Его жилище оказалось крепким, каменным и не без излишеств. По двору сновала пара слуг, Аполлон отметил, что слепец имеет неплохое хозяйство — овец и кое-какой огород. «Значит, из среднего класса», — постановил Ромашкин.
На пороге его и спутников остановил крепкий детина лютого вида — охранник.
— Нам надо повидать Эриманфа, — заявил мальчик.
Имя слепого философа прозвучало впервые и ничего студенту не сказало.
Охранник сплюнул себе под ноги и лениво буркнул:
— Не принимает.
— Примет, — твёрдо произнёс Ромашкин и посмотрел в глаза стража.
Дуэль взглядов длилась недолго. Парень мысленно обещал охраннику тяжкие телесные, и тот, вероятно, что-то такое почувствовал, отвёл глаза.
— Ждите, я спрошу.
Через минуту охранник вернулся и жестом пригласил входить. Внутри было чисто и с элементами лёгкой роскоши, свойственной грекам, чьи дела неплохи. Эриманф любил подчеркнуть статус, об этом буквально вопили цветастые ковры и дорогие амфоры.
Хозяин встретил гостей, восседая на лавке. Ему прислуживала грудастая девица, не отягчённая одеждами. Ромашкин и мальчик с разумом старика принялись пялиться на красотку, а старик с разумом мальца покраснел и отвернулся.
Сам Эриманф был ухоженным мужчиной лет пятидесяти, бородатым и кудрявым, что для здешнего населения являлось нормой. Глаза философа растерянно шарили по комнате, он словно полагался на слух, то и дело поворачиваясь к визитёрам ухом.
— Что привело вас в обитель несчастного многознатца, добрые люди? — как-то излишне распевно спросил Эриманф.
— Есть несколько сложнейших вопросов, связанных с богами, — ответил Аполлон.
И тут философ повёл себя странно. Во-первых, студент буквально физически ощутил: Эриманф его видит и, как в своё время Калхас, видит не просто парня непривычной внешности. Во-вторых, с мудреца слетела напыщенность и он резко сменил тон:
— Так, женщина, возьми с собой почтенного старца и мальчика, размести их в трапезной и накорми-напои, если захотят. Быстро!
Недостаточно расторопная девица получила меткого пендаля по голой попе и поспешно увела спутников Ромашкина в другую комнату.
— Прости глупого Омероса, великий гость, — совсем другим голосом заговорил философ, который давно стоял на ногах, и притом в странном полупоклоне.
— Какого Омероса? — не понял Аполлон.
— Хи-хи, меня, конечно же! Эриманф — это же прозвище. Ну, в честь бесстыдного сынка Аполлона, того, что подсматривал за купавшейся Афродитой и лишился зрения. Неужели ты не слышал этого анекдота на Олимпе?!
— Я не был на Олимпе, — растерянно проговорил студент.
У Омероса отвисла челюсть.
На пороге его и спутников остановил крепкий детина лютого вида — охранник.
— Нам надо повидать Эриманфа, — заявил мальчик.
Имя слепого философа прозвучало впервые и ничего студенту не сказало.
Охранник сплюнул себе под ноги и лениво буркнул:
— Не принимает.
— Примет, — твёрдо произнёс Ромашкин и посмотрел в глаза стража.
Дуэль взглядов длилась недолго. Парень мысленно обещал охраннику тяжкие телесные, и тот, вероятно, что-то такое почувствовал, отвёл глаза.
— Ждите, я спрошу.
Через минуту охранник вернулся и жестом пригласил входить. Внутри было чисто и с элементами лёгкой роскоши, свойственной грекам, чьи дела неплохи. Эриманф любил подчеркнуть статус, об этом буквально вопили цветастые ковры и дорогие амфоры.
Хозяин встретил гостей, восседая на лавке. Ему прислуживала грудастая девица, не отягчённая одеждами. Ромашкин и мальчик с разумом старика принялись пялиться на красотку, а старик с разумом мальца покраснел и отвернулся.
Сам Эриманф был ухоженным мужчиной лет пятидесяти, бородатым и кудрявым, что для здешнего населения являлось нормой. Глаза философа растерянно шарили по комнате, он словно полагался на слух, то и дело поворачиваясь к визитёрам ухом.
— Что привело вас в обитель несчастного многознатца, добрые люди? — как-то излишне распевно спросил Эриманф.
— Есть несколько сложнейших вопросов, связанных с богами, — ответил Аполлон.
И тут философ повёл себя странно. Во-первых, студент буквально физически ощутил: Эриманф его видит и, как в своё время Калхас, видит не просто парня непривычной внешности. Во-вторых, с мудреца слетела напыщенность и он резко сменил тон:
— Так, женщина, возьми с собой почтенного старца и мальчика, размести их в трапезной и накорми-напои, если захотят. Быстро!
Недостаточно расторопная девица получила меткого пендаля по голой попе и поспешно увела спутников Ромашкина в другую комнату.
— Прости глупого Омероса, великий гость, — совсем другим голосом заговорил философ, который давно стоял на ногах, и притом в странном полупоклоне.
— Какого Омероса? — не понял Аполлон.
— Хи-хи, меня, конечно же! Эриманф — это же прозвище. Ну, в честь бесстыдного сынка Аполлона, того, что подсматривал за купавшейся Афродитой и лишился зрения. Неужели ты не слышал этого анекдота на Олимпе?!
— Я не был на Олимпе, — растерянно проговорил студент.
У Омероса отвисла челюсть.
— Нет-нет-нет, я не могу ошибиться, боги дали мне дар различать... Ты не ровня смертным, юноша. А! Ты, очевидно, шутишь над стариком Омеросом!