А третьего дня перед окончанием вахты произошел еще один случай. Желая продемонстрировать приятелю, каким инструментом работают в 2012-м, Василий без задней мысли запихнул в нишу нерабочий и давно списанный бошевский перфоратор. Каково же было удивление бригадира, когда означенный прибор вернулся назад отчищенный, отмытый до блеска и, главное, абсолютно исправный. К перфоратору была приложена записка «заграничная штука, дорогая небось, ничего, у нас любая зараза заработает». Сгорая от стыда, Иваныч вернул отремонтированный инструмент в нишу, добавив к нему три комплекта победитовых свёрл и твердо решив для себя: «Так больше нельзя».
…Сжимая в руке фарфоровую статуэтку, Бойко стоял перед «волшебным» шкафом и вспоминал. Статуэтка досталась Василию от отца, а тому от деда. Их дальний предок работал когда-то на фарфоровом заводе и однажды был пожалован красивой игрушкой одним из хозяев этого предприятия. Вообще говоря, фигурку крестьянки с коромыслом предок сам и смастерил, но обжигали и раскрашивали ее другие, да и делалась она, одна из многих, по заказу какого-то графа или князя. Довольный вельможа лично потом выбрал из коллекции несколько предметов и наказал наградить ими лучших мастеров в довесок к солидной денежной премии. Статуэтка хранилась в семье многие годы. В детстве маленький Вася часто рассматривал ее сквозь стекло серванта — в руки ее брать не разрешалось. Десять лет назад, незадолго до смерти, отец предупредил Василия, чтобы тот не смел ее никому продавать, ну разве что подарить при случае какому-нибудь хорошему человеку. И вот теперь Василий Иванович отчетливо понял: случай настал. В последний раз посмотрел он на фарфоровую девушку с коромыслом и, тяжко вздохнув, бережно поставил ее на кирпичную полку. Фигурка исчезла, и в тот же момент в шкафу появился другой предмет.
Николаю Серафимовичу было стыдно. Ему было стыдно за себя и за всех своих друзей и знакомых. Вещи, которые он получал из будущего от своего нового приятеля, были не из дешевых.
Кубик Рубика спекулянты продавали на Тишинке не меньше, чем за червонец, а странные шоколадные батончики по слухам приобретались только в «Березке» за чеки или валюту. Коробку зефира в красочной упаковке и шоколадки с закрашенными черной тушью компрометирующими надписями он презентовал сестре Лиде, чем заслужил ее полное одобрение «Наконец-то ты, Колька, за ум взялся. Вон, даже пить надумал бросать. Глядишь, скоро совсем человеком станешь». С выпивкой Николай действительно решил завязать — уж больно задело его то, что друг Василий — трезвенник, каких поискать. Правда, сестриному мужу Ивану это не слишком понравилось, ведь теперь ему от жены покоя не будет — запилит насмерть, приводя в пример брата. Ну да бог с ним, с Иваном, перетерпит как-нибудь, не впервой.
Электронный авометр, красивый и поразительно легкий, удивлял Барабаша своей простотой и функциональностью. Даже начальник смены бросал на тестер плотоядные взгляды и однажды поинтересовался, не хочет ли сантехник поделиться тайным знанием, где можно достать такие приборы. Николаю пришлось тогда наврать с три короба про родственников из Новосибирска и опытные образцы новой техники. А ведь стоить такой инструмент мог далеко за сотню.
Последнее, что убило окончательно Барабаша, явилось ему в виде сверлильно-ударной машинки иностранного производства, сопровожденной запиской «вот таким перфоратором мы работаем, только сломался он». Не желая ударить перед потомками в грязь лицом, Николай буквально за сутки привел инструмент в рабочее состояние и переправил его назад. Каково же было удивление сантехника, когда перфоратор вернулся обратно, с набором дорогих свёрл и пояснением «мы уже списали его, пользуйся». Вот так, блин. «Люди трудятся, зарабатывают, и для друга им дорогого прибора не жалко — специально, небось, Васька списал инструмент. Денег не пожалел ради такого случая. А я, елки зеленые, шлю ему огурцы с помидорами, да поделки свои дурацкие. От, блин горелый, стыдно-то как».
Как правильно отдариться и не посрамить фамильную честь, Николай осознал через пару деньков. На мысль его натолкнул один мужичок, увлекающийся собиранием бумажных денег и монет прошлых времен. Была, была у Коли Барабаша одна старинная и дорогая вещь. В его семье с давних пор хранился серебряный рубль, что по легенде был подарен одному из предков чуть ли не самим Денисом Давыдовым в годину наполеоновского нашествия. Реликвия эта сохранилась, передаваемая в каждом поколении самому младшему из семейства.
И вот теперь Николай Барабаш, далекий потомок крепостного крестьянина Смоленской губернии Акинфия Барабаша, стоял перед шкафом-порталом, гордо расправив плечи. В последний раз погладив заскорузлым пальцем чеканку, Николай бережно положил рубль на каменную поверхность. Монета исчезла, но в тот же миг в шкафу появился другой предмет — небольшая фарфоровая статуэтка.
Василий Иванович Бойко смотрел на полученный от Барабаша серебряный рубль позапрошлого века и размышлял. Мысли были довольно сумбурными. Вряд ли простой бригадир сумел бы гладко и грамотно изложить их все на бумаге. Но даже если бы это ему удалось, все равно Василий Иванович никогда б не поверил, что смог написать такое.
«Хороший человек Коля Барабаш, добрый. И талант у него есть, и руки золотые. Но ведь пройдет каких-нибудь десять лет, и — всё. Закончится спокойная и счастливая жизнь Николая. Не сможет он, простой и наивный человек, вписаться в безбашенные девяностые. Может, сопьется, а, может, просто пропадет ни за грош, попавшись на крючок каким-нибудь жуликам».
Василий вспоминал и свой неудачный опыт занятия бизнесом, и тех знакомых, что несли последние сбережения в конторы наподобие МММ, и тех здоровых и солидных мужиков, что сначала торговали на рынке продукцией родных предприятий, а потом клянчили на стакан возле автобусных остановок. Были и другие приятели, те, кто подался в рэкетиры, а затем прямиком на кладбище или в места не столь отдаленные. Правда, кое-кому из них удалось выжить в бандитских разборках и даже неплохо подняться, но такие либо воротили нос от старых друзей, либо без всякого зазрения совести использовали их в деловых комбинациях. «Нет, не выживет Коля Барабаш в новом мире — нет у него ни хватки, ни злости, ни стремления к власти или богатству, ни того, что называют сейчас прагматизмом. Да и сподличать или подставить кого тоже не сможет — слишком уж он честный и правильный».
«Помочь хорошему человеку» — это желание казалось Василию самым достойным из всех, что приходили в голову за предыдущие годы. Но как помочь? Время не остановишь и не изменишь того, что уже предначертано. Что может сделать обычный человек в начале восьмидесятых, даже вооруженный знанием о том, что произойдет с его миром и со страной, в которой живет? Видимо, только одно — помочь себе и людям, которые рядом и которых он любит.
Власть и богатство, богатство и власть — этот нехитрый тандем определял жизнь человечества на протяжении веков и тысячелетий. А ведь каждый властитель и каждый богач всенепременно окружены сонмом советников и соратников. И пусть это окружение не всегда отличается умом и талантом, но уж полезным для покровителя быть просто обязано. Василий, конечно, понимал, что вершители человеческой истории могут спокойно идти к своим целям прямо по головам всех прочих, походя ломая судьбы людей и не обращая внимания на проблемы маленького человека. Но ведь и маленький человек время от времени бывает полезен тому или иному властителю. Благодарности от последнего можно и не дождаться, но, тем не менее, это шанс, возможность вскочить на подножку уходящего поезда. И, наверное, было бы неплохо предоставить подобный шанс Барабашу.
Но к кому же попробовать прицепить безалаберного сантехника? Политики в девяностых менялись довольно часто, да и были они какими-то несерьезными. Нет, с политиками дела иметь не стоит — обманут и не почешутся. Нынешний президент — мужчина, конечно, серьезный, и своих вроде бы не бросает, вот только в начале эпохи перемен был он никто и звали его никак. Богатеев-олигархов сильно проредил дефолт 98-го — на них ставку не сделаешь. А те, кто выкарабкались из кризиса, тоже теперь не в лучшем состоянии: один в тюрьме, другие по заграницам таятся — скрываются от карающей руки правосудия. Которые молодые, они в восьмидесятых еще мальчишками были, и значит толку от них ноль без палочки.
И кто же тогда остается?
А остается, по всей видимости, единственная кандидатура. Персонаж в новой российской истории весьма примечательный. Непотопляемый и бессмертный, тихо ненавидимый всей страной, но, тем не менее, живой и вполне успешный. Что бы ни происходило, как бы ни складывалась жизнь «дорогих россиян», он всегда находился рядом с вершиной. Упорство или везение, ум или хитрость, талант или наглость — что помогало ему сохранять богатство и влияние на власть предержащих? Что он был за человек? Бог его знает. И как бы к нему не относились, но за последние 20 лет не было в нашей стране персоны более популярной. Недаром фамилия его служила главной кличкой для каждого нового поколения котов известной окраски. Ведущий одного модного телешоу представлял этого героя исключительно просто: «Дорогие друзья, встречайте нашего нового гостя… Анатолий! Борисович! Чумайс! Великий и ужасный! Вау!..»
Василий Иванович подобно большинству россиян откровенно недолюбливал «рыжего черта», но при этом нехотя соглашался с одним знакомым пенсионером, утверждавшим, что «Чумайс — это голова. Все дела до конца доводит».
«Ну что ж. Пусть будет Чумайс, — решил, наконец, Бойко. — Вот только, что бы такого придумать, чем можно было заинтересовать этого деятеля тогда, в 82-м? Спросить бы кого знающего… Ага. Кацнельсон! Тот точно подскажет. К тому же он вроде монеты разные собирает — тут-то Колькин рублевич и пригодится».
Сжимая в руке серебряную монету, Василий рванул из подвала.
Конструктор сидел за столом в прорабской и что-то писал в рабочем журнале.
— Борис Маркович, у меня к вам вопросик имеется, — попробовал обратить на себя внимание бригадир.
— Н-да? Что за вопрос? — откликнулся Кацнельсон, не отрываясь, впрочем, от своего занятия.
— Блин, да что ж это за хрень за такая! — громко выругался Николай, протер ладонью лицо и привел, наконец, в порядок протрезвевшие мысли. — «Так. Что мы имеем? Написано по-русски. Это хорошо. Но у нас так не пишут. Это плохо, то есть, не плохо, а хорошо… тьфу, не пишут — и хорошо, что не пишут. А где так пишут? Да откуда ж мне знать, где. Попробуем с другого боку. Как эта фигня называется? Не понял, «откровения» голой шмары — это и есть название? Да нет, не может такого быть? Ага, вот оно что. Ну ни хренас баян. Год 2012, сентябрь. Неужели и вправду?».
Истина, открывающаяся сантехнику, казалась парадоксальной, но ничего сверхъестественного потомственный пролетарий в этом не видел — мало ли что бывает на свете. Ну посылка, ну из будущего — и что в этом странного? Осталось только небольшую проверочку учинить, и все станет ясно. Николай вытащил из сумки тетрадь, вырвал из нее лист и, начертав на нем два слова «Ты кто?», опустил «письмо» на полку пожарного шкафа. Через минуту ответ на вопрос был получен. Николай Серафимович развернул послание от неведомого адресата и приступил к чтению: «Зовут меня Бойко Василий…».
* * *
Василий Иванович затушил горелку и удовлетворенно оглядел приваренные к дверце петли. «Ну вот, сейчас повешу замок, и все будет чики-чики — ни одна собака теперь не узнает про эту хитрую нишу». Потом достал из сумки бумажный пакет, аккуратно его развернул и с легкой грустью посмотрел на фарфоровую статуэтку…
Ровно три недели прошло с того памятного дня, когда Бойко познакомился с Барабашем. Ну, не то чтобы познакомился, скорее, узнал, что есть на свете парень по имени Коля. Или был на свете такой парень. Словом, черт его знает, как правильно обозвать, но на общение и обмен посылками это никак не влияло. Сначала Василий хотел найти Николая в двухтысячных, но тот быстро его отговорил — мало ли что, вдруг помер уже или еще какие-нибудь «неприятности» — лучше уж не знать наверняка. К тому же обоих посещала шальная мысль о том, что живут они все же не в разных временах, а в разных мирах, хотя и очень похожих, и миры эти случайно соприкоснулись.
Бойко никогда не общался в сети, за компьютером не сидел, и даже слово Интернет представляло для него всего лишь набор звуков. Но здесь, в подвале старого институтского здания, все было так, как нужно — берешь какой-нибудь предмет, кладешь его в нишу старого пожарного шкафа и бац, он в том же месте, но ровно на тридцать лет раньше. А потом получаешь ответ, только уже оттуда, из 82-го. Просто отправляешь — просто получаешь. И не нужны ни компьютеры, ни программы, ни другие непонятные глупости. Никаких чудес, все по настоящему, как и бывает в жизни.
О своем житье-бытье Василий отписал Николаю еще в первый день их «знакомства», получив в ответ похожий вариант «автобиографии». Сочинять пространные опусы мужики не умели и не желали. В школе по русскому языку и литературе оба имели твердый трояк. Поэтому процесс общения состоял из коротких записок и разнообразных подарков, пересылаемых через «волшебную нишу».
Первыми предметами, сознательно отправленными в прошлое, были пять компакт-дисков с русским шансоном и «афганскими» песнями с рекомендацией «на послушать». И только после недоуменного вопроса сантехника из восьмидесятых «что это за фигня?» бригадир из двухтысячных сообразил, что сморозил глупость, и заменил диски обычными магнитофонными кассетами. Правда, и дискам Николай нашел применение, по совету своего нового приятеля сплавив их двоюродному брату-водиле. После чего лобовое стекло убитого ГАЗона брательника украсила лента поблескивающих кругляшей. В полном соответствии с будущими традициями, вызывая законную зависть коллег. А хрипловатый голос в кассетнике, поющий про «владимирский централ, ветер северный», вышибал из дружбанов родственника скупую мужскую слезу и служил причиной многозначительного похмыкивания знакомых дам.
Кубик Рубика, переданный по каналу межвременной связи и послуживший подарком николаеву племяннику, вызвал у последнего столь бурный восторг, что даже Лида, сестра Николая, не стала возражать, когда ее муж и брат уединились на кухне с портвейном, дабы вдумчиво и достойно обмыть новомодную головоломку.
Неподдельную радость доставили Барабашу дешевый китайский тестер с цифровым экраном, купленный Василием на строительном рынке, несколько наборов прокладок (конечно, не тех, что в рекламе, а тех, какими пользуются сантехники всех времен и народов), а также коробка зефира в шоколаде и упаковка «Сникерсов».
В ответ Николай трижды угостил Бойко овощными дарами со своего подмосковного огорода и астраханской воблой и подробно разъяснил, как правильно обустроить дымоход в деревенской печи.
Однако были и еще кое-какие подарки от контрагента из прошлого, подарки, что неожиданно вызвали у Василия подзабытое чувство стыда и капающей на мозги совести. Сам он отправлял в восьмидесятые ширпотреб, недорогой и привычный, не заставляющий его особо напрягаться ни в смысле денег, ни в смысле усилий, ни тем более мук творчества. А вот то, чем отдаривался друг Николай, было действительно уникальным. Фигурка взлетающего лебедя, сработанная из нержавейки и скрепленная медными проволочками, и кубок из зеленоватого камня, украшенный маленькими гранитными вишенками, казались Василию настоящими произведениями искусства. Подобные вещи он встречал в дорогих магазинах, и стоили они достаточно много. Впрочем, дело было не только в цене. И лебедя, и кубок Николай сделал сам, уверяя, что смог бы слепить их не один раз и что приятели его тоже, бывало, мастерили подобное. Василий Иванович никак не мог понять и принять тот факт, что тридцать лет назад обыкновенные работяги могли позволить себе создавать что-нибудь для души, а не для продажи, и при этом совершенно не тяготились расставанием с результатами собственного труда — ведь это были просто подарки.
А третьего дня перед окончанием вахты произошел еще один случай. Желая продемонстрировать приятелю, каким инструментом работают в 2012-м, Василий без задней мысли запихнул в нишу нерабочий и давно списанный бошевский перфоратор. Каково же было удивление бригадира, когда означенный прибор вернулся назад отчищенный, отмытый до блеска и, главное, абсолютно исправный. К перфоратору была приложена записка «заграничная штука, дорогая небось, ничего, у нас любая зараза заработает». Сгорая от стыда, Иваныч вернул отремонтированный инструмент в нишу, добавив к нему три комплекта победитовых свёрл и твердо решив для себя: «Так больше нельзя».
…Сжимая в руке фарфоровую статуэтку, Бойко стоял перед «волшебным» шкафом и вспоминал. Статуэтка досталась Василию от отца, а тому от деда. Их дальний предок работал когда-то на фарфоровом заводе и однажды был пожалован красивой игрушкой одним из хозяев этого предприятия. Вообще говоря, фигурку крестьянки с коромыслом предок сам и смастерил, но обжигали и раскрашивали ее другие, да и делалась она, одна из многих, по заказу какого-то графа или князя. Довольный вельможа лично потом выбрал из коллекции несколько предметов и наказал наградить ими лучших мастеров в довесок к солидной денежной премии. Статуэтка хранилась в семье многие годы. В детстве маленький Вася часто рассматривал ее сквозь стекло серванта — в руки ее брать не разрешалось. Десять лет назад, незадолго до смерти, отец предупредил Василия, чтобы тот не смел ее никому продавать, ну разве что подарить при случае какому-нибудь хорошему человеку. И вот теперь Василий Иванович отчетливо понял: случай настал. В последний раз посмотрел он на фарфоровую девушку с коромыслом и, тяжко вздохнув, бережно поставил ее на кирпичную полку. Фигурка исчезла, и в тот же момент в шкафу появился другой предмет.
* * *
Николаю Серафимовичу было стыдно. Ему было стыдно за себя и за всех своих друзей и знакомых. Вещи, которые он получал из будущего от своего нового приятеля, были не из дешевых.
Кубик Рубика спекулянты продавали на Тишинке не меньше, чем за червонец, а странные шоколадные батончики по слухам приобретались только в «Березке» за чеки или валюту. Коробку зефира в красочной упаковке и шоколадки с закрашенными черной тушью компрометирующими надписями он презентовал сестре Лиде, чем заслужил ее полное одобрение «Наконец-то ты, Колька, за ум взялся. Вон, даже пить надумал бросать. Глядишь, скоро совсем человеком станешь». С выпивкой Николай действительно решил завязать — уж больно задело его то, что друг Василий — трезвенник, каких поискать. Правда, сестриному мужу Ивану это не слишком понравилось, ведь теперь ему от жены покоя не будет — запилит насмерть, приводя в пример брата. Ну да бог с ним, с Иваном, перетерпит как-нибудь, не впервой.
Электронный авометр, красивый и поразительно легкий, удивлял Барабаша своей простотой и функциональностью. Даже начальник смены бросал на тестер плотоядные взгляды и однажды поинтересовался, не хочет ли сантехник поделиться тайным знанием, где можно достать такие приборы. Николаю пришлось тогда наврать с три короба про родственников из Новосибирска и опытные образцы новой техники. А ведь стоить такой инструмент мог далеко за сотню.
Последнее, что убило окончательно Барабаша, явилось ему в виде сверлильно-ударной машинки иностранного производства, сопровожденной запиской «вот таким перфоратором мы работаем, только сломался он». Не желая ударить перед потомками в грязь лицом, Николай буквально за сутки привел инструмент в рабочее состояние и переправил его назад. Каково же было удивление сантехника, когда перфоратор вернулся обратно, с набором дорогих свёрл и пояснением «мы уже списали его, пользуйся». Вот так, блин. «Люди трудятся, зарабатывают, и для друга им дорогого прибора не жалко — специально, небось, Васька списал инструмент. Денег не пожалел ради такого случая. А я, елки зеленые, шлю ему огурцы с помидорами, да поделки свои дурацкие. От, блин горелый, стыдно-то как».
Как правильно отдариться и не посрамить фамильную честь, Николай осознал через пару деньков. На мысль его натолкнул один мужичок, увлекающийся собиранием бумажных денег и монет прошлых времен. Была, была у Коли Барабаша одна старинная и дорогая вещь. В его семье с давних пор хранился серебряный рубль, что по легенде был подарен одному из предков чуть ли не самим Денисом Давыдовым в годину наполеоновского нашествия. Реликвия эта сохранилась, передаваемая в каждом поколении самому младшему из семейства.
И вот теперь Николай Барабаш, далекий потомок крепостного крестьянина Смоленской губернии Акинфия Барабаша, стоял перед шкафом-порталом, гордо расправив плечи. В последний раз погладив заскорузлым пальцем чеканку, Николай бережно положил рубль на каменную поверхность. Монета исчезла, но в тот же миг в шкафу появился другой предмет — небольшая фарфоровая статуэтка.
* * *