Вдруг Антон открыл глаза, с видимым усилием улыбнулся одними губами и спросил:
– Ты мне не поверил?
– Ты о чем?
– О мальчике. О соседе.
– Поверил.
– Ну и дурак.
Антон закрыл глаза. И умер.
Шесть трупов догорали в нескольких метрах поодаль. У Антона вновь зазвонил телефон в кармане. Сергей достал его, нажал прием и услышал:
– «Коридор» закрывается через пять минут. Где вы?
– Простите, мы не успеваем, – сказал Сергей и бросил было трубку, но через секунду вновь поднял ее, нашел номер Книжника и сам позвонил.
– Да, Антон. Слушаю, – голос Книжника звучал немного раздраженно, словно его оторвали от чего-то важного. – Антон, Антон… Я не слышу ничего…
Сергей кинул трубку на тело Антона, повернулся, побрел к амбару, встал на колоду перед воротами и снял камеру. Она продолжала работать. Он достал из нее флэшку, положил ее в карман, а камеру бросил на землю. Вернулся к телу Антона, поднял валявшуюся рядом зажигалку, облил его оставшимся в канистре бензином и поджег труп. Потом подошел к «Лэнд Крузеру», вылил остатки бензина на переднее водительское сиденье, кинул в салон зажженную зажигалку и, не оглядываясь, побрел к грузовику. Остановился, вытащил свой телефон, вернулся к машине и бросил его на горящее сиденье…
Лос-Анджелес. Июль
Чтобы отвлечься от воспоминаний, нахлынувших на него, словно из фильма о чьей-то чужой, нездешней жизни, Алехин включил телевизор, долистал до новостей. В верхнем углу экрана появилась надпись UKRAINE. В правом – МА-71 LONDON – BANGKOK. На экране между этими двумя надписями посреди какого-то мутного пейзажа поднимался черный столб дыма...
Глава седьмая
«ЭЛ ДЖИ»
Донецкая область. Июль
В Первомайском «установку» закатили на трейлер. Накрыли брезентом, как могли. Поверх брезента – камуфляжем. Рыча и заливая окрестности черным, жирным дымом, добавляющим цвет дегтя в серую палитру облака пыли, трейлер по главной дороге степенно и сурово отправился в обратный путь. На родину. Двести кэмэ до Ростова, где установку перегрузят на поезд и отправят эшелоном до Курска.
Расчет расположился на лавочках у здания почты в ожидании Михалыча, прапорщика Грязнова, который и должен был с минуты на минуту забрать их и проследовать назад тем же маршрутом. Броники, автоматы, рация – все это поехало в машине охраны и сопровождения вместе с тягачом. Зенитчики оставили себе только табельное оружие – «пээмы».
Жара, мухи, бессонница, тлетворно приторный запах дизеля, пропитавший за сутки все тело до косточек. Солнце, как доменная печь. Все руки пообжигали о броню. К чему ни прикоснешься, хоть ссы на пальцы – а то волдырь вскочит. А в поле, пока ждали пуска, и вода кончилась. По дороге до Первомайского – ни одной реки, прудика или хотя бы лужи.
У первого же сельпо остановились. Затарились водой. Электричества в селе два дня как нет. Вода теплая. Жажду не утоляет. Купили колбасы «Докторской» и хлеба. После того как погрузили комплекс на тягач в условленном месте у почты, все вчетвером развалились на обшарпанных лавочках в дырявой, как старая рыболовная сеть, тени подвядших кривых абрикосов. Все в пыли, машинном масле. Куртки мокрые насквозь. За пару дней в пути на спинах образовались мишени из соляных кругов высохшего пота.
Пили и пили. Не могли остановиться. Капитан Курочкин, лейтенанты Федулов и Картавов пили газированную «Левобережную». Четвертый номер расчета – прапорщик Калужинов жадно пил теплую, пузырящуюся, как из огнетушителя, кока-колу из двухлитровой пластиковой бутыли. Пил, рыгал и икал одновременно. Остальные тоже булькали газами и смеялись над прапорщиком. Хлеб съели. Капитан попробовал колбасу, сказал, что испортилась, и они без особого сожаления (из-за невыносимой жары аппетитом никто не страдал) кинули ее местному Шарику. Тот сожрал килограмм подтухшей «Докторской» и разлегся кверху пузом под лавкой, вытянув на всю длину подрагивающие в судорогах удовлетворения костлявые, содранные на суставах лапы.
Дверь почты была заперта на амбарный замок, похоже давно. На ней висела кособоко прилепленная скотчем выгоревшая бумажка с текстом, в котором можно было разобрать только первые три заглавные буквы и восклицательный знак в конце «ВНИ…!» Кругом не было ни души. Два деревянных дома по соседству, серые, некрашеные, со щербатым шифером на крышах, стояли с окнами, забитыми поржавевшими неровными листами тонкой жести. Перед ними зияли палисадники с низкими, ржавыми, покосившимися проволочными заборчиками и высохшими кустиками бывших цветов, сгоревших на солнце вместе с высокой серой травой.
Для выполнения команды «передвигаться предельно скрытно» в поселке Первомайском Донецкой области не требовалось специальных усилий.
Офицеры молчали. С тех пор как лейтенант Федулов не выдержал и спросил перед пуском: «Откуда, б...дь, военный транспортник на высоте, б...дь, девять тыщ?», а комрасчета вежливо попросил его «на х…й заткнуться», никто больше о пуске не заговаривал. Ждали Михалыча. А говорить было о чем. Все знали, что целей оказалось две, и что ни одна из них по размеру на военную не походила, и что ракету пускали по нижней. Странное задание было выполнено. Пуск был сделан в 12.20. Цель поражена. Теперь нужно доехать до дома и там уже можно начать думать.
Через двадцать минут после условленного времени, в 16.40, показался «уазик» в новеньком камуфляже с незнакомыми номерами. Подъехав, он остановился, подняв облако пыли, из которого вышел не Михалыч, а незнакомый приземистый военный без знаков различия, без броника, но в туго набитой разгрузке, с приветливым широким рябым лицом и словно приклеенными, ухоженными и закрученными вверх, как у Чапаева, серыми от пыли усами.
– Капитан Курочкин? – прибывший военный приветливо оглядел отдыхающий расчет.
– Так точно. А с кем?.. – мельком глянув на корочки и поднявшись с лавки, спросил капитан.
– Я майор Кравченко, – незнакомец протянул свою «корочку». – У меня приказ лично подвезти вас и людей до Кожевни, где вас будет ждать ваша машина.
– А наш водитель?
– Вот он вас там и будет ждать.
– Понятно. А где эта Кожевня?
– На самой границе. Не помните? Должны были проезжать, когда сюда ехали.
– Не помню. Ночью было, – сухо ответил Курочкин.
– Ну что? По коням? Багажа, я вижу, у вас немного. Это хорошо, а то у меня генератор в багажнике все место занял. Везу в ремонт. Здесь генераторы летят, как...
– Сейчас. Одну минутку, – не дослушав, оборвал Курочкин и достал из брючного кармана мобильник. Пока набирал номер, увидел, что зоны нет. Выключил. Снова включил. Ничего не изменилось.
Курочкин был единственным в расчете, кому на время операции было разрешено иметь с собой мобильник, но со строгим наказом – держать его выключенным все время нахождения на Донбассе. За исключением экстренных случаев.
Документы у майора были в порядке. Однако не предупрежденному о замене машины Курочкину случай представился экстренным. Но – «вне зоны действия сети».
– У нас тут со связью беда, – продолжал Кравченко. – До Мариновки доедем, там сигнал хороший. У вас МТС?
– А далеко это, товарищ майор? – включился в разговор Федулов.
Весь расчет был уже на ногах. Лица оживились. Глаза из-под пыли заблестели.
– До Мариновки-то? Сорок килóметров будет, – бодро ответил майор, развернувшись и направляясь к машине. – Дорога говно. Но за час допилим с божьей помощью.
Майор открыл багажник, достал тряпку, протер, а скорее, размазал пыль по стеклам «уазика» и открыл все двери.
– Поедем в тесноте, да не в обиде, – засуетился он. – Пацаны похудее, втроем на заднее, а товарищ капитан – со мной.
Внутри машины была просто парилка. Кондиционер сломался на второй день эксплуатации, пожаловался майор. Скорость на ухабах невысокая. Окна открыть – вся пыль в кабину.
– Пар костей не ломит, – добавил он.
Попутчики молчали, обливаясь потом и допивая уже вторую порцию газированной жидкости. Навстречу минут десять с оглушительным ревом и лязгом шла, по ощущениям, целая танковая бригада новеньких, хоть и покрытых толстым слоем пыли Т-72. Разъехаться было трудно. Остановились на обочине, ждали. Вышли в кусты отлить, вернулись и снова ждали. Дышать, что на улице, что в машине, было нечем. Когда танки прошли, еще минут пять ждали, пока уляжется пыль.
Первым нарушил тишину Калужинов, обращаясь, видимо, ко всем сразу:
– Купил жене стиралку. «Эл Джи». Год копил. А она прыгает так, что вся квартира ходуном. Что делать?
Прапорщик-контрактник Калужинов был единственным в расчете родом из Курска, где дислоцировалась их 329-я зенитно-ракетная бригада ПВО Сухопутных войск Российской Федерации.
Капитан же, родом из Читы, с женой и двумя детьми жил в съемной однокомнатной квартире на окраине Курска. Оба неженатых лейтенанта, один из Норильска, другой из Мурманска, жили в общежитии, расположенном в комплексе бывшего женского монастыря, по два человека в кельях три на два метра.
По сравнению с остальными членами расчета механик-водитель Калужинов жил, как падишах, – прямо рядом с частью в роскошной трехкомнатной квартире в «хрущевке» без лифта, на третьем этаже, с матерью, парализованной теткой, беременной женой и ее пятилетним сыном от первого брака. Поэтому его разговор про стиральную машину поддержать было особенно некому. Разве что майору с капитаном.
– А чего жена прыгает-то? – сострил майор, у которого на каждом ухабе пот капал со лба на усы, а оттуда, как с тающих сосулек, на грудь и на руки на руле. – От счастья?
Майор говорил с сильным южнорусским акцентом с фрикативным «гэ» и оборотами то ли ростовского, то ли донецкого говора, перемежая речь, как старший по званию, крепкими матерными выражениями.
– Да не жена прыгает, – серьезно ответил прапорщик. – А машинка. Так прыгает, прям от пола отрывается.
– У моего старшего брата так было, – вступил в разговор Картавов. – Он учитель физры в ПТУ. Так он принес домой две двухпудовые гири. В училище их никто, кроме него, все равно поднять не мог. Поставил на машинку – стала меньше прыгать.
Все, кроме прапорщика, дружно засмеялись, пока «уазик» не подскочил на очередном ухабе так, что хохотуны едва шеи не сломали, ударившись головами о потолок.
– Бли-и-и-н! – Картавов резко прижал грязную кисть к губам. – Бли-и-и-н! Язык прикусил… – он сплюнул кровь на пол между ног.
– Раньше делали машинки из стали, как все остальное, – продолжил разговор майор. – А теперь х…й знает из чего. Экономят на всем. Япошки хитрожопые.
– «Эл Джи» корейцы делают, – опять серьезно сказал прапорщик.
– Что корейцы, что японцы – все один хер косоглазые, – заключил Кравченко.
В этот раз даже прапорщик рассмеялся. А капитан только улыбнулся. Одними губами. Его мать была наполовину буряткой, и он унаследовал от нее широкие скулы, раскосые темные, как уголья, глаза и кривые ноги.
Вдруг вспомнилось, как в детстве, лет в пять, он болел с высокой температурой, а бабушка, одетая во что-то похожее на матрас, сидела у его кровати, склонившись над ним, и что-то непонятное быстро-быстро шептала своим беззубым ртом, закрыв глаза, покачивая головой и обдавая его лицо теплым прокуренным дыханием, в котором табак был вперемешку с луком, рыбой и – спиртом. А мама с папой что-то очень громко говорили друг другу на кухне. Понял потом, что ругались. На следующий день он выздоровел, а бабушка уехала назад на Байкал. И больше он ее не видел. Хоть и осталось это самым стойким воспоминанием из всего детства.
У Курочкина в курской квартире стиральной машинки не было. Зато была стиральная доска. С премии за эту мутную командировку (обещали чуть ли не месячный оклад за четыре дня пути и один-единственный пуск) они с Таней и планировали машинку купить и в зале обои новые поклеить. Теперь он точно «Эл Джи» покупать не станет, подумал капитан. А то та будет детей по ночам будить.
Когда вновь замолчали, капитан вдруг спросил, обращаясь к майору:
– Новости не слушали сегодня?
– А здесь мертвая зона, – ответил майор. – Ни трубка, ни радио ничего не ловят. Здесь вообще народ живет, как при царе Горохе. Деньги непонятно какие – рубли и гривни вперемешку. Цены поэтому, даже в Донецке, я слышал, х…й проссышь. Электричество чуть ли не по карточкам. Никто не працюет ни хера. Вооружили долбое…ов, а воевать никто не хочет. Алкаши и наркоши. Ополченцы-х…еченцы. Мы, б...дь, за них воюем! Вот мы уйдем, придут бандеровцы, б...дь. А за ними – негры с поляками. Вые…ут всех и высушат. А потом замочат. Не доводя до сортира, б...дь!
Не в меру распалившийся на ровном месте майор, который еще минуту назад весело шутил, резким движением подхватил пачку «Мальборо» из бардачка перед капитаном, повертел в руке, понял, что «не в тему», бросил сигареты назад, хлопнул с размаху крышкой бардачка:
– Достала эта бодяга!
Все помолчали с минуту-две. Потом майор продолжил:
– А если ты за новости, товарищ капитан, то все тихо и спокойно. На западном фронте, б...дь, без перемен, на х…й. Сбили наши сегодня очередной укропский транспортник. Так что все путем. Победа, б...дь, будет за нами. И п…дец.
– Кому? – спросил прапорщик серьезным тоном.
– Им. Кому… – майор и глазом не повел. – А потом вам… То есть нам.
– А нам-то – за что? – мгновенно среагировал молчавший всю дорогу лейтенант Федулов.
Никто не засмеялся.
У скелета какого-то жестяного ангара снова пришлось остановиться и ждать с закрытыми окнами. Шли «Грады» и самоходки. Но в этот раз колонна была поменьше. Через пять минут продолжили путь. Снова сквозь кромешную пылевую и дымовую завесу.
Когда у всех уже вновь пересохли губы и начали плавиться мозги, остановились на автобусной остановке в метрах двадцати от магазинчика в Мариновке. До границы оставалось минут двадцать, не больше.
– Лучше здесь особо не светиться, – сказал майор, когда капитан и остальные начали дружно открывать двери. – Двери-то откройте, а сами сидите в машине. Не высовывайтесь.
– Это приказ, – добавил майор и спросил: – Я в лавку. Чего кому взять?
– Возьмите нам, пожалуйста, воды по большой бутылке, – ответил за всех капитан и начал доставать кошелек из нагрудного кармана.
– Не парься, капитан, – с улыбкой сказал майор, остановив своей рукой руку капитана. – Сегодня я угощаю!
Все опять засмеялись. Тут, спохватившись, капитан спросил прапорщика, что тот будет пить, и окликнул майора, который уже был в дверях магазина:
– Прапорщику кока-колу, пожалуйста!
– Есть, товарищ генерал! – майор театральным жестом взял под козырек и исчез в дверях магазина.
Курочкин достал телефон и включил его.
«Просто проверю, есть ли зона», – решил он.
Зона сразу замигала аж четырьмя палочками, а телефон запиликал сообщениями. Капитан прочитал оба, одно за другим. В первом курский супермаркет «Билла» предлагал пятидесятипроцентную скидку на все сорта кофе, но только на 30 июля. Второе было от жены Танечки: «Я соскучилась. Как ты там? Привези нам из Ростова бутылочку нефильтрованного подсолнечного масла. На рынке поспрошай. Люблю».
– Товарищ капитан, мне бы выйти, – Калужинов приоткрыл дверь.
– Зачем? – не отрывая глаз от телефона, спросил Курочкин.
– Ну, по нужде…
– А раньше что ж?
– Так приспичило.
– А, ты в этом смысле, – въехал в тему капитан. – Ты же колбасу вроде не ел? Ее же Шарику скормили, нет?
Лейтенанты дружно оскалили зубы.
– Ну, товарищ капитан…
Курочкин посмотрел на дверь магазина. Майора видно не было.
– Ты слышал, что майор сказал? Не светиться. Сейчас он вернется, я скажу.
Калужинов тяжело вздохнул и промолчал.
Курочкин еще раз взглянул на дверь, в которой исчез майор. Ему самому вдруг нестерпимо захотелось выйти из «уазика». И не просто выйти, а быстро, бегом бежать от этого места – куда угодно, не разбирая дороги, лишь бы только побыстрее и подальше.