— Вот, Коля, держи. Всё, как обещал.
Николай вгляделся в строчки и удовлетворенно хмыкнул. «…Обещаю выплатить Бойко Василию Ивановичу денежную сумму, эквивалентную стоимости 2 (двух) тонн золота пробы 999 в дензнаках, имеющих хождение на момент исполнения обязательства…».
— Ну, ты молоток, дядя Женя. Я бы так никогда не придумал.
— Да ерунда это всё, — Евгений Захарович как-то невесело усмехнулся, затем открыл рот, вроде бы собираясь что-то сказать, но внезапно махнул рукой и, неловко сгорбившись, пошел прочь по длинному коридору. Николай недоуменно посмотрел ему вслед, однако мысль об удачно исполненной авантюре вновь привела разум сантехника в счастливо-восторженное состояние.
Переправив ценную расписку в будущее, Барабаш весь день ходил окрыленный и даже на вызовы прибегал секунда в секунду. С шутками и прибаутками менял сгоны, наворачивал на проржавевшие резьбы лён, крутил контргайки. Ему жали руку, хлопали по плечу. Конторские дамы многозначительно подмигивали веселому сантехнику и приглашали на посиделки с чаем. Николай бесхитростно улыбался в ответ и отнекивался — работы невпроворот, не до чаю. «Как же, однако, просто быть счастливым», — такая вот радостная и незатейливая мысль сопровождала его весь этот длинный и суматошный день.
На следующее утро Барабаш ураганом ворвался в кабинет Винарского, плюхнулся на стул и высыпал на обтянутую дерматином столешницу конфеты «Коровка». Николай знал, что из всех сладостей Захарыч предпочитал именно этот продукт, и потому захотел еще раз уважить старика и высказать ему запоздалую благодарность.
— Угощайтесь, дядь Жень. Я сегодня почти именинник.
Евгений Захарович грустно посмотрел на сантехника, потом порылся в выдвижном ящике и выложил на стол еще один помятый листок, похожий один в один на вчерашний.
— Знаешь, Коля. Я ведь тебе вчера не все рассказал, — старик помялся и, смущенно прокашлявшись, подтолкнул лист к собеседнику. — Не так прост оказался твой этот Чумайс.
Николай внимательно прочитал документ.
— Так ведь это…это… — сжимая в руках злополучный листок, Барабаш опрометью бросился в подвал к заветному шкафу. «Только бы успеть, только бы успеть».
Увиденное в подвале привело сантехника в ужас. На полу перед нишей громоздилась куча раствора, сбоку гудел трансформатор, а двое мужичков в брезентовых робах деловито прилаживали к пожарному шкафу стальные листы.
— Мужики, вы это чего?!
— Чего, чего, — проворчал один из сварных. — Не видишь что ли? Уроды какие-то шкаф бетоном залили, — мужик зло сплюнул на пол. — И где его только взяли, козлы?.. Ну, чего стоишь, помогай давай.
Николай машинально ухватился за край листа, потом украдкой залез в карман и, вытащив полдюймовую контргайку, бросил ее в пожарную нишу. Гайка осталась лежать на каменной полке, не собираясь никуда исчезать. «Всё, — тоскливо подумал сантехник. — Не успел. Конец приключениям».
— …а шкаф все одно нерабочий, — продолжал бормотать сварной, накидывая на лицо маску. — Нет тебе тут больше работы. Вот так вот…
… В расстроенных чувствах Николай брёл по коридору, не обращая внимания на окружающих. Впервые за тридцать лет ему хотелось заплакать от почти что детской обиды. Дверь в кабинет инженера по ТБ была приоткрыта. Сантехник молча переступил порог и устало привалился к деревянному косяку.
Евгений Захарович сидел за столом и с грустью смотрел на стоящую перед ним фарфоровую статуэтку. На вошедшего Барабаша он даже не глянул, лишь головой мотнул, указывая на стул. Сантехник сел и уставился отрешенным взглядом на дядю Женю.
— Знаешь, Коля, — прервал, наконец, затянувшуюся паузу Винарский, — у меня такое чувство, будто я сам, сам, понимаешь, собственными руками отдал наше будущее этому… этому… Мне ведь до самого конца казалось, что это шутка. А потом глянул Чумайсу в глаза и, ты не поверишь, страшно мне стало. Всю войну прошел, и ни разу… нет, ну боялся, конечно, но, чтобы вот так… нет, ни разу.
— Ничто, дядя Женя. Ничто, — вяло отозвался Николай. — Переживем как-нибудь и эту фигню…
— А ведь ты прав, Коля, — задумчиво произнес Евгений Захарович через минуту. — Войну пережили и это переживем… И вот еще что. Забери ты водоноску свою, — Винарский решительно отодвинул от себя «девушку с коромыслом». — Прости, если сможешь, старого дурака за то, что пожадничал. Ни к чему она мне. В музее ей самое место.
— Как скажете, Евгений Захарович… как скажете.
— Занимательная вещица. Ломоносовский завод… или Гарднер. Ну-ка, дай-ка ещё разок глянем, — Винарский перегнулся через стол и, осторожно взяв статуэтку, заново ее изучил. — Да, всё-таки Гарднер. Девятнадцатый век, первая четверть.
— Ценная? — с надеждой спросил Николай.
— Ты хочешь, чтобы я ее оценил? — приподнял бровь дядя Женя. — Боюсь, Николай, моей компетенции тут недостаточно. Но вещь, безусловно, редкая. И дорогая конечно.
— Да нет, я же ее не продавать собираюсь, — отмахнулся Барабаш. — Это подарок. Вам, Евгений Захарович.
— Что-о?! Мне? — Евгений Захарович изумленно посмотрел на Николая, словно бы увидел перед собой не сына старого друга, а ожившую статую коня Юрия Долгорукого. — Ты знаешь, Коля… мне ведь нечего дать взамен. У меня же ничего подобного… ну, такого, чтобы как это…
— Да нет, ну вы что, дядь Жень, не надо мне ничего. Просьбочка только одна. Малюсенькая.
— Ты, Коль, до инфаркта не доводи старика, — пробормотал пожилой инженер, приложив руку к груди. — А то ведь, не знай я тебя столько лет, подумал бы, ты мне сейчас убить кого-то предложишь. Поверь, Коля, за водоноску эту кое-кто действительно может… живого человека уконтропупить.
— Да вы что, как можно, я же не живодер какой! — возмущенно фыркнул Николай Серафимович. — Просто мы с мужиками поспорили, ну и… Короче, проигрался я в пух и прах, и теперь надо мне разыграть одного гражданина. Нет-нет, — сантехник протестующе замахал руками, — никакого хулиганства, обычная шутка.
— Точно шутка? Тогда рассказывай.
— В общем, в Ленинград надо съездить. Там один товарищ работает. В институте… черт, как там его… а, вот. В инженерно-экономическом институте. Звать его Чумайс Анатолий Борисович. Морда у него хитрая, а сам рыжий, как этот, — Барабаш прищелкнул пальцами, вспоминая героя мультфильма, — во, Антошка. Всучить ему надо кое-какие бумажки. По слухам, за них он маму родную продаст, а заодно папу и телевизор цветной. А в благодарность надо его попросить, чтобы бумагу одну подписал, отдам, мол, за это, как только разбогатею, миллион или два.
— Н-да? А если не разбогатеет, тогда что?
— Разбогатеет железно. Зуб даю.
— Ну, тогда лучше не миллион просить, а другое. Мало ли что, реформа там денежная, к примеру, и все — тю-тю миллион. Давай-ка мы с тобой пропишем… хм… ты знаешь, мне даже самому интересно стало. В общем, подумать тут надо денек-другой.
— Конечно, Евгений Захарович, думайте. Только побыстрей, если можно. Мне мужики пять дней всего дали.
— Экий ты шустрый, Коля. Расписка на миллион — это не фунт изюма. Думаю, пошлет меня твой Чумайс чёрт-те куда.
— Не, не пошлет. Вы в расписку условие поставьте, что миллионы свои он отдаст, только когда Советский Союз развалится.
— О как! Да-а, с таким условием я бы и сам любую фигню подписал не задумываясь, — засмеялся дядя Женя. — Вот это точно фантастика. Ну надо же, придумал… Советский Союз… Давай сюда свой пакет и это… Расписку на кого писать будем? На тебя?
— Нет, на Бойко Василия Ивановича…
* * *
Через четыре дня Винарский отловил Барабаша возле курилки и вручил ему желтоватый листок, исписанный с обеих сторон.
— Вот, Коля, держи. Всё, как обещал.
Николай вгляделся в строчки и удовлетворенно хмыкнул. «…Обещаю выплатить Бойко Василию Ивановичу денежную сумму, эквивалентную стоимости 2 (двух) тонн золота пробы 999 в дензнаках, имеющих хождение на момент исполнения обязательства…».