Однажды так скрутило её, что кричать хотелось, но смолчала. Подумала себя жизни лишить. Сила неведомая страхом голову, а бездействием руки ноги сковала. Утром как-то встала Татьяна, да так тошно сделалось, что в кухню выбежала. Там мать у плиты возится, но дальше бежать сил не было, тут прямо на пол и вырвала. Мать на Татьяну тогда посмотрела как-то по-особому, но ничего не спрашивала. Мало ли, с кем не бывает.
Когда на следующее утро всё повторилось, мать в ярости так и закричала:
– Ах ты дрянь подзаборная. Ты чего это удумала, гадина? – схватила тряпку какая под руку попалась и давай Таньку хлестать. – Что отец твой алкаш беспросветный, царство небесное, покою мне ни днём, ни ночь не давал! А теперь и ты туда же, по той же дорожке идти собралась?!
Долго хлестала, бегала за ней по всему дому. Ругалась страшно, орала, как блаженная. Танька тоже орала, плакала, просила мать остановиться, но та ещё больше распалялась. Когда снова до кухни добежали, схватила Татьяна нож здоровенный, материн любимый, к горлу себе приставила и закричала:
– Не подходи, убью себя. Только двинься. Сразу убью.
Тут только мать остановилась. Дыхание тяжелое, сиплое:
– Положи нож Танька. Не трону я тебя, – устало сказала, тряпку кинула на пол. – Что же ты дочь позор такой в дом к нам принесла? Как же так? Как теперь людям в глаза смотреть?
Села она у стола, голову на руки уронила и зарыдала. Танька нож положила и к матери подошла. Обхватила за шею:
– Мамочка, прости меня, прости. Не знаю, как получилось. Не виновата я.
Схватила мать её, к себе прижала. Так и плакали они пока на дворе собака не залаяла.
– Всё, – сказала мать, – хватит. Что есть, то есть. Решим небось дело это.
С неделю, тишина в доме. Всё что по хозяйству полагалось, делала Татьяна как всегда. Только воду мать не позволяла таскать. Мишке десятилетнему наказывала с вёдрами носится. Тот поворчал немного, да и успокоился. Пришлось выполнять.
В конце месяца получила мать письмо, долго читала. Что-то обдумывала. Потом к Татьяне в комнату пришла, глянула исподлобья и сказала:
– Собирай вещички. Теплое тоже бери, неизвестно как затянется. Завтра поеду, билеты возьму. Едем к родственнице моей двоюродной, там дело и решим.
Вещей немного набралось, небольшая сумка. Мать туда и ботиночки, и куртку вместила и ещё кое-чего нужное.
Через неделю сели в поезд и поехали подальше от дома – туда, где никто ничего не узнает.
День за днём, месяц за месяцем. Тянется время в чужом городе. Бесконечная череда утро, день, ночь. Ни встать и ни пойти погулять с подружками как прежде. Нет девчонок, там они, дома остались. В чужом городе никого, только мать и тётка что-то постоянно шепчутся. Да мальчишка тёткин сын кругами ходит, чтобы с ним поиграла. Надоел до жути. В то время приходила ещё беременная молодая женщина. Всё на Таньку искоса поглядывала.
Вереница дней скуку навевает. Живот растёт, а в уме только о гулянках мысли. Да несбывшиеся мечты о Петьке.
Лето закончилось, осень проползла, протрещала зима. В апреле всё чаще проглядывались тёплые деньки, стало Татьяне совсем тяжело. Всё естество требовало разрешения от нежеланной ноши. Тело болело и ныло, хотелось поскорее уже избавиться от этого всего, но по срокам ещё неделя две оставалась.
Двоюродная сестра матери – Алевтина Михайлова, акушеркой работала. Потому и написала ей мать письмо с просьбой о помощи. Плакалась, что в деревне если узнают о позоре с каким Татьяна ходит, со свету девку сживут. А она – мать, такого исхода для своего дитя совсем не желает.
Хоть и приходилось им давно, ещё в детстве видеться, но Алевтина сестре не отказала. Позвала к себе в город, пообещала проблему решить. Как приехали деревенские родственники, дружба у Алевтины с матерью Татьяны с первых дней завязалась тесная. Но на саму Татьяну тётка смотрела нехорошо, подозрительно и порой даже от взгляда страшно делалось. Она ничего не говорила, но и без слов было понятно – осуждает.
Сама Таня давно поняла, какую глупую ошибку совершила, но ведь такого она не предполагала. Если бы знала как дело обернётся, ни в жизнь не пошла бы с Петькой в лес. Хотя кто знает, как бы там вышло. Теперь уже чего говорить. Спасибо хоть мать из деревни вовремя увезла, пока живота ни кто не усмотрел.
Однажды так скрутило её, что кричать хотелось, но смолчала. Подумала себя жизни лишить. Сила неведомая страхом голову, а бездействием руки ноги сковала. Утром как-то встала Татьяна, да так тошно сделалось, что в кухню выбежала. Там мать у плиты возится, но дальше бежать сил не было, тут прямо на пол и вырвала. Мать на Татьяну тогда посмотрела как-то по-особому, но ничего не спрашивала. Мало ли, с кем не бывает.
Когда на следующее утро всё повторилось, мать в ярости так и закричала:
– Ах ты дрянь подзаборная. Ты чего это удумала, гадина? – схватила тряпку какая под руку попалась и давай Таньку хлестать. – Что отец твой алкаш беспросветный, царство небесное, покою мне ни днём, ни ночь не давал! А теперь и ты туда же, по той же дорожке идти собралась?!
Долго хлестала, бегала за ней по всему дому. Ругалась страшно, орала, как блаженная. Танька тоже орала, плакала, просила мать остановиться, но та ещё больше распалялась. Когда снова до кухни добежали, схватила Татьяна нож здоровенный, материн любимый, к горлу себе приставила и закричала:
– Не подходи, убью себя. Только двинься. Сразу убью.
Тут только мать остановилась. Дыхание тяжелое, сиплое:
– Положи нож Танька. Не трону я тебя, – устало сказала, тряпку кинула на пол. – Что же ты дочь позор такой в дом к нам принесла? Как же так? Как теперь людям в глаза смотреть?
Села она у стола, голову на руки уронила и зарыдала. Танька нож положила и к матери подошла. Обхватила за шею:
– Мамочка, прости меня, прости. Не знаю, как получилось. Не виновата я.
Схватила мать её, к себе прижала. Так и плакали они пока на дворе собака не залаяла.
– Всё, – сказала мать, – хватит. Что есть, то есть. Решим небось дело это.
С неделю, тишина в доме. Всё что по хозяйству полагалось, делала Татьяна как всегда. Только воду мать не позволяла таскать. Мишке десятилетнему наказывала с вёдрами носится. Тот поворчал немного, да и успокоился. Пришлось выполнять.
В конце месяца получила мать письмо, долго читала. Что-то обдумывала. Потом к Татьяне в комнату пришла, глянула исподлобья и сказала:
– Собирай вещички. Теплое тоже бери, неизвестно как затянется. Завтра поеду, билеты возьму. Едем к родственнице моей двоюродной, там дело и решим.
Вещей немного набралось, небольшая сумка. Мать туда и ботиночки, и куртку вместила и ещё кое-чего нужное.
Через неделю сели в поезд и поехали подальше от дома – туда, где никто ничего не узнает.
День за днём, месяц за месяцем. Тянется время в чужом городе. Бесконечная череда утро, день, ночь. Ни встать и ни пойти погулять с подружками как прежде. Нет девчонок, там они, дома остались. В чужом городе никого, только мать и тётка что-то постоянно шепчутся. Да мальчишка тёткин сын кругами ходит, чтобы с ним поиграла. Надоел до жути. В то время приходила ещё беременная молодая женщина. Всё на Таньку искоса поглядывала.
Вереница дней скуку навевает. Живот растёт, а в уме только о гулянках мысли. Да несбывшиеся мечты о Петьке.
Лето закончилось, осень проползла, протрещала зима. В апреле всё чаще проглядывались тёплые деньки, стало Татьяне совсем тяжело. Всё естество требовало разрешения от нежеланной ноши. Тело болело и ныло, хотелось поскорее уже избавиться от этого всего, но по срокам ещё неделя две оставалась.
Двоюродная сестра матери – Алевтина Михайлова, акушеркой работала. Потому и написала ей мать письмо с просьбой о помощи. Плакалась, что в деревне если узнают о позоре с каким Татьяна ходит, со свету девку сживут. А она – мать, такого исхода для своего дитя совсем не желает.
Хоть и приходилось им давно, ещё в детстве видеться, но Алевтина сестре не отказала. Позвала к себе в город, пообещала проблему решить. Как приехали деревенские родственники, дружба у Алевтины с матерью Татьяны с первых дней завязалась тесная. Но на саму Татьяну тётка смотрела нехорошо, подозрительно и порой даже от взгляда страшно делалось. Она ничего не говорила, но и без слов было понятно – осуждает.
Сама Таня давно поняла, какую глупую ошибку совершила, но ведь такого она не предполагала. Если бы знала как дело обернётся, ни в жизнь не пошла бы с Петькой в лес. Хотя кто знает, как бы там вышло. Теперь уже чего говорить. Спасибо хоть мать из деревни вовремя увезла, пока живота ни кто не усмотрел.