Тамит служила господину за столом и подавала ему умыться при возвращении. И с тех пор, как на нее были возложены такие обязанности, большая часть других ее дел была переложена на других женщин. Никто этого не приказывал, но –Тамит выделили из числа слуг, и все поняли это.
С самого начала она была выше других. Ей предназначено было возвыситься над всеми другими.
Слуги дома не заговаривали с Тамит так запросто, как друг с другом. Только девчонка Ити, дочь прачки, делившая с нею комнату, была дерзка… но после того, как Тамит показала ей свою силу, прикусила язык, и даже не сердилась на то, что едва не была задушена: продолжала служить Тамит с прежней добротой.
Тамит знала, что такое эта доброта. Страх перед силой и талантами, которых у Ити нет. Перед умом, красотой и ловкостью.
И Тамит намеревалась исполнить свое предназначение – она не была рождена для того, чтобы исчезнуть в безвестности, как прочие слуги.
Она поставила себе целью причаровать к себе господина дома. И устранить все, что этому воспрепятствует.
После подслушанного ею разговора жрецов Тамит стала прислушиваться ко всем разговорам в доме и ко всем веяниям; и вскоре она укрепилась в подозрениях, что вдовец Неб-Амон нашел себе новую жену. Он отсутствовал подолгу, как бывало раньше, но Тамит чувствовала, что его дела изменились – это уже не только храмовые дела; он любезничал со своей невестой или сговаривался с ее отцом. Тамит не знала еще, ни кто эта невеста, ни кто ее отец, но была намерена вызнать как можно скорее.
Однажды днем, когда великий ясновидец отсутствовал, Тамит отправилась в храм Амона. К отцу и к жрецам храма; уж они-то должны были знать, с кем сговаривается верховный жрец и с кем собирается породниться. Жрецы все скрытны, но знают все друг о друге.
Она захватила свое ожерелье из электрума* – самую дорогую свою вещь, пожалованную ей господином в первые дни ее служения, когда его ум не был занят другой женщиной. Тамит готова была отдать его за любые слова о своей сопернице. И за любые действия ей во вред. Действия, которые действительно ей повредят.
Спрятав ожерелье в сумку из грубого холста, Тамит вышла из дома.
- Куда ты идешь? – спросил ее привратник, заметивший женщину, хотя она направлялась к боковой двери в ограде, а не к главным воротам.
Тамит остановилась и вдруг, повернувшись к нему, обольстительно улыбнулась. Привратник в замешательстве моргнул.
- Я иду на рынок, любезный Тауи, - сказала женщина. – Мне дали поручение купить кое-что к столу. Ты выпустишь меня?
Тауи нахмурился.
- Ты сама ходишь на рынок?
Тамит рассмеялась.
- Я еще не госпожа, Тауи. Я рада делать то, что мне приказывают.
Тауи рассмеялся ее шутке – это было очень забавно, потому что нелепо. Какая она госпожа!
Хотя Тамит очень красивая женщина.
Он шутливо поклонился.
- Иди, госпожа Тамит. Да улыбнется тебе Амон.
Тамит опустила глаза и царственно выплыла. Тауи со вздохом посмотрел ей вслед.
Он сам был бы не прочь жениться на ней. Если бы она не была так горда…
Тамит отворачивает глаза от всех слуг дома и хочет чего-то, что очень высоко.
***
До храма было недолго идти пешком, и даже босые ноги не уставали. У Тамит были сильные ноги. Она шла и улыбалась.
Она еще не госпожа, но непременно будет ею. Она непременно перевернет свое положение.
Тамит дошла до внешней стены храма, у которой лепились глиняные дома-хижины, принадлежавшие людям дома Амона. Здесь жили и некоторые младшие жрецы – служки и помощники, готовившие храмовые церемонии.
Отец жил в крайнем доме – хорошем доме, в сравнении с остальными, беленом и с несколькими комнатами. Тамит улыбнулась, подошла к двери и запросто приотворила ее.
Отца дома не было. Дверь его имела засов, но, должно быть, отец забыл или не счел нужным запереться: он полагался на надежную стражу Опета Амона… и на страх людей перед великим богом.
Правильно полагался. Ты мудр, отец, прошептала Тамит, скользнув внутрь. И ты не откажешь дочери в помощи.
Она обошла комнаты и наконец в одной из них, в горшке, нашла то, что искала. Деньги. Медные дебены*.
Совершенно спокойно Тамит пересыпала половину себе в сумку.
Если Амон и вправду улыбнется ей, скоро она сможет вернуть отцу долг десятикратно.
Девушка грациозно выскользнула из дома, стараясь не привлекать внимания, но не удалось. Ее увидел жрец – молодой человек, совсем юноша, в одной набедренной повязке. Бритая голова казалась беззащитной. Рядом с великим Неб-Амоном он был бы как этот медный дебен рядом с драгоценным ожерельем.
- Кто ты? – резко спросил жрец, приближаясь к ней. – Почему вошла сюда? Я скажу страже…
- Не нужно, - улыбаясь, прервала его Тамит. – Я дочь семдет Ахетху, и я приходила к нему. Я служу в доме первого пророка Амона.
- Ах… вот как, - сказал юный служитель, отступая от нее даже с некоторым благоговением. – Прости мои подозрения…
Перед ним стояла очень красивая девица, и в самом деле достойная служить первому хему нечер.
- Скажи моему отцу, что я приходила, если встретишь его, - сказала Тамит.
- Скажу, - обещал жрец, глядевший на нее… вовсе не так скромно, как полагается глядеть на женщин из чужих домов. И как прилично его положению.
- Ты не окажешь мне еще одну любезность? – все так же улыбаясь, спросила Тамит. Она слегка изогнулась, оперевшись рукою на стену глинобитного дома.
- С радостью, - запинаясь, сказал юноша.
Этот человек уже весь принадлежал ей.
- Ты не слышал, кто отец невесты моего господина? – спросила Тамит, улыбаясь и поигрывая пальцами. – Я пришла помолиться великому Амону, и хочу замолвить слово за ту госпожу, что станет его женой, и ее родных. Ведь ты, несомненно, знаешь, что нужно произносить имена, чтобы молитвы достигали богов.
- Да, - сказал жрец.
Тамит уже показалось, что он не слышал ее слов – только любовался ею.
- Я слышал имя, - сказал тут молодой человек. – Ка-Нейт. Госпожа Ка-Нейт, об этом говорили между собой второй и третий пророки Амона здесь, в храмовом дворе. Но я не знаю имени ее отца, прости меня…
Тамит рассмеялась.
- Ты оказал мне великую помощь, божественный отец.
- Я еще только слуга, - прервал ее жрец. Он шагнул к ней, словно приготовившись поднять руки с мольбой, но Тамит он был уже не нужен. Отвернувшись, она ушла, покачивая бедрами, а юный служитель Амона так и остался стоять, провожая ее умоляющим взглядом.
***
Прямо из храма Амона Тамит отправилась к колдуну, про которого слышала в доме господина. Он умел заклинать змей; о нем говорили, что он понимает язык священных животных Уаджет. Тамит слышала, что он обладает знанием, как извести соперника.
Найти мага можно было в храме зеленой змеи Уаджет, дочери Ра, которую он поместил себе на лоб для устрашения врагов.
Маг принял ее в подземном помещении храма. Он был лыс и худ; на нем была истрепанная длинная одежда, давно потерявшая свой изначальный цвет, каков бы тот ни был. Он взглянул на плату, которую предлагала Тамит, недовольно сморщился и покрутил головой. Тамит отдавала ему всю медь, которую забрала у отца, но это была только медь…
Помолчав с поджатыми губами некоторое время, показавшееся Тамит вечностью, маг спросил, зачем она пришла.
Тамит сказала о цели своего прихода и с бьющимся сердцем ждала ответа.
Ка-Нейт, она сказала ему только имя, обязательное для колдовства – не назвала ни имени, ни положения отца соперницы, которых не знала. Но если этот человек слышал о Ка-Нейт и донесет… Тамит ждет смерть.
Помолчав еще, маг сказал, что это великое дело, но он берется его исполнить.
Зажгли лампады – глиняные плошки, в которых были укреплены веревочные фитили, пропитанные жиром. Взяв воску, маг слепил грубое подобие женщины, произнося слова, которых Тамит не понимала, но которые вселили в нее надежду.
Фигурку установили на стол в углу помещения. В свете лампад она отбрасывала несоразмерно большие тени на стены.
- Яд проникнет в ее сердце, яд сожжет ее грудь.
С этими словами маг вонзил булавку в изображение Ка-Нейт – туда, где помещается сердце.
Слова были произнесены, действо совершено. Теперь оставалось ждать, уповая на ужасную змею, дающую могущество колдуну.
***
Для Ка-Нейт время шло и мучительно медленно, и мучительно быстро.
Она как будто прожила в эти дни целую жизнь. Ей было страшно и радостно – никогда она не жила полнее. И вместе с тем все казалось сном, от которого хочется тут же проснуться… и видеть и видеть его.
Она оставалась дома – теперь ей прямо запретили выходить. Мать. Ка-Нейт сама не знала, чего боится госпожа дома – неужели того, что на нее нападут? Но кто в городе знает Ка-Нейт, кому нужна ее смерть? Неужели у нее могут быть враги?
Госпожа Нофрет берегла свое дитя как драгоценность, чтобы передать ее будущему мужу в целости и сохранности. После сватовства верховного жреца ее настроение изменилось полностью – как раньше она горячо расхваливала Хорнахта, так теперь целиком и полностью заняла сторону великого пророка Амона.
- Он будущий муж Ка-Нейт, и это уже не изменить, - сказала она Джедефптаху. – Будем же ему друзьями. Неужели ты враг нам и нашей дочери, милый брат?
- Я друг фараону, - гневно ответил Джедефптах. – Жрецы жиреют, отнимая богатства у казны. Они…
- Ты хочешь сказать, что они враги фараону? Опомнись! – в ужасе воскликнула Нофрет. – Они первые слуги его, они опора трона! Фараон и сам – жрец! Без них не стало бы Та Кемет!
- Верно, - мрачно ответил Джедефптах.
Он помолчал.
- Но так, как есть, не должно быть.
- Чем же плохо то, что есть? Амон – величайший из богов, и он заслуживает величайших богатств!
Уже Нофрет разгневалась.
- Кто же, если не этот бог?
Джедефптах склонился к ней почти с выражением ненависти.
- Есть величайший из богов, о котором ты забыла, - тихо сказал он. – Божественный Рамсес, его величество, жизнь, здоровье, сила, над которым хотят подняться эти слуги.
Нофрет заткнула уши и отпрянула.
- Я не желаю слушать эти мятежные речи! – крикнула она. – Ты хочешь изменить Маат! Ты оскорбляешь жрецов Амона, ты прогневаешь его!
Джедефптах совсем тихо рассмеялся; только глаза сверкали.
- Ты стала другом жрецам только тогда, когда жрец Амона решил породниться с тобой, - сказал начальник мастерских. – Какие изменщицы женщины.
- Замолчи! – крикнула Нофрет.
Она выпрямилась во весь рост, так что стала едва ли не выше понурившегося мужа.
- Я твоя верная жена, достойная госпожа твоего дома, и не буду терпеть напраслину, - сказала она.
Джедефптах поднял голову.
Как-то криво улыбнулся. Развел руками и хлопнул себя по бедрам.
- Да, Нофрет, истинная правда. Ты верная жена мне и достойная госпожа моего дома. Прости.
Нофрет кивнула, чувствуя себя правой и все еще гневной.
- Хорошо.
Она стремительно покинула комнаты, направляясь к дочери. Дать ей какие-то еще наставления – как стать лучшей женой верховному жрецу. Джедефптах с отвращением вздохнул.
Ах, Са-Монту. Не было худшего наказания за слабость Джедефптаха, чем предстать перед начальником строительных работ фараона после того, как он изменил ему и его сыну.
Са-Монту – прямой и гордый человек, преданный фараону – выслушал Джедефптаха с лицом каменной статуи. Только глаза сверкали, и чуть изогнулись сжатые губы.
“Я понял, - отрывисто сказал его друг. – Жрец Амона запугал тебя. Я все понял, Джедефптах, мне не нужно больше слов”.
Джедефптах тогда пришел в отчаяние. Такого друга, как Са-Монту, он не имел никогда. Это был человек, любивший его независимо от его заслуг…
“Таково было желание моей дочери!” - воскликнул Джедефптах, пытаясь оправдаться. Са-Монту усмехнулся.
“Все женщины соблазняются золотом и властью. Ты знал, как Ка-Нейт любил мой сын? Ты знаешь, как он болен теперь, что отказывается от пищи и не хочет никого видеть, даже меня?”
“В самом деле?”
Джедефптах был глубоко огорчен.
“Может быть, найти для Хорнахта врача?”
“От этой болезни нет врачей, - с горечью ответил Са-Монту. – Как нет врачей, которые лечили бы вероломные души”.
Джедефптах оскорбился и ушел, не попрощавшись. Но слова Са-Монту огнем горели в его душе. Начальник мастерских чувствовал, что Са-Монту прав, а он сам… изменщик.
Но Ка-Нейт желает этого человека в мужья, подумал Джедефптах. Я тоже люблю свое дитя, как Са-Монту любит Хорнахта. Но все равно этот поступок – низкий поступок, разрушающий Ка*.
И он навсегда потерял любовь и Са-Монту, и его сына. А что приобрел… взамен? Покровительство жрецов?
Джедефптаху хотелось плюнуть.
Но теперь уже ничего не изменить – если он откажется и от слова, данного верховному жрецу, будет изменщиком дважды.
***
Ка-Нейт ничего не знала об отцовских терзаниях – знала только то, что он огорчен ее скорым браком, но старается совладать с собой. Джедефптах не желал омрачать ее счастье, и весна ее любви только расцветала.
Неб-Амон приезжал в их дом еще несколько раз – теперь по праву жениха: и по праву жениха гулял со своей невестой в саду, где они наслаждались долгими речами и долгими поцелуями. Ка-Нейт трепетала от каждой ласки, раскрываясь ему навстречу, словно цветок. Но великий ясновидец не желал вступать в свои права прежде, чем будет готов договор, а их любовь – освящена.
Чем дольше ожидание, тем сладостнее награда. Желание обладать Ка-Нейт захватывало пророка Амона все сильнее, но никогда еще он не чувствовал такой радости жизни. Только в юности… когда людей радует все.
- Я люблю тебя, - говорил он Ка-Нейт то, что никогда еще не говорил никакой женщине. Его жена Мут-Неджем, ушедшая на Запад, была высокой жрицей Амона и дочерью верховного жреца Хора – необходимостью. Жизнь с нею была длинной храмовой церемонией от начала и до конца.
- И я люблю тебя, господин моего сердца, - отвечала Ка-Нейт.
Мут-Неджем никогда не говорила ему таких слов. И не дарила таких взглядов. И не целовала его так, точно кроме него, на земле не было никого.
Ка-Нейт ничуть не смущалась тем, что ее отец почти никогда не выходит приветствовать будущего зятя – счастье застлало ей глаза, и она не видела, что этот договор был для Джедефптаха почти насилием. Сам Неб-Амон готов был презреть не только сопротивление начальника мастерских. Ради того, что испытывал сейчас, он мог бы презреть… что угодно.
Но он верил, что Амон наконец послал ему награду за верное многолетнее служение.
Разве может быть иначе?
Кто, как не он, заслуживает такой награды, как Ка-Нейт? И кого, как не его, достойна она сама? Счастьем и истинной справедливостью было то, что Неб-Амон помешал ее браку с неловким юношей, который ничего еще не успел достичь… и который не сумел бы ее любить. Хорнахт сломал бы этот цветок.
Неб-Амон без всякого сожаления узнал, что бывший жених Ка-Нейт тяжело заболел, когда его разлучили с ней. Богам следовало наслать на него болезнь еще раньше – тогда, когда он покусился на девушку, которой не стоил.
А теперь эта девушка станет высокой госпожой и матерью высоких господ. Станет тем, чем рождена быть.
- Ты не должна ни о чем сожалеть, - говорил он Ка-Нейт, когда она грустила об отце и об отвергнутом женихе. – Каждый становится тем, что ему предназначено. Или ты не знаешь, что все в нашей земле совершается согласно божественной справедливости?
Ка-Нейт улыбалась.
- Я не верю в это, когда гляжу на тебя, мой прекрасный брат. Когда вижу, что это ко мне обращено твое желание. Ты достоин царицы.
- Ты – моя царица, - отвечал пророк Амона.
***
Хорнахт проболел почти до самой свадьбы своей невесты со своим соперником. Потом, в одно утро, он встал – и пешком, во вчерашней одежде, шатаясь от слабости и одышливо дыша, отправился в храм Амона.
Он сам не знал зачем. Еще раз помучить свое сердце созерцанием блестящего соперника?
Но Неб-Амона он в храме не нашел, как и своей бывшей невесты. Должно быть, они наслаждались друг с другом.