как смолкли последние звуки этюда Шопена, Паттерсон уже пришел в себя.
Мой Бог, думал он. Ну и умна же эта сука. Как она его разделала! Сначала — микрофон… теперь — магнитофон. Как говорится, яснее ясного.
— Я принес вам на подпись шесть документов, — сказал Паттерсон после того, как похвалил игру миссис Морели-Джонсон. Достал ручку и положил бумаги перед старушкой.
— Что это за документы, Крис? — спросила миссис Морели-Джонсон, нацепив на нос очки.
— Они касаются перепродажи акций, — ответил Паттерсон. — Извините, что утомляю вас этим, но некоторые акции я продаю, а другие — покупаю. В итоге в этом месяце ваше состояние увеличилось на сорок тысяч долларов. Биржа — дело тонкое, приходится вертеться.
— Сорок тысяч долларов! — Старушка просияла. — Вы у меня умница, — положила свою горячую сухую руку на его. — И вы очень добры ко мне.
— Я рад что-то сделать для вас. — Паттерсон почувствовал, как капельки пота выступают на его лице. — Вот здесь, пожалуйста…
Миссис Морели-Джонсон подписала первую бумагу, вторую. Третьим шло письмо Феллоузу. Заметит ли она разницу? Паттерсон убрал уже подписанный документ и похолодел, потому что рука миссис Морели-Джонсон застыла над письмом.
— Что это, Крис?
Ответ он подготовил заранее:
— Ежегодное распоряжение банку оплатить ренту за вашу квартиру. Банк автоматически перечислит деньги владельцу отеля.
— Но ведь раньше… — начала миссис Морели-Джонсон.
— Банк потребовал эту бумагу… Мне не хотелось беспокоить вас, но…
— Пустяки, Крис. Я так благодарна вам за помощь.
Она подписала, и Паттерсон тут же подсунул ей следующую бумагу.
Свершилось, облегченно вздохнул Паттерсон. Теперь ему есть чем убедить Феллоуза.
Покончив с документами, миссис Морели-Джонсон начала о чем-то говорить, взяв Паттерсона за руку. Тот слушал вполуха, но улыбался, вовремя поддакивал и думал о том, когда же его отпустят.
Но тут на террасе появился Бромхед.
— У вас осталось десять минут, мадам. — И он с достоинством поклонился.
— Видите? — Миссис Морели-Джонсон похлопала Паттерсона по руке. — Ни на секунду меня не оставляют в покое. Пообедайте со мной завтра. Жду вас в восемь вечера. Ко мне придут несколько друзей.
— Благодарю вас… с удовольствием. — Паттерсон собрал бумаги и положил их в бриф-кейс.
— Форма одежды — парадная, — напомнила ему миссис Морели-Джонсон, когда при прощании он поцеловал ей ручку.
Паттерсон кивнул Бромхеду, который в ответ лишь склонил голову, и выскользнул из квартиры, радуясь тому, что не столкнулся с Шейлой.
Приехав в банк, он собрался с духом и, вооруженный письмом, направился в правовой отдел.
В тот день удача благоволила к нему. Ирвинг Феллоуз уехал из банка четверть часа назад, получив известие, что его старший сын упал с дерева и сломал руку. Секретарша Феллоуза, некрасивая толстуха, смотревшая на Паттерсона, как на кинозвезду, отдала ему запечатанный конверт с завещанием миссис Морели-Джонсон в обмен на подписанное ею разрешение.
Джеральд Хэмметт лежал на кровати, вслушиваясь в непрерывный шум набережной: гудки автомобилей, визг тормозов, крики торговцев, женский смех.
Скука доводила его до белого каления, он клял себя за то, что согласился на предложение Бромхеда. Если б не Шейла, он давно бы прыгнул в автобус и уехал в Майами. Но Шейла притягивала его, как ароматный цветок — пчелу. Таких женщин, как Шейла, у него раньше не было. Остальные вели себя иначе, грубо, развязно, как обычные шлюхи. Шейла ничем не походила на них. Только ее мог по праву назвать своей женщиной. Она, конечно, тоже капризничала, но от женщин он не ждал ничего другого. Бывало, она презирала его. И это он принимал как должное, потому что частенько презирал себя сам. Если бы он задался вопросом, почему эта спокойная, уравновешенная, на несколько лет старше него женщина так привязалась к нему, едва ли ему удалось бы найти убедительный ответ. Поручиться он мог лишь за одно: в постели она вела себя так, будто полностью принадлежала ему, с другими женщинами такого чувства он не испытывал. Когда же любовные игры заканчивались, она вновь словно отстранялась от него, но Джеральда эта перемена особо не волновала. Он знал, что, попав в постель, она будет вновь безраздельно принадлежать ему. А как она возбуждала его! И вообще, их отношения напоминали игру в кости. Никогда не знаешь, что выпадет на этот раз. Именно такая жизнь ему и нравилась. Он ненавидел рутину. Не желал знать сегодня, что будет делать завтра. И в этом смысле Шейла вполне устраивала его. Она могла проснуться и даже не взглянуть на него. А могла наброситься, как пантера, кусая в плечи, впиваясь ногтями в спину, чтобы потом слиться с ним в едином порыве.
Его передергивало от одной мысли о том, что этот симпатичный банкир может оказаться в ее постели. Он просто ревновал. Ну почему она придает такое значение деньгам. Лучше б он не встречался с Бромхедом. И уж во всяком случае, не следовало соглашаться с его планом. До появления Бромхеда Шейла принадлежала ему в любое время дня и ночи, им было так хорошо вместе. Но пришел Бромхед, и все изменилось.