— Она очень редкая, вам ее не найти. — Его лицо исказила досада. — Как вас по батюшке, если не секрет?
— Яков Михайлович Савичев к вашим услугам.
— Боязно мне, Яков Михайлович, — задержал он на мне внимательный взгляд. — Чую — не к добру это.
— Обещаю на днях вас проведать, — я собрался уходить.
— Несказанно вам благодарен.
После обеда, прогулявшись по обыкновению во дворе крепости, я направился в здание. У входа стоял незнакомый мне человек в офицерской форме и разглядывал крепостную стену. Я догадался, что он — тот самый Алфимов, о котором упоминал на днях начальник.
— Прибыли, значит, к нам на службу? — спросил я, когда он обернулся.
Мы представились друг другу.
— Удивляюсь материалу, из которого выложили это сооружение, — пояснил Алфимов свое любопытство. — Давным-давно, судя по всему.
— Не имею ни малейшего понятия, — признался я. — Да вы не обращайте внимания.
— Не обращать, как вы изволили выразиться, не могу-с, — улыбнулся он. — В некоторой степени во всякого рода камнях имею толк.
— Что ж, вам виднее, — согласился я. — Я же весьма далек.
— Куда направляетесь, если не секрет?
— В библиотеку решил в кои-то веки заглянуть.
— Позволите сопровождать вас? — спросил Алфимов. — Я в здешних коридорах еще блужу. Подозреваю, вскоре мне самому понадобится тратить на что-то время, хотя до книжек, признаюсь, не охоч…
— Мое почтение, Яков Михайлович, — поприветствовал меня бессменный служащий библиотеки и смерил изучающим взглядом моего спутника.
— Позвольте представить нового, так сказать, читателя, — указал я на него.
— Алфимов Николай, — почтительно кивнул тот.
— Весьма приятно, Щегольков, — представился в свою очередь библиотекарь. — Собрание у нас, замечу, уникальнейшее.
— А нет ли у тебя, милейший, книжонки под названием «Каменные лета»? — поинтересовался я.
— Никак нет, — без раздумий ответил Щегольков.
— Неужели на память знаете? — изумился Алфимов, оглядывая шкафы с книгами.
— Я, сударь, каждую книжку здешнюю не на один раз перечел, — усмехнулся Щегольков. — Даже самые бестолковые.
— Многие наизусть знает, — добавил я. — Что ж, на мет — и суда нет.
— Ничего другого не желаете? — Вопрос библиотекаря скорее адресовался Алфимову.
— Надеюсь, в самое ближайшее время, — ответил я за Николая.
— А что за книга — достойная? — поинтересовался он, как только мы покинули библиотеку.
— Вряд ли. Больной один, в смысле — заключенный, утверждает, что с ним разговаривает демон из этой книжки, — решил я поделиться проблемой.
— А, понимаю, — закивал Алфимов.
— Я же — не вполне. Маловероятно, что Можицкий тронулся умом. По ходу нашей беседы я проверял cm отвлекающими вопросами. Он был сосредоточен, а внимание типичного душевнобольного рассеянно, отвечает он невпопад.
— Вы, я вижу, неплохо осведомлены в вопросе, — заметил Алфимов.
— Как и вы в строительном материале.
Мы рассмеялись.
— Имел опыт работы в психиатрической лечебнице, — пояснил я. — Можицкий изображает больного вполне сносно, только профессионалу заметна фальшь. Провоцируешь его, например, на смену эмоции, реагирует как самый здоровый человек. Реакция же обычно такая бурная…
— Тогда, выходит, надо ему для чего-то, — предположил Алфимов. — Выгода есть.
— И здесь непонятно. Отсидел он три года из пяти. Должен понимать, что условия содержания такие еще поискать. Не в каждом санатории, не говоря о сумасшедших домах.
— Насчет условий я, кстати, обратил внимание, — ухмыльнулся Николай. — Сам бы здесь посидел с превеликим удовольствием.
В один из следующих дней я опять находился в камере Можицкого. Узник сидел с поникшей головой. Демонический голос не оставлял его в покое все предшествующие ночи.
— Что-нибудь новое он хотя бы сообщил? — допытывался я.
Арестант вяло кивнул в ответ. Он выглядел подавленным — сказалось недосыпание. Вытягивать из него невразумительные ответы представлялось затруднительным занятием. Я собрался было уйти, но Можицкий заговорил:
— Он показал мне, как будут мучиться люди — это страшно.
— Какие люди? Когда? После его явления?
— Раньше, — узник обреченно посмотрел на меня. — Ему нужны человеческие жертвы, в них его сила. Ожидайте кровавые слезы.
Больше в этот день от Можицкого ничего добиться не удалось.
В коридоре меня окликнул Алфимов. В руках его была книга.
— Решились, как я погляжу? — спросил я.
— Исключительно по вашей части, — протянул он книгу мне.
«Каменные лета» — значилось на обветшалой обложке.
— Но откуда? — изумился я.
— Из библиотеки, — продолжал улыбаться Николай. — Стояла себе по алфавиту. Видели бы вы глаза Щеголькова. Заверял, что книги этой у него отродясь не было. Наверное, подумал, над ним решили пошутить. Но карточку на меня завел и книжку туда аккуратно вписал. Заодно я проверил — не брал ли ее ваш Можицкий.
— Вы опережаете мои мысли! — Мне снова пришлось удивиться.
— Не брал, — констатировал Алфимов. — Хотя, надо признать, читает он изрядно. И можно ли теперь доверять библиотекарю? Забыл вписать — а мы голову ломай. — Как-то незаметно Николай стал принимать активное участие в случае с Можицким, но я совершенно не возражал.
— Не могу я в толк взять, — признался я.
— И мне не по душе, — согласился Алфимов. — Что-то не складывается. Почитайте, вдруг поможет.
— А вы заглядывали?
— Первой страницы достаточно оказалось, — поморщился Николай. — Вздор, небылицы. Не верю я во все это.
…Демон Окаменения ступит на землю грешную первым из восьми. Ознаменуется его пришествие деяниями грозными. Падут камни небесные, губя зверя и птицу, неся разрушения. Из места такого бежать надо человеку, дабы не схваченному быть Демоном. Тогда сдавит он несчастного меж дланей своих, пойдет у человека кровь из рук его, заплачет кровавыми слезами. Принеся жертвы человеческие, окажется Демон на земле. И обратит он в камень острый: траву, лист, мех звериный и всю иную материю мягкую. И не станет человеку покоя, не сможет он найти отдохновения, всюду твердь окружит его…
Не в силах более удерживать слипающиеся веки, я погасил лампу и провалился в сон.
— Книга, о которой вы упоминали, оказалась в библиотеке, но раньше там ее не было. Как это понимать? — было моим первым вопросом Можицкому на следующее утро.
— Вы же прекрасно знаете, что книги мне приносят прямо сюда, по одной, — оправдывался он. — Я, признаться, удивлен не меньше вашего — очень уж она редкостная. Но полагать, что я, узник, имею отношение к ее появлению — бред собачий.
— Я передам ваши слова библиотекарю, — кивнул я.
— Не надо! — взмолился Можицкий. — Он тогда перестанет посылать мне литературу.
— Ладно. Какие у вас известия? Что нового просил передать ваш демон?
— Я не нахожу это забавным. — На лице его отобразилось страдание. — Вы прочли книгу?
— Скорее, бегло пробежался, — ответил я. — Но основная мысль, как я понял, связана с концом Света. И наступит он после появления всех восьми демонов.
— Да, Демон Окаменения — первый из них.
— Я изучил еще одну книжку, — придумал я, внимательно следя за узником. — О случаях умственных расстройств. Конец Света прорицает практически каждый второй из пациентов. Независимо от того — страдает он безумием по-настоящему или добивается, чтобы его сочли таковым.
— И куда же вы отнесли мой случай? — едко усмехнулся Можицкий.
— У меня сложилось ощущение, будто вы и эту книжку читали. — Я наблюдал за его реакцией.
— Да что вы понимаете в этом? — вспыхнул узник. — Вы — тюремный коновал! Заблуждаетесь в любом случае! Какой прок мне прикидываться? Можно подумать, будто умалишенных вы сразу до срока освобождаете. Но я и не безумен! — он весь напрягся. — Демон появится, и все вы убедитесь в правоте моих слов! Сегодня он сообщил мне о знаке, ждите свидетельство его приближения…
И через несколько дней знак, о котором твердил Можицкий и упоминалось в книге, был подан. Точнее, случился ряд происшествий, всех озадачивших.
Сначала поутру на территории двора, а также на дороге и в близлежащих окрестностях обнаружили мертвых птиц. Это происходило пару дней, а несколько солдат видели своими глазами, как пернатые замертво падали прямо на лету. Еще оказались побиты некоторые стекла. А одному посудомойщику, вышедшему вечером на улицу почистить котел, кто-то бросил в голову камень. Обошлось, правда, наложением повязки. А еще в один из дней в каше оказалось невероятное количество мелких камушков. Один из узников сломал зуб, и я не без труда удалял оставшуюся часть. Поварам пришлось держать ответ перед начальником тюрьмы, и в иной ситуации их участь была бы решена, но в свете целого ряда вышеозначенных событий служащие отделались легким испугом.
Можицкий, услышав о том, что строки из книги в какой-то мере оказались пророческими, равно как и его слова, не то чтобы торжествовал, но выглядел бодрее, нежели обычно.
— Я предупреждал вас, — грозил он мне пальцем.
— А я хочу в свою очередь предупредить вас, Можицкий, — ответил я. — Еще что-то в этом роде — и с вами буду объясняться уже не я.
— Могу замолчать! — сразу озлобился он. — Кого будете винить тогда? А? Это лишь начало, Яков Михайлович. Скоро начнутся жертвы, ему они нужны…
— Учтите… — произнес я, но не сумел закончить свою мысль и покинул камеру.
Часовые, чья смена только окончилась, сидели во дворе и курили. Внезапно один из солдат повалился со скамейки на землю, у него начались судороги. Товарищи перенесли его в лазарет. Когда я прибежал, у несчастного кровоточили глаза, чего мне, признаться, видеть еще не доводилось. А еще он так сжимал кулаки, что из-под ногтей тоже выступала кровь. У больного был сильный жар, он кричал. Ему сразу сделали промывание, а я в это время пытался отыскать в справочниках похожие симптомы. Безуспешно. Понимая, что положение серьезно, я распорядился в срочном порядке транспортировать беднягу в город. Пока запрягали лошадей, солдат скончался.
На этот раз к Можицкому вместе со мной отправился Алфимов.
— Мы вас выведем на чистую воду! — кричал он на перепуганного арестанта. — Вместе с вашим сообщником!
— Заблуждаетесь, господин офицер! — защищался Можицкий. — Испытываете ненависть ко мне, а я лишь посланец. Велите меня увезти отсюда, но жертвы не закончатся.
— А более ничего не желаете? — возмутился Николай. — Я поступлю по-другому. Для начала пресеку любую возможность вашего с ним общения.
— С Демоном? — изумился узник.
— С этим беседуйте хоть с утра до вечера, — процедил Алфимов. — А вот сообщнику вашему придется теперь туго. Никакого общения, вашу еду будут проверять с удвоенной тщательностью, а возвращаемую грязную посуду — с учетверенной.
— Когда вы поймете, что неправы, будет поздно, — Можицкий тяжело вздохнул. — Боретесь с вашим же единственным союзником. Я уже объяснял Якову Михайловичу, что мог молчать, но Демона Окаменения подобное приведет в ярость, жертв окажется неизмеримо больше…
— То есть предлагаете стать посредником между своими демонами и нами, так? — ухмыльнулся Алфимов.
— Я им уже стал, — спокойно ответил Можицкий. — Знайте, что и мне жалко людей. Обещаю всеми силами смягчить его гнев.
— Спаситель вы наш! — воскликнул Николай. — Уж постарайтесь, но за гибель моих людей кому-то придется ответить…
Настал черед нам с Алфимовым держать ответ перед начальником тюрьмы.
— Камни в еде еще можно было бы стерпеть, — Юрковский хмуро оглядывал нас, сидя за своим столом. — Хотя упущение серьезнейшее. Но смерть нашего солдата, да еще такая мучительная…
— Мессия этот откровенно лжет, — высказался Алфимов. — Всыпать бы ему шпицрутенами — по-другому бы запел.
— Сразу на дыбу, чего уж, — невесело усмехнулся Юрковский. — Что уже предприняли?
— За Можицким основательно приглядывают. Всем людям я наказал проявлять особенную бдительность. Обо всем подозрительном сразу немедля докладывать.
— Думаете, кто-то завелся среди наших? — внимательно посмотрел на Николая начальник. — Возможно ль подобное?
— Думаю лишь, что гадости творит не демон — как там этого каналью? — обратился он ко мне.
— Окаменения, — отозвался я.
— Надо полагать! — прокомментировал Юрковский. — Ежели так, нам всем место в ином заведении, верно я рассуждаю, Яков Михайлович?
— Согласен, — рассеянно кивнул я.
— Вас тревожит что-то? — заметил мое состояние начальник.
— Многое. В особенности — неизвестный мне недуг, поразивший человека.
— Яду ему подсыпали, — заявил Алфимов. — Чего тут думать?
— В городе должны будут сделать вскрытие, — предположил я. — Быть может, найдут что-то, хотя не уверен. Если солдата отравили, то совершенно неизвестным современной науке составом.
— Медицина могла далеко уйти, Яков Михайлович, пока вы в Зеленых Камнях свой талант зарываете, — произнес Алфимов.
— Знавал я места и похуже, господа, — вмешался Юрковский.
— Шучу я таким образом, — пояснил Алфимов и дружелюбно улыбнулся.
— Посмеялись, коли бы обстоятельства располагали. — Юрковский кашлянул. — Надо поскорее пресечь всякое дальнейшее развитие истории с Можицким. Еще один несчастный случай — и нам всем несдобровать.
— И не просто пресечь, а докопаться до сути, — добавил Алфимов. — Иначе мне просто не успокоиться.
Я уже достаточно хорошо знал натуру Николая и в последних его словах совершенно не сомневался. На самом деле разобраться в этой темной истории мне хотелось не меньше.
На очередной встрече с Можицким разговор не заладился. Тот продолжал обижаться за выказанное ему недоверие. На все вопросы отвечал неопределенно, о демоне вообще предпочитал не заикаться. Я собрался выйти из камеры, как узник вдруг прижался спиной к стене, выпучил глаза и надрывно заговорил:
— Не желаешь слушать меня?
— Отчего же… — попытался было ответить я, но вскоре замолк, поняв, что обращается Можицкий к самому себе. Судя по всему, от лица демона.
— Ты, ничтожный глупец! Услышь мой глас, узри мои деяния, узнай мою силу! Я выбрал новую жертву. Ищущего забытья предам я забвению, узды держащего на боль обреку, с трудом ковыляет пусть в Ад.
Последняя фраза была повторена несколько раз. Я сел за стол, макнул совершенно еще чистое перо в чернильницу и на всякий случай записал сказанное.
Жертвой стал конюх Харитонов. Спустя сутки после моей встречи с Можицким курьер отправился на конюшню и обнаружил там валяющегося в куче сена Харитонова. Курьер подумал, что тот по обыкновению своему пьян, но конюха сотрясали судороги. Когда его перевернули, увидели, как из глаз вытекает кровь. Не мешкая мы погрузили его в подводу и отправили в город. Умер Харитонов еще в дороге.
— «Ищущего забытья» — это значит любил за воротник закладывать, — Алфимов изучал начертанные мною слова Можицкого. — «Узды держащего» — тоже понятно, а вот почему «с трудом ковыляет»?
Мы снова сидели в кабинете начальника. Юрковский метал на нас грозные взгляды.
— Харитонов хромал, — объяснил я Николаю. — По пьяной лавочке полез холостить жеребца, лошадь его лягнула и повредила сухожилие.
— Тогда все понятно, — удовлетворенно протянул Алфимов.
— Весьма счастлив за вас, — едко заметил Юрковский. — Вот бы и нам хоть чуточку понимания. Послал в город депешу и сижу ожидаю порядочную взбучку.
— Они действуют весьма дерзко, считают нас простофилями, — ответил Алфимов.
— Считают? — криво улыбнулся начальник.
— Понятно, что нас пытаются всеми способами отвлечь от некоего значительного события, которое здесь назревает, — не обращал внимания Николай.
— Так оно еще только назревает? — хлопнул себя по лбу Юрковский.
— Николай Кондратьевич, — понимающе посмотрел на него Алфимов. — Ситуация неприятная, несомненно, но дайте нам с доктором время.