Третьим, кто испытывал беспокойство и неудовлетворенность, был сам Мазур.
Собрание проходило хорошо. Он услышал сегодня немало приятных слов. Но с той минуты, как Мазур заметил каменное лицо Ярины, как перехватил ее недоверчивый взгляд, он не мог отделаться от тревоги.
— Да хватит уже! — крикнул Веренчук. — Обо всем поговорили.
«Вижу тебя насквозь, Веренчук!» — хочется крикнуть Ярине. Но лишь плотнее сжала губы.
Мазур снова обращается в зал:
— Говорите, люди добрые!
Сколько она их видела на своем веку, этих председателей?
Вспоминает Ярина Сазанца — ворюгу.
Вспоминает Пилипенко, что день и ночь на людей покрикивал.
Вспоминает Пивторыдядько, что в самогонке тонул…
Зал гудит, чего-то ждет. Ждет и Мазур. А Ярина все колеблется, нервно теребя в руках свернутую трубкой газету.
Вспомнилась ей первая встреча с Мазуром на ферме, когда что-то шевельнулось в груди, когда поверила ему: «Вот это человек!» Вспомнилась жена Мазура Ганна Александровна, и при мысли, что завтра докторше стыдно будет на улице показаться, у Ярины замирало сердце.
— Значит, обо всем поговорили? — еще раз спросил Мазур. — Смотрите же! Чтоб не было потом шу-шу-шу по углам. Чтоб закончить нам собрание, как говорится, с чистой совестью.
Вздрогнула Ярина: «И он, он еще смеет говорить про чистую совесть!»
И встала с места.
Из другого угла послышался хриплый голос Веренчука:
— Кончать пора. Что еще там бабе вздумалось…
— Погоди, — бросила Ярина, даже не взглянув в его сторону, и двинулась к сцене.
— Хотите что-то сказать? — поднял брови Мазур.
— Хочу что-то сказать, — ответила Ярина.
На сцену она не поднялась, а остановилась перед помостом, так, чтоб и собрание и Мазура видеть.
На нее смотрело несколько сот внимательных глаз.
Третьим, кто испытывал беспокойство и неудовлетворенность, был сам Мазур.
Собрание проходило хорошо. Он услышал сегодня немало приятных слов. Но с той минуты, как Мазур заметил каменное лицо Ярины, как перехватил ее недоверчивый взгляд, он не мог отделаться от тревоги.
— Да хватит уже! — крикнул Веренчук. — Обо всем поговорили.
«Вижу тебя насквозь, Веренчук!» — хочется крикнуть Ярине. Но лишь плотнее сжала губы.
Мазур снова обращается в зал:
— Говорите, люди добрые!
Сколько она их видела на своем веку, этих председателей?
Вспоминает Ярина Сазанца — ворюгу.
Вспоминает Пилипенко, что день и ночь на людей покрикивал.
Вспоминает Пивторыдядько, что в самогонке тонул…
Зал гудит, чего-то ждет. Ждет и Мазур. А Ярина все колеблется, нервно теребя в руках свернутую трубкой газету.
Вспомнилась ей первая встреча с Мазуром на ферме, когда что-то шевельнулось в груди, когда поверила ему: «Вот это человек!» Вспомнилась жена Мазура Ганна Александровна, и при мысли, что завтра докторше стыдно будет на улице показаться, у Ярины замирало сердце.
— Значит, обо всем поговорили? — еще раз спросил Мазур. — Смотрите же! Чтоб не было потом шу-шу-шу по углам. Чтоб закончить нам собрание, как говорится, с чистой совестью.
Вздрогнула Ярина: «И он, он еще смеет говорить про чистую совесть!»
И встала с места.
Из другого угла послышался хриплый голос Веренчука:
— Кончать пора. Что еще там бабе вздумалось…
— Погоди, — бросила Ярина, даже не взглянув в его сторону, и двинулась к сцене.
— Хотите что-то сказать? — поднял брови Мазур.
— Хочу что-то сказать, — ответила Ярина.
На сцену она не поднялась, а остановилась перед помостом, так, чтоб и собрание и Мазура видеть.
На нее смотрело несколько сот внимательных глаз.