— Ну, вот, так гораздо лучше, — он поправляет подпругу и настаивает на том, чтобы проводить меня хотя бы до дороги, по которой мы приехали в лес.
Лошади идут неторопливо, и ни Елагин, ни я не подгоняем их.
— Раз вам не пришлось по вкусу сегодняшнее развлечение, надеюсь, хотя бы завтра мне удастся порадовать вас. Вы любите поэзию?
Я осторожно отвечаю:
— Да, разумеется.
Это очень зыбкая почва. Боюсь, если я назову ему своих любимых поэтов, он вынужден будет признать, что даже не слышал о таковых. Нет, всё-таки стоило в школе и в универе уделять внимание творчеству поэтов более ранних веков.
— Завтра нас ожидает музыкально-поэтический вечер. Я представлю вам талантливейшего поэта, и надеюсь, вы не останетесь равнодушной к его творчеству.
— А вы сами, ваше сиятельство, не пишете стихи?
На его губах снова появляется улыбка.
— Нет, Вера Александровна. Я люблю поэзию, но даже чужих стихов помню слишком мало. Я восхищаюсь умением других людей плести из слов причудливые кружева. Сам я на такое не способен. Хотя еще в раннем детстве мой дядя пытался пробудить во мне поэтический дар, но у него мало что получилось. И он ограничился тем, что заставлял меня учить хотя бы чужие стихи — он полагал, что это укрепляет память. Не могу сказать, так ли это, но некоторые стихотворения из детства я помню до сих пор.
— О, это очень интересно, — вежливо говорю я. — Может быть, вы прочитаете что-нибудь?
— Боюсь, вы перемените свое мнение, если услышите, какую чепуху я запомнил накрепко.
Он прокашливается и начинает:
«На рассвете лучик Заглянет в окно,
Змея приласкает,
Что уснул давно,
В зеркало посмотрится
И ускачет прочь,
Тайны выдавая,
Что скрывала ночь».
Я хлопаю в ладоши и смеюсь:
— Ваше сиятельство, признайтесь, вы сами их написали!
— Ну, вот, так гораздо лучше, — он поправляет подпругу и настаивает на том, чтобы проводить меня хотя бы до дороги, по которой мы приехали в лес.
Лошади идут неторопливо, и ни Елагин, ни я не подгоняем их.
— Раз вам не пришлось по вкусу сегодняшнее развлечение, надеюсь, хотя бы завтра мне удастся порадовать вас. Вы любите поэзию?
Я осторожно отвечаю:
— Да, разумеется.
Это очень зыбкая почва. Боюсь, если я назову ему своих любимых поэтов, он вынужден будет признать, что даже не слышал о таковых. Нет, всё-таки стоило в школе и в универе уделять внимание творчеству поэтов более ранних веков.
— Завтра нас ожидает музыкально-поэтический вечер. Я представлю вам талантливейшего поэта, и надеюсь, вы не останетесь равнодушной к его творчеству.
— А вы сами, ваше сиятельство, не пишете стихи?
На его губах снова появляется улыбка.
— Нет, Вера Александровна. Я люблю поэзию, но даже чужих стихов помню слишком мало. Я восхищаюсь умением других людей плести из слов причудливые кружева. Сам я на такое не способен. Хотя еще в раннем детстве мой дядя пытался пробудить во мне поэтический дар, но у него мало что получилось. И он ограничился тем, что заставлял меня учить хотя бы чужие стихи — он полагал, что это укрепляет память. Не могу сказать, так ли это, но некоторые стихотворения из детства я помню до сих пор.
— О, это очень интересно, — вежливо говорю я. — Может быть, вы прочитаете что-нибудь?
— Боюсь, вы перемените свое мнение, если услышите, какую чепуху я запомнил накрепко.
Он прокашливается и начинает:
«На рассвете лучик Заглянет в окно,
Змея приласкает,
Что уснул давно,
В зеркало посмотрится
И ускачет прочь,
Тайны выдавая,
Что скрывала ночь».
Я хлопаю в ладоши и смеюсь:
— Ваше сиятельство, признайтесь, вы сами их написали!