- Да вам-то какое дело?! - Щеки Мартиса заалели.
- Помню, когда я впервые оказался у зеленых хором, приятелям пришлось волочь меня до гостиницы на плечах. Я перед тем как раз решил промочить горло - да так обалдел, что хлебал, пока не выхлебал весь бурдюк.
- Да? Сочувствую вашим приятелям. Но я все равно не понимаю,- ворчливо сказал Мартис. - К чему это вы вспомнили?
"К тому, что я и сейчас не отказался бы от пары глотков", - Суахим подавил новый приступ раздражения. Трижды он пытался зайти в каюту, чтобы снять маску и глотнуть вина, но трижды головастик Мартис, боясь остаться один рядом с немертвыми, увязывался следом. А снимать маску при нем до поры, до времени не хотелось - в его глубоко посаженных глазах и так плескалось отвратительно много сочувствия; проще уж было перетерпеть жажду. В сравнении с неведением, которое приходилось терпеть последние дни, это была не заслуживающая внимания малость, но и она могла стать той каплей в трюме, что пускает судно ко дну...
Суахим на миг прикрыл глаза. Чем меньше оставалось ждать, тем тяжелее давалось ожидание, и он много раз отступился бы уже от глупого маскарада, если бы не огонек стыда и страха внутри, сковывающий волю. Мартис Бран топтался рядом, требуя ответов, и если и было что-то подходящее моменту в его навязчивых расспросах, так это то, что они не давали задуматься о том, о чем задумываться совсем не хотелось...
- Ты проехал через три государства. Встретил по пути стольких людей, сколько не наберется во всем твоем родном городишке, - неторопливо заговорил Суахим, стараясь придать голосу, искаженному болезнью и огрубевшему за годы, проведенные на воде, всю теплоту и мягкость, на какую только был способен. - Ты видел чудеса и беды, пересек великую реку, добрался до Белой бухты. И все еще спрашиваешь меня, зачем Алга велела тебе доставить сюда ее прах?
- Я не понимаю...
- Ты не понимаешь, а я не могу знать наверняка. Но, думаю, Алга хотела, чтоб ты получше узнал жизнь. Чтобы лучше разглядел сушу, увидел море.
- Море, да?! И, непременно, весь тот мусор, что плещется в этой огромной луже?
- От которой ты час не мог оторвать взгляда, когда я вчера привез тебя на Лисий мыс.
- Я... я тогда всего лишь задумался, - буркнул Мартис, но уже безо всякой уверенности в голосе. - Так вы говорите... За этим?
- Верно, головастик. Именно за этим.
"И еще кое за чем - но это ты поймешь позже". - Суахим поправил маску. В синих сумерках вырисовывались очертания Врат. - "Если поймешь. А не поймешь - так тоже неплохо...".
- Я подумаю над вашими словами, мастер, - буркнул Мартис. Размышлять над чем-либо было определенно не самым любимым его занятием.
- Подумай. А пока оглядись.
Из сумеречной дымки с обеих сторон "Трепета" выступали серо-белые исполины скал. Будто рама вокруг картины, будто железный обод вокруг стакана, будто гигантские пенистые буруны над волнами - любое сравнение было верным и неверным одновременно. Таковы были скалы Белых Врат, за которыми открывалась свинцово-серая, вечно подвижная, равнина Хладова моря.
"Белые Врата". Рукотворные или нет - знала, может быть, только Алга Мараин; если и знала, то молчала.
Суахим постоял с минуту, вглядываясь в скалы - терпение, Страж, терпение! - и лишь после того забрал у онемевшего Мартиса сверток с урной и отдал матросу, спешащему к носовой пушке. На море опускалась ночь; в темнеющем небе зажигались первые звезды.
- Ломкий, небось, камень... Только на поглядеть и годен, - ворчливо сказал Мартис, рассматривая Врата - будто сам, еще минуту назад, не любовался ими в немом восхищении.
- Редкий пловец доплывет до этих скал, - думая о своем, заметил Суахим, и с удивлением заметил, как в глазах Мартиса мелькнул азартный огонек. Головостик, вопреки прозвищу, вряд ли хорошо умел держаться на воде, и Врата были ему совершенно без надобности - но, по-видимому, всякий вызов казался ему привлекательным.
Команда сворачивала паруса и заряжала пушки: всякий знал, что делать, хотя Суахим даже не притронулся к тяжелой звезде змеиного хрусталя, висевшей на груди. Хорошая команда, отличная команда - лучшая из всех, что ему доводилось собирать... И корабль - немного потрепанный долгой службой, но лучший из всех, что он выводил в море.
"Трепет" лег в дрейф. По обоим бортам матросы подняли сигнальные флажки.
"Наконец-то!" - Суахим подхватил трость и пошел на нос.
- А Оглобля... то есть, этот полуживой... он после этого исчезнет? - канючил тащившийся рядом Мартис. "Оглобля" шел на шаг позади, ничуть не замечая качки.
- Увидишь. Приоткрой рот и ухватись за что-нибудь.
От орудия с поклоном отступил широкоплечий канонир. Суахим невольно усмехнулся. Поклон вышел не слишком-то почтительным: при жизни малый подвизался в команде удачливых головорезов и однажды отправил на дно шлюп самого Обнимающего Ветер. Прежде Суахим иногда задавался вопросом - не этот ли малый пустил ядро, искалечившее ему ногу. Но ответа немертвый не знал. Да и не имело это значения...
Суахим вскинул трость, пробуждая к жизни наложенные часом раньше чары. Огонь никогда не было его сильной стороной - но чародей его ранга слабых сторон позволить себе не мог. На лакированном дереве заплясало зеленоватое пламя.
- Правый борт - огонь!
- Левый борт - огонь!
- На исходную!
"Трепет" сотрясался от отдачи.
- Это называется фейерверк, - крикнул Суахим на ухо оглушенному Мартису.
Грохочущее небо цвело огненными цветами - золотыми, синими, серебряными.
- В добрый путь, Говорящая с Камнем! - Суахим, сплетя вокруг пушки щит из воздуха, загнал пылающую трость в запальное отверстие.
- Правый борт - огонь!
- Левый борт - огонь!
Грохнула носовая пушка; щит, погасив отдачу, рассеялся. В пылающем небе исчезли пепел и осколки - а "Оглобля", сбросив на палубу полуистлевший плащ, с легкостью акробата пробежал по бушприту и, раскинув руки, спрыгну в море. Светлая спина мелькала среди волн в разноцветных всполохах - все реже и все дальше от корабля.
- На исходную!
Три залпа. Алга Мараин, "Говорящая-с-Камнем", занимала третье кресло в Малом Кругу.
Суахим украдкой оглянулся на Мартиса. Тот стоял, едва дыша, вцепившись обеими руками в удерживающие спасательный круг канаты. Головастику явно было нехорошо - но он всеми силами старался не испортить церемонию, и, кажется, проникся ею даже больше, чем стоило ожидать.
- Левый борт - огонь!
- Правый борт - огонь!
Грохот стихал, искры в небе гасли, оставляя после себя едкую пороховую гарь - но и ту ветер сносил к гавани.
- Вот и все, - Суахим подошел к Мартису и положил руку на плечо. - Все закончилось.
- Скажите, мастер... - одними губами прошептал Мартис. Вряд ли он осознавал, что его круглые мальчишеские глаза сейчас влажны от слез. - Почему... так вышло? Это был ее долг... перед Кругом?
- У нас есть только один долг, сынок, - вкрадчиво сказал Суахим, поймав его взгляд. - Только один. - Ступая бесшумно и осторожно, Суахим увлек Мартиса за собой к загодя подготовленной шлюпке. - Долг перед нашей силой, перед людьми... перед самой жизнью. Тот, о котором мы чаще всего забываем.
- Какой, мастер? Долг...
Глаза Мартиса Брана закрывались, но он все еще сопротивлялся гипнозу, неумело, но упорно.
- Долг бороться до конца, - Суахим бережно опустил обмякшее тело в шлюпку на сложенный старый парус. - Отдыхай, головастик. Пусть тебе снится теплое спокойное море.
Мартис задышал глубоко и ровно. Суахим Тарнак выпрямился, размял плечи - все же, весу в мальчишке было немало - и уверенной походкой направился к борту. Обгорелые обломки трости валялись где-то на палубе, и не было больше нужды притворяться хромым, как прежде. Впрочем, ее давно уже не было - так, привычка...
Суахим остановился у перил, в десяти шагах от брошенного на воду каната. И принялся ждать, вглядываясь в темные волны.
"Терпение, Страж, терпение..." - от подвижной черноты воды резало глаза. Шли минуты. Очень долгие минуты. На скалах затихли потревоженные чайки. - "Пожалуйста, Алга... Или ты решила иначе?"
Сперва мелькнувшая вдалеке белая точка показалась ему пенным буруном. Но она приближалась, все быстрее, все ближе - чтобы, наконец, взяться за канат.
- Твои шутки стали жестоки, Говорящая-с-Камнем, - выдохнул Суахим. Подать чародейке руку он не решился. - Я уже начал думать, что ты не вернешься... И весь этот спектакль. Что, если бы новости добрались до меня раньше? Если бы я сразу тебя не узнал?! Эй, полегче! - он не успел отскочить, когда Алга Мараин, взобравшись на палубу, обрушила на него водопад брызг.
- Это тебе за теплый прием, Суахим! Подумать только - велеть мне мыть полы! Не узнать ты меня не мог - ты же не головастик...
- Так уж и не мог. Круг ведь тебе удалось ввести в заблуждение? - Суахим тяжело оперся на перила, почувствовав себя вдруг бесконечно усталым. По иссохшей коже под маской текла вода. Пожалуй, принуждать Алгу надраивать его дом в самом деле было чересчур... Чересчур подлой шуткой. С наивным расчетом - кто сказал, что годы избавляют от наивности? - на то, что вспыльчивая чародейка немедленно сбросит чужую личину, и ему не придется ждать еще три наполненных тревогой дня. Он уверен был в своей догадке, но все равно боялся ошибиться, так как не имел больше достаточного доверия к собственным ощущениям - как знать, не исказила ли их уже болезнь? Долго - в тысячи раз дольше, чем жалкие три дня - он ждал этого свидания, но когда встреча стала возможна и близка, понял, что страшится ее не многим меньше, чем того, что она никогда не состоится. Ему невыносимо было от мысли о том, что Алга видит все, что с ним сталось, видит его насквозь, он стыдился своей слабости и - еще больше - своих неумелых попыток ее скрыть.
- Круг я обвела вокруг пальца. И всех остальных. Но не тебя, Суахим. - Алга пристально разглядывала его.
Алге-"Говорящей-с-Камнем", как и ему, давно минул век, но по человеческой мерке ей можно было дать и двадцать лет, и тридцать, и сорок, и нельзя было называть ни худой, ни полной, ни высокой, ни низкой: переменчивая, как море, крепкая, как камень. Глиняная корка, удерживавшая иллюзию полуживого, исчезла в море; лохмотья, маскировавшие облик, сплелись с тиной и превратились в свободное сер-зеленое платье. От облика "Оглобли" - не мог головастик выдумать прозвище поумнее?! - не осталось и следа. В сумерках невозможно оказалось разглядеть, действительно ли длинные темные пряди, разметавшиеся по открытой спине, тронула седина - или то были лишь запутавшиеся волосах стебли морского остролиста...
Немертвая команда безмолвно вычищала жерла пушек, а Суахим любовался чародейкой, тонкими струями воды, сбегавшими с ее волос на палубу. Как не раз и не два любовался прежде - но никогда его еще не переполняло такое счастье и такая горечь.
- Столько лет прошло, Алга. Люди меняются, меняемся мы... Я думал, ты давно забыла меня.
***
"Стоило бы влепить тебе пощечину", - Алга со свистом выдохнула сквозь сжатые зубы. Стоило бы, безусловно. Но не поднималась рука.
- Твой ум - самая большая твоя беда, Суахим - тихо сказала Алга, овладев собой. - Всегда ты о чем-нибудь думаешь. И всегда о чем-нибудь не том.
- Но не гвозди же мне головой забивать? - неловко отшутился он.
- Почему бы и нет? Раз уж мне пришлось драить в твоей конуре полы... - Алга остановилась в шаге от него. Он не отступил вопреки обыкновению последних дней, но крепче сжал перила. - Я ничего не знала, Суахим. Только летом до меня дошел слух, что "Трепет" все реже выходит в море, и все чаще - без тебя на борту... Кругу не с руки болтать о том, что Первый Страж теряет силу - даже среди своих. Треклятые... Не хочу о них даже вспоминать. - Алга в последний миг сдержала готовое сорваться с губ ругательство, которое непременно заставило бы Мартиса Брана, будь он в сознании, покраснеть. - Как там, кстати, мой бывший подопечный? - Она искоса взглянула на шлюпку.
- Я погрузил его в сон на пару часов. - Суахим тоже оглянулся. - Ты не против, я надеюсь? - быстро добавил он.
- Зачем спрашиваешь, раз сам все уже решил?
- Ну...
Алга сосредоточилась на ноющей боли в суставах. Смена облика всегда давалось непросто, и сейчас это пришлось весьма кстати: боль позволяла удерживать себя в руках. Просто стоять и говорить. Им нужно было поговорить - пусть время для разговоров прошло, не наступив.
- Ты узнал меня, Суахим. Но я тебя не узнаю... Поговаривают, ты каждый вечер сидишь на вышке и чистишь ружье, к которому растерял все, кроме одного, патроны. Благодарение небесам, хоть вчера ты про это забыл.
- Я просто не хотел, чтоб мальчишка заметил, - быстро буркнул Суахим. Соврал - что не могло не радовать. - Почему ты сама им не займешься? А насчет ружь... насчет этого... - он запнулся, не решившись прямо назвать черное - черным. - Насчет этого... Я до сих пор этого не сделал, Алга. Значит, и дальше не сделаю. Так что в твоем большеголовом подарке нет нужды.
- Мне показалось, Мартис тебе понравился.
- Он забавный. Но, ты сама знаешь - я неважный учитель. Особенно, - Суахим провел ладонью по горлу, - теперь, когда времени у меня даже меньше, чем сил.
- Для него ты учитель намного лучший, чем я. Хоть полвека назад, хоть теперь. Это не подарок. Это просьба, Обнимающий Ветер.
- Лучший? С чего бы вдруг? Ты всегда была техничней меня. Неужели случилось что-то серьезное, и?.. - В его сиплом голосе послышалась тревога.
- Всегда что-то случается, и всегда что-то серьезное. Но опять ты думаешь не о том.
- Рад слышать. И в чем же тогда дело?
Алга невольно улыбнулась, встретившись с ним взглядом. Тень уходящей тревоги, облегчение - и любопытство, легкое, едва заметное, но теплое, живое. Вокруг чародея по-прежнему перешептывались на своем наречии бесплотные морские дхервы, пусть сам он больше и не мог их слышать. Мельтешили и другие странные создания, для большинства из которых Алга не знала даже имен... Суахим всегда притягивал их, чуждых людям, как воздух - камню, опасных или дружелюбных, осторожных или любопытных, но вечно ищущих что-то - свое, непонятное, неуловимое... Также он притягивал и "ал-ар-дарен", "непринявших смерть", немертвых. Когда-то мастера-наставники недоумевали - почему способный выбирать из сотен дорог молодой чародей связал себя Клятвой Порога. Алга удивлялась лишь, почему он не сделал этого раньше. Он ни в чем не знал удержу - и бич связанных клятвой настиг его, потому как не мог не настигнуть... Но какую бы он не причинял ему боль, как бы ни калечил тело и ни ломал волю - болезнь не могла затронуть его суть. Его едва можно было узнать - и все же Суахим Тарнак оставался собой, так или иначе.
- Я не могу ничего сделать для этого болвана, Суахим. Проходя через Эрвенков лес, он прежде всего думает о стертых ногах, а глядя в небо - о затекшей шее... Мартис далеко не худший из них, но и с ним сладить - выше моих сил. Представь себе, оказавшись на полдня в синих садах - он три часа потратил на поиски, где бы подешевле набить брюхо, а еще три часа - и три дня потом - ныл, что жаркое было переперчено! Я чуть его не....
- Могу себе представить.
- Научи его смотреть и слушать, Суахим. Мне это не под силу, и мало кому под силу, если только выпороть и подвесить вниз головой не называется - "научить". Временами мне кажется, в чем-то нынешние молодые похожи на твоих немертвых. Головастик Мартис - еще из лучших... Я не жду от будущего ничего хорошего. Но если наше искусство выродится в ремесло? Это будет...
- Понимаю тебя, - перебил Суахим. - Но, честно сказать, вынужден усомниться, что в твоих словах много истины. Всегда ты видишь все хуже, чем есть.