Тамит перестала улыбаться.
- Ты заплачешь раньше, если скажешь об этом.
И Ити поверила ее угрозе.
- Где мой пояс? – спросила Тамит. – Если ты спрятала его, я узнаю.
Ити развела руками.
- Я не брала его, черное сердце… Я не как ты…
Тамит отвернулась, так что ее густые черные волосы покрывалом упали на стройную спину, прикрытую простым некрашеным платьем. Но вот она полностью обнажилась, без всякого стеснения стянув с себя одежду перед Ити; она стала ходить по комнате, наклоняясь и заглядывая в углы, бесстыдно показывая товарке все, чем обладала. И все это было красиво.
Наконец Тамит нашла пояс – широкую и длинную ленту из тонкого голубого льна, свободно оборачивавшуюся вокруг бедер. Улыбнувшись, повернулась к Ити лицом, сверкнув прекрасными грудями и смуглым животом с черной дельтой волос между ног.
Ити опустила глаза. Тамит закрепила пояс на бедрах.
Она приблизилась к служанке, так что та почувствовала жар и пряный запах ее тела – Тамит благоухала, точно была надушена.
Это был ее собственный аромат.
- У тебя этого нет и никогда не будет, - прошептала красавица, повторив руками линии своего тела. Улыбнулась алыми губами и, покачивая смуглыми бедрами, выплыла из комнаты. Ити посмотрела ей вслед со щемящим чувством страха… и жалости.
Тамит сама не знает, сколько весит ее сердце*.
Тамит пошла сейчас прислуживать великому ясновидцу за ужином – она потеряла свой убор и спешила, и оттого так терзалась, так сердилась, что даже напала на Ити. У Ити нет ее красоты, но и нет такого бесстыдства, злобы и тщеславия… Тамит умрет.
Ити взялась рукой за шею, за которую ее держала Тамит - и думала, что умрет Тамит, а не она. И Тамит подвергнется и загробным мучениям… если ее сердце сохранится. Но таких, как она, уничтожают без следа.
Неб-Амон вернулся домой в сопровождении Тотмеса, третьего пророка Амона, которого пригласил разделить с собой ужин. Разговор о делах храма занял весь их день.
Тотмес был высоким сухим человеком, таким же умным, как сам Неб-Амон, но намного уступавшим ему красотой, хотя он был моложе почти на десять лет.
- Тебе следует жениться, мой друг, - с улыбкой сказал третий по старшинству жрец Амона, когда хозяин проводил его в дом. – Твой дом красив, как его господин, но в нем все еще нет госпожи.
Неб-Амон слегка поклонился.
- Благодарю тебя, Тотмес. Я положусь в этом на великого бога.
- Я слышал… что Амон уже оказал тебе милость, - с едва заметным лукавством сказал Тотмес. – Не встретил ли ты прекрасную деву во дворе храма, которая обращала к богу сердечные мольбы?
Неб-Амон остро взглянул на него. Кто ему уже сказал?
- Прекрасные девы каждый день приходят к Амону с сердечными мольбами, - ровно ответил жрец.
На лице его не отразилось ничего из того, что он почувствовал – он снова вспомнил Ка-Нейт рядом с этим мальчишкой, недостойным целовать следы ее ног. Неб-Амон чуть не застонал при мысли, что грубый солдат может овладеть ею.
Молодая красивая служанка с поклоном подала ему умывальную чашу. Жрец даже не взглянул на нее, растерев в ладонях натрон*, опустив руки в воду и вытерев их льняным полотенцем.
Тамит была в таком смятении, что не будь Неб-Амон так безразличен к ней, а Тотмес – так увлечен разговором с хозяином, оба жреца заметили бы это. Ее смуглые груди часто вздымались, глаза блестели, точно у пьяной или больной, она чуть не расплескала использованную воду.
Прекрасную деву? О чем говорит этот гость? Неужели великий ясновидец и в самом деле встретил женщину, которую возьмет в свой дом как жену?
Такую красивую, что она затмит даже Тамит, красивейшую из женщин в доме верховного жреца! И знатную – какой Тамит никогда не стать.
Девица даже обрадовалась тому, что господа не смотрят на нее. Она служила им до конца трапезы, болезненно вслушиваясь в их слова: но жрецы не сказали больше ничего о прекрасной деве из храма – они почти все время молчали. Только изредка обменивались замечаниями о своих делах, а тощий гость похвалил ужин.
Тамит поклонилась, хотя никто на нее не смотрел, и пятясь покинула столовую.
Она пошла в свою комнатку, лепясь к стене и задыхаясь от обуревавших ее страстей. Если бы ненависть могла сжигать, прекрасная дева из храма уже рассыпалась бы в уголья.
Тамит хотела зайти на кухню, располагавшуюся отдельно от господского дома – поесть, она ведь не ела с утра – но сейчас не могла даже есть. Ее так распирала ненависть, что даже для еды места не осталось.
Она прошла в комнату; Ити все еще не было. Тамит легла на свой соломенный тюфяк, закрыв голову руками, и отвернулась к стене.
Гортань горела, точно она подхватила лихорадку.
В полусне-полубреду Тамит услышала шаги. Потом ее тронули за плечо. Тамит вздрогнула и повернулась к Ити.
Та в испуге увидела ее огромные блестящие глаза и пересохшие губы.
- Ты заболела? – шепотом спросила Ити. – Позвать врача?
- Нет, - хрипло ответила Тамит. – Принеси воды… прошу тебя.
Ити кивнула.
- Сейчас, Тамит.
Она убежала и вскоре вернулась с чашей, которую сунула Тамит в губы. Девица приподнялась и, перехватив чашу, стала глотать. Она видела над блестящим бронзовым краем темные пятна на шее Ити, которые оставили ее пальцы.
Никто ничего не спросил; Ити никому не нужна. Тамит улыбнулась, возвращая чашу.
- Благодарю тебя, ты очень добра.
Ити робко улыбнулась.
Как же легко люди верят в то, во что хотят верить. Их глаза видят только то, что хотят видеть.
- Ты не больна? Ты не ела? – заботливо спросила Ити.
Тамит покачала головой.
- Я не больна, хоть и не ела.
Она сделала паузу.
- Прости меня за то злое, что я причинила тебе.
Ити улыбнулась и села напротив. Она, как дитя, облокотилась на колени, подперев ладошками щеки.
- Я не сержусь. Я знаю, что ты больше так не сделаешь.
Тамит улыбнулась и легла, отвернувшись к стене.
* Древнеегипетский интимный обычай – влюбленным и супругам называть друг друга “братом” и “сестрой”: “возлюбленная сестра”, “возлюбленный брат”.
* К сожалению, нет точных сведений о содержании египетских законов. Согласно отдельным источникам (Диодор), убийство как свободного человека, так и раба, а также лжесвидетельство карались смертью, измена — отрезанием языка, а подделка документов или печатей — отрубанием руки. Весьма вероятно, что существовал и произвол – домашний суд, особенно в богатых домах и крупных хозяйствах.
* В описываемое время у египтян уже были сформированы представления о загробном воздаянии. Умерший представал перед сорока судьями, во главе которых был Осирис. Он отчитывался о своей жизни, перечисляя те преступления, которых не совершал; взвешивалось его сердце. Те, чьи сердца уравновешивало “перо истины” – атрибут богини Маат - удостаивались вечного блаженства; грешников же ждали вечные мучения. Отметим, что сохранение сердца – обязательное условие загробной жизни и возможности загробного суда.
* Смесь соли и пищевой соды, употреблявшаяся вместо мыла; натрон также употреблялся при бальзамировании для высушивания тела.
========== Глава 4 ==========
Утром, после трапезы с женой, хозяин дома обсудил дела дня с писцами и, в большом облачении, приготовился покинуть дом.
Выйдя за ворота в сопровождении слуги-шемсу, несшего трость, свернутую циновку и метелку - чтобы хозяин, остановившись для ведения дел, мог расположиться с удобством – Джедефптах завидел высокого человека в набедренной повязке и нарядном круглом парике, за которым двое носильщиков в шапочках из грубого холста тащили красивый ларец. Джедефптах почувствовал тревогу и сделал знак шемсу остановиться.
Эти люди направлялись в их дом. И в самом деле – человек в парике увидел хозяина, выступил вперед и, отвесив низкий поклон, звучно вопросил:
- Это ли дом достойного Джедефптаха, начальника мастерских его величества, да будет он жив, здрав и невредим?
Джедефптах – чувствуя все большую тревогу - отвечал, что это он.
- Да ниспосылает тебе Амон жизнь, здоровье, силу ежедневно, - ответствовал посланец. – Великий жрец Неб-Амон, первый хему нечер, шлет тебе эти дары и просит твоего дозволения увидеться с Ка-Нейт, твоею дочерью.
Джедефптах схватился за грудь, не зная, что отвечать.
Посланник ждал, высоко подняв голову – даже он воплощал здесь власть своего господина.
- Я дам верховному жрецу ответ завтра, - сказал начальник мастерских.
Вестник поклонился, и посланные, теперь налегке, быстрым шагом отправились в обратный путь.
Джедефптах взглянул на красивый ларец черного дерева, с резной крышкой, инкрустированной перламутром, и схватился за локон своего парика. Ему захотелось стащить этот парик и растерзать его, впиться ногтями в свою бритую голову. Он знал, что нельзя отпускать Ка-Нейт в храм. Верховный жрец увидел его дочь, пленился ею и теперь желает ею завладеть!
Бросив ларец там, где его поставил посланник, Джедефптах поспешил в дом, чтобы известить жену.
Госпожа Нофрет кинулась ему навстречу со словами:
- От кого являлись эти люди?
Лицо ее выражало ужасную тревогу. Она видела все в окно.
Джедефптах не сразу ответил.
- Отвечай же! - Нофрет схватила мужа за плечи, впиваясь в него глазами.
- От верховного жреца Амона, - сказал начальник мастерских фараона. Лицо его ожесточилось. – Он хочет получить в жены нашу дочь.
Жена повалилась ему на грудь. Поддерживая бесчувственную женщину, Джедефптах крикнул, чтобы принесли воды.
Джедефптах без предупреждения вошел в комнату дочери. Ка-Нейт сидела в кресле, Мерит-Хатхор – на подушке у ее ног. Обе женщины повернулись к нему.
- Выйди, - велел хозяин дома прислужнице.
Мерит-Хатхор поднялась и отступила к выходу, согнувшись в поклоне, прижимая руки к груди. Она скрылась за дверью и затворила ее за собой.
- Дочь, - в волнении начал начальник мастерских. – Являлись посланцы от верховного жреца. Он хочет… – Голос изменил ему. – Он хочет увидеться с тобой назавтра. Я покуда не дал согласия. Дитя, - он торопился закончить, видя, что Ка-Нейт порывается заговорить. – Если ты…
Ка-Нейт покачала головой, и Джедефптах умолк, глядя на нее с тревогой и подозрением.
- Отец, я не боюсь, - сказала она. Улыбнулась. – И ты не бойся. Прошу тебя.
Джедефптах поднял голову, и резкие черты его стали еще резче.
- Я не боюсь жрецов, - сказал он. – И жрец Амона меня не испугает, за мною сила его величества. Я приму этого… господина. Но пусть он не думает!..
Последнее Джедефптах почти выкрикнул, сжав кулак, но оборвал себя; присутствие дочери привело его в чувство.
- Не пугайся, - сказал отец. Он тяжело, возбужденно дышал, на лице его был испуг, в противоположность его словам; Джедефптах погладил дочь по волосам и поцеловал в лоб.
- Не бойся, дитя, я никому не позволю тебя обидеть.
Он резко поднялся и вышел, хлопнув дверью.
Придя в комнату к жене, Джедефптах обнаружил, что ларец с подарками великого ясновидца уже подняли наверх. Он стоял на столике, открытый, и в нем ослепительно сверкали драгоценности, подобных которым не надевал даже сам господин дома.
- Великий Амон, - с потрясенной улыбкой сказала госпожа Нофрет, подняв глаза на мужа. – Погляди-ка, любезный брат, здесь есть прекрасные драгоценности для тебя и для женщин. Должно быть, они предназначаются нашей дочери…
- Нет! – резче, чем намеревался, выкрикнул Джедефптах. – Моя дочь не получит ничего от него! Спрячь!
Жена нахмурилась, свет на ее лице погас.
- Я приказываю, - уже спокойней, но так же твердо сказал господин дома. – До тех пор, пока я не принял пророка Амона в нашем доме, никто в нашем доме не будет пользоваться его дарами. Спрячь этот ларец.
- Как угодно, - сказала недовольная Нофрет. Она хлопнула в ладоши и жестом велела подбежавшему слуге унести ларец.
Но Джедефптах ничуть не сожалел. Он сожалел только о том, что не может точно так же приказать убраться верховному жрецу, к которому, еще не видев в глаза, он чувствовал почти ненависть.
Джедефптах только слышал о Неб-Амоне – слышал, что он вдовец, бездетен и почти ровесник его самого. Почти старик! И он хочет взять в жены его дочь, разлучить ее с благородным юношей, сыном его старинного друга!
“Ты не получишь ее, - подумал Джедефптах. – Пока я в силах этому помешать”.
Он чувствовал, что отказ может принести ему много бед – здесь, в Уасете, жрецы Амона пользуются огромною властью.
Начальник мастерских сел, дрожащей рукой взялся за мокрый лоб и стащил душивший его парик.
- Нофрет, - сказал он, протягивая к жене руку. Нофрет тут же подсела к нему, гладя по локтю; но она не могла успокоить его, как не мог успокоить никто.
***
На другой день, в тот же самый час явился тот же самый вестник.
И он снова принес дары. Джедефптаху захотелось швырнуть их ему в лицо.
- Каков будет твой ответ, господин? – спросил его невозмутимый посланник верховного жреца.
- Хет*, - сказал Джедефптах; он, казалось, старел на глазах. – Хорошо. Пусть великий ясновидец приходит завтра к обеду, я приму его… с почетом. Поблагодари его за прекрасные дары.
Вестник чуть заметно улыбнулся и поклонился, прижав руку к сердцу.
Сделал знак носильщику и, круто повернувшись, пошел прочь.
Джедефптах согнулся, держась за сердце и трудно дыша; в глазах у него было темно. Потом господин дома с усилием распрямился и, оставив две плоские кедровые шкатулки в пыли, пошел в дом. Пришедший с ним слуга подхватил подарки и осторожно последовал за своим господином, не решаясь вручить их ему.
Джедефптах поднялся в покои жены. Нофрет встала ему навстречу, уже зная, что услышит.
- Завтра, - не глядя на нее, бросил господин дома. – Неб-Амон явится завтра к обеду. Приготовь дом, чтобы встретить его достойно.
- Будь покоен, господин, я все сделаю как должно, - сказала Нофрет. Она очень жалела мужа, видя, сколько здоровья у него отняли эти дни. Госпожа дома приблизилась к Джедефптаху и, обхватив его голову руками, прижала ее к своей груди, точно он был ребенком.
- Амон будет милостив к нам, - прошептала она.
Почувствовала, как Джедефптах рассмеялся ей в вырез платья.
- Он милостив только к своим слугам. Превыше всякой меры, - сказал ее муж.
Нофрет молча гладила его по голове, перебирая локоны парика и головной платок.
- Ты твердо откажешь ему? – спросила она.
Джедефптах вздохнул и крепче прижался к ней, вцепившись в ее платье.
Нофрет закрыла глаза, и слезы капнули на его голову. Госпожа дома куда лучше господина дома знала, что никакого отказа не будет – Джедефптах не решится вот так подставить под удар всю их семью.
***
Хозяйской дочери сообщила обо всем Мерит-Хатхор – весь дом гудел как улей от потрясающих новостей. Мерит-Хатхор изменилась в эти дни – она сознавала, что именно она первопричина этих потрясений. Она, дочь младшего писца. Немногим выше служанки.
Но превыше всего для нее оставалась забота о благе госпожи.
Но у Ка-Нейт в день, предшествующий посещению великого ясновидца, не осталось сил даже для разговоров – она, не отличавшаяся крепостью, совсем ослабла от таких волнений. Чтобы отвлечь саму себя и спрятаться от чужого внимания, она принялась за вышивание. Все это потом придется распустить. Так дрожали ее руки.
Отец с матерью не заходили к ней в этот день – Ка-Нейт, сидя за дверью своей спальни, только слышала, как по коридорам и лестницам бегали слуги, прибирая дом: мыли полы, стены и даже мебель; чистили столовые приборы; окуривали помещения от насекомых; подстригали и поливали деревья в саду. Украшали дом венками, букетами и лентами.
Казалось бы, тщательнее всего следовало готовить саму виновницу торжества; но к ней никто не приходил.