— Здесь есть еда, — радостно воскликнула Клодия из угла.
— Хорошо, — отозвался я. — Съешь.
Она торопливо запихнула кусок хлеба в рот, давясь им, словно превратилась в голодное жадное маленькое животное. Скорее даже она питалась с рвением полуголодной рабыни.
— Сведи ноги, — приказал я, глядя вниз на надзирательницу, — руки вытяни по бокам, ладонями вверх.
Как только девушка выполнила мою команду, я присел рядом с ней. Она тревожно дёрнулась, но позы не изменила.
— Эти тряпки, несомненно, скроены таким способом, чтобы их легко было сбросить с себя, не так ли? — осведомился я.
Надзирательница буркнула что-то гневное и непроизвольно дёрнулась. В любом случае, её платья я пока не касался. Зато сдёрнул с неё тюрбан, о котором я изначально подумал, что он предназначен, чтобы прикрыть остриженную налысо голову.
— Ой! — взвизгнула девушка.
— Ух-ты! — опешил я, к своему удивлению обнаружив, что её волосы, выпавшие из-под тюрбана, рассыпались ниже плеч.
— Ого, — выдохнула Леди Клодия, заинтересовавшись происходящим, подошедшая ко мне, с коркой хлеба в руке.
— Да, — протянул я. — А волосы-то не сострижены.
Надзирательница сердито дёрнулась.
— Насколько я помню, — сказал я, обращаясь к Леди Клодии, — Ты тоже не захотела постричься.
— Нет, — улыбаясь, ответила та. — Я была слишком тщеславна, и слишком гордилась ими. Мне казалось, что они слишком красивы, и мне не хотелось походить на одну из тех девок, которые носят воду на карьере, или работают на мануфактуре или в жаркой прачечной. Я решила, что пусть другие женщины жертвуют своими волосами, а не я. Правда, когда меня поймали на стене, волос я лишилась мгновенно.
— Тогда это уже было наказанием, — заметил я.
— Несомненно, — согласилась Клодия, — кроме того, у города была потребность в тросах для катапульт.
— Как тебя зовут, пленница? — спросил я нашу бывшую надзирательницу.
— Пленница? — попыталась возмутиться она.
— Даже не сомневайся, — заверил её я.
— Публия, — представилась девушка.
— Ты свободная? — решил уточнить я.
— Конечно! — ответила она возмущённо.
— Ты уж прости меня, — усмехнулся я, — но наиболее распространенные места клеймения прикрыты этими тряпками.
Девушка опять дёрнулась.
— Как Ты думаешь, — обратился я к Клодии, — побуждения Леди Публии, касательно её волос, были такие же как и у тебя?
— Думаю, что да, — с набитым ртом проговорила женщина, только что запихнувшая в рот остатки хлеба.
— И Ты абсолютно правильно думаешь, — заверил её я, — но, подозреваю, что в её случае, была ещё одна причина, до которой Ты не додумалась.
— Какая же? — сразу заинтересовалась Клодия.
Но я уже обернулся к нашей лежащей ничком пленнице и спросил:
— Из какой Ты касты?
— Из торговцев, — ответила Публия.
— В целом, это довольно зажиточная каста, — заметил я.
— Это и моя каста тоже, — признала Клодия.
Я сдёрнул кошелёк с пояса пленницы, порвав при этом шнурки. Тяжёлый у неё оказался кошель. Бросив его своей сокамернице, я кивнул, чтобы она проверила, что в нём.
— Ух-ты, сколько здесь золота, — воскликнула она.
— Пересыпь его в мой кошелёк, — приказал я, и Клодия немедленно занялась делом.
— Как же так, Леди Публия? — спросил я. — Ты, член касты Торговцев, и до самого последнего момента обладательница тяжёлого кошелька, вдруг ходишь босой и рядишься в тряпки?
Девушка помалкивала.
— Да ещё такие интересные тряпки? — добавил я, хмыкнув.
Она снова предпочла не отвечать на мой вопрос.
— Что-то я сомневаюсь, что Ты сама их шила, — заметил я, потеребив ткань пальцами. — Чувствуется, знаешь ли, рука опытного портного. Если присмотреться к швам повнимательнее, то видно, что работал профессионал, слишком уж они плотные, ровные и аккуратные. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кроил он по твоим указаниям. Всё точно просчитано, чтобы казаться обносками, но при тщательном рассмотрении, видно, что это больше похоже на карнавальный костюм.
При этом я улыбнулся про себя. Я знал, что рабыни тоже частенько практикуют подобные хитрости со своим короткими откровенными та-тирами, кажущимися простыми лохмотьями, подходящими их низкому статусу. Видел я, как они трудились над такими тряпками, чтобы показать дюйм своего тела здесь, но скрыть там, таким образом, создавая шедевр чувственности, уязвимости и провокации. Такими, и не только, способами, эти соблазнительные, любвеобильные, закованные в ошейники маленькие животные, часто спасают себя от наказаний и доводят свих владельцев до полубезумного от желания и страсти состояния.
— Поздравляю, — усмехнулся я. — Весь ансамбль продуман до последней детали, особенно мне понравились разные длины зубцов на подоле, отчего твои икры время от времени сверкают а разрезах. Всё говорит о том, что у тебя замечательное воображение и изумительный вкус.
Пленница что-то пискнула, но на этот раз мне послышались нотки удовлетворения.
— Вопрос относительно того, зачем тебе мог бы понадобиться такой костюмчик, конечно, остаётся открытым.
Девушка, лежавшая передо мной, замерла.
— Впрочем, загадка легко решается, — усмехнулся я, — если знать, как эти одежды, в отличие от одежд свободной женщины, могут быть легко, быстро и вызывающе сброшены. Интересно, носишь ли Ты, типичное для свободных женщин, даже представительниц низших каст, нижнее бельё?
Маленькие кулачки бывшей надзирательница в ярости сжались так, что побелели костяшки пальцев.
— А ну-ка вставай на колени, — приказал я, — теперь повернись лицом ко мне.
Девушка повернулась, не скрывая своего раздражения, впрочем, вся её злость сразу сменилась страхом, робостью и послушанием, стоило мне только взяться за её вуаль. Я осторожно потянул лёгкую ткань на себя, и Публия немедленно упала на четвереньках, в надежде уменьшить натяжение на вуали, и не дать мне сдёрнуть её. Глаза девушки вдруг стали безумными, расширились и чуть не выпали из орбит.
— Нет, — простонала она, — пожалуйста, только не снимайте мою вуаль.
— Да я и не собирался этого делать, — успокоил я Публию, и дождавшись её вздоха облегчения, добавил: — Леди Клодия сделает это.
Из широко раскрытых глаз девушки брызнули слёзы отчаяния.
— В конце концов, Ты же видела её без вуали, — пожал я плечами.
Пленница заплакала.
— Оставайся на четвереньках, — предостерёг я бывшую надзирательницу.
Стоя так, она была неспособна помешать Клодии, ну и конечно не смогла бы прикрыть лицо руками.
Моя пленница задрожала.
— Только снимай вуаль очень аккуратно, — предупредил я свою сокамерницу.
У меня были свои причины на то, чтобы сохранить вуаль неповрежденной.
— Пожалуйста, нет! — взмолилась Публия.
Вуаль был закреплена на завязках, и Клодия, осторожно, обеими руками, сняла её с головы нашей бывшей надзирательницы.
— Красивая! — вынуждена была признать Леди Клодия.
— Пожалуйста, только не смотрите на мои губы! — всхлипнула пленница.
Но моя рука уже была в её волосах, задирая голову девушки вверх.
— Губы действительно превосходные, — признал я. — После соответствующего обучения, целовать её будет одно удовольствие.
— Она очень красивая! — вздохнула Клодия.
— Не красивее тебя, — успокоил я женщину.
— Правда? — спросила Леди Клодия, и непроизвольно задержала дыхание.
— Конечно, правда, — заверил я женщину.
Клодия мгновенно выдохнула, возможно представив насколько привлекательной она сама может быть.
— А Ты можешь снова встать на колени, — бросил я пленнице, убирая руку с её волос.
Публия, не теряя времени поднялась на колени и сразу прижала руки у лицу.
— А вот руки опусти, — велел я.
— Но на мне же нет вуали! — попыталась протестовать девушка.
Это было верно, стоит только ей опустить руки, и ее губы, рот и лицо во всей их выразительности, изысканности, чувственности и красоте окажутся обнажены, выставлены на всеобщее обозрение! Их сможет рассматривать кто угодно! Её лицо окажется голым, так лицо рабыни.
— Быстро, — прикрикнул я, и Публия, заплакав, убрала руки.
Я отказал ей в деликатности, скромности, и защите вуали, как это запрещается рабыням.
— Разве Ты не собиралась сбросить свою вуаль перед косианцами? — поинтересовался я, и поймав на себе её сердитый взгляд, добавил: — Вижу, что собиралась.
— Женщина быстро привыкает обходиться без вуали, — заметила Клодия.
— Рабыня! — зло выплюнула Публия.
— Я столь же свободна, как и Ты! — парировала Клодия.
— На юге, женщины Народа Фургонов, причём даже свободные, вообще не носят вуали, — сообщил я.
— Рабыня! — снова закричала Публия на мою сокамерницу.
— Мое лицо не более открыто, чем твоё! — усмехнулась Клодия.
— Гололицая! — выкрикнула бывшая надзирательница.
— На себя посмотри! — ответила ей Клодия.
— С другой стороны, — продолжил размышлять я, — свободные женщины Народа Фургонов хотя бы носят одежду.
Леди Публия леди задохнулась и подозрительно уставилась на меня.
— Симпатичные на тебе тряпки, — усмехнулся я, и тут же стерев улыбку с лица приказал: — Снимай их!
Злобно сверкая глазами Публия сняла пояс со своей талии. Это был крепкий плоский пояс, из белого материала из которого обычно плетут верёвки, вполне способный выдержать тяжёлый кошелёк, что она на нём носила. На теле он крепился посредством крючка и петельки, так что было достаточно лёгкого рывка за свисавший кончик, и ремень упал на пол за спиной девушки. Сердито посмотрев на меня, пленница подняла руки к вороту своего платья. Оказывается её одежда запахивалась на манер халата и держалась на теле только одном крючке вверху и за счёт пояса. Стоило девушке яростно дёрнуть ворот, как платье легко и быстро, нагло и изящно, обнажило её тело раскинувшись вокруг неё на полу.
— Ах, — восхищённо вздохнула Клодия.
Леди Публия, надо заметить довольная реакцией своей бывшей подопечной, выпрямила спину.
— Ты обратила внимание, что она могла сделать не вставая с колен? — спросил я Клодию. — Эта одежда специально для этого и разработана. Ты лучше меня знаешь насколько трудно выкарабкаться из общепринятых одежд сокрытия, особенно находясь на коленях.
— Она такая красивая, — совершенно не слыша меня пробормотала Клодия.
— У тебя здорово получилось избавиться от одежды, Леди Публия, — усмехнулся я. — Теперь я уже не сомневаюсь, что Ты долго тренировалась делать это. Однако мне кажется, что если бы я был косианцем, то Ты сделала бы это несколько менее нагло.
— Несомненно, — подтвердила она мои подозрения.
— При других обстоятельствах, и если у нас было больше времени, то было бы интересно нарядить тебя рабский шёлк и поучить, как надо правильно раздеваться перед мужчиной.
Публия в раздражении вскинула голову.
— А какие фразы Ты планировала использовать для косианцев? — полюбопытствовал я.
— Не понимаю, о чём Вы говорите, — заявила она отвернувшись.
— Ну же, я нисколько не сомневаюсь, что их Ты тоже хорошенько отрепетировала, — предположил я.
Девушка бросила на меня сердитый взгляд.
— Фразы? — переспросила Клодия.
— Ну например: «Я обнажаю грудь перед вами. Сделайте меня своей рабыней», «Я сдаюсь вам, голой. Сохраните мне жизнь. Я прошу о неволе», «Я пыталась скрывать от мужчин свой истинный характер и то, что я — рабыня. Свершите надо мной правосудие», «Я разделась перед вами. Позвольте мне жить, чтобы я могла служить вам в качестве самой презренной и любящей из рабынь» и тому подобные высказывания, — просветил я её.
— Такие фразы заставляют сжиматься мой живот, — призналась Клодия.
— Это потому, что у тебя живот рабыни! — бросила ей Публия.
— Достаточно легко определить, — заметил я, — не является ли и твой живот, животом рабыни. Надо всего-то положить руку на тебя, и приказать поговорить эти фразы, медленно, глубоко и с чувством.
Публия в ужасе уставилась на меня.
— Но Ты-то, конечно же, свободная женщина, — заметил я.
— Да! — с жаром заверила она меня. — Да!
Вот только её страсть и поспешность ответа заставили меня думать, что она панически боялась того, что её живот предаст свою хозяйка.
— А Ты, Клодия, никогда не задумывалась над такими фразами? — полюбопытствовал я.
— О да, — улыбнулась она, — причём часто, правда, я никогда не думала о них в таком формальном ключе.
— Но при этом, Ты, так ни разу и не осмелилась раздеться, и встав на колени перед мужчиной, высказать ему это?
— Нет, — смущённо опустив глаза, ответила женщина. — Я очень боялась. Неволя — слишком значительный шаг для женщины. Она абсолютно отличается от всего, что было прежде. Для любой женщины бояться этого вполне естественно. И вот теперь, когда я наконец-то готова к тому, чтобы сделать это, тот, кто почти стал для меня господином, вдруг запретил мне это. Кажется, он хочет держать меня как свободную женщину, по крайней мере, какое-то время и по каким-то причинам.
Что верно, то верно. Были у меня на то свои причины.
— Что бы Ты стала делать, в случае если бы в тёмном доме или на пылающей улице столкнулась бы с косианцами или с кем-либо другим, — поинтересовался я.
— Я думала, что у меня будет письмо, предоставлявшее мне защиту, — ответила Клодия.
— Ты, правда, думаешь, мародёрствующий солдат остановился бы, чтобы прочитать это письмо? — удивился я.
— Скорее всего, нет, — улыбнулась она.
— Так, что бы Ты стала делать в этом случае? — настаивал я.
— Полагаю то, что сделали бы большинство женщин в такой ситуации, — пожала она плечами. — Разделась бы и, встав на колени, начала умолять сохранить мне жизнь, сделав рабыней. А потом, если бы мне повезло, то скорее всего, последовала бы за моим владельцем, на верёвке привязанной к кольцу вставленному в проколотый нос и с руками, связанными за спиной.
— Пожалуй, это было бы наиболее вероятно, — признал я.
— Рабыня! — прошипела Леди Публия.
Мы обернулись и принялись рассматривать Публию, стоящую перед нами голой на коленях. Надо признать, что у неё были очень красивые глаза и волосы. Тоже касалось и черт лица в целом. Изумительный живот, груди, бёдра, соблазнительное лоно. Что поделать, если женщины так невероятно, так непередаваемо красивы! Они просто созданы для того, чтобы хватать их, обнимать, брать, заключать в ошейники и владеть.
— Она очень красива, — признала Клодия.
Я внимательно изучал тело Публии, что явно вызывало у неё острый дискомфорт. Она отвела глаза, не желая и боясь встретиться со мной взглядом. Да, не мог не согласиться я, это верно, она очень красива, и эти маленькие белые запястья и щиколотки хорошо бы смотрелись в обрамлении кандалов, а лицо, груди и бёдра прекрасно выглядели бы на подиуме, в свете факелов аукциона.
— Очень красивая, — повторила Леди Клодия.
— Не красивее Тебя, — успокоил я свою сокамерницу.
— Я, правда, так же красива? — спросила она.
— Конечно, — заверил её я, и женщина застенчиво опустила голову.
Я решил, что не стоит говорить Клодии, всё же она пока свободная женщина, о том, что в данный момент она была намного красивее Публии. И дело было не столько во внешности, сколько в том, что она уже начала осознавать свою женственность. За последние несколько дней проведённых вместе со мной в камере, она начала заново открывать себя, она начала понимать, что такое быть женщиной.
— Ты рабыня, — процедила Публия.
— Да, — шёпотом признала Клодии, понятно, имея в виду не свой правовой статус, я своё внутреннее состояние.
Публия презрительно засмеялась над пристыжено опустившей голову Клодией. При этом мне было интересно, на самом ли деле Публия думала, что внутренне она чем-то сильно отличалась от своей бывшей заключённой. В конце концов, она тоже была женщиной.
— Рабыня! — дразнилась Публия, но Клодия не отвечала.
Если рассматривать этих двух женщин с точки зрения чисто физических характеристик, таких как их рост, фигура, глаза, волосы, черты лица и тому подобного, то они были приблизительно равны.