— Как попал? — повторил он. — Это долгая история.
— А где ваш отец?
— Умер в сорок третьем году.
— А мать?
— Тоже умерла, в сорок первом.
— Ужасно. В эту войну люди гибли как мухи… Они умерли в России?
— Да. В Советском Союзе.
Крачиньская умолкла, закурила новую сигарету и начала внимательно рассматривать Кольского.
— Вижу, что вы очень изменились.
— Ну конечно. Ведь прошло столько лет.
— А мы здесь… Кто этого не пережил, тот никогда не поймет. Я все время жила в страхе, с рассвета до поздней ночи: то облавы, то аресты. Евреев всех уничтожили. Собрали их на Рыночной площади и погнали куда-то, как скот на убой. Вы знали старую Генглову, у которой был свой магазинчик на Фольварочной улице? Удрала от них с лесопилки и явилась ко мне… Чем я могу вам помочь, говорю, сама боюсь, что в любой момент могут меня убить. Дала ей хлеба, яиц на дорогу, и та ушла.
— А Ева?
— Ева… — Крачиньская задумалась. — Ева вся в отца, совсем себя не бережет. Скажите ей об этом…
Пробили настенные часы. «Ты, — втолковывал ему утром майор Свентовец, — не суди о людях по их словам, не спеши делать выводы. Ты же вернулся сюда спустя целых пять лет».
— Я всегда говорила, — продолжала Крачиньская, — что ваш отец напрасно уехал из Боровицы куда-то на восток. Сидел бы себе здесь, может, немцы его и не тронули бы…
— Ну, мне уже пора, — поднялся Кольский. — Значит, Ева у Бжецкой?
— Да-да! Приходите к нам, когда захочется, всегда рады видеть вас. А если надумаете вдруг переночевать у нас, — пожалуйста, только надо иметь какую-нибудь бумажку, потому что ходят всякие и…
— Спасибо, ночевать у вас я не буду, наша часть стоит неподалеку отсюда.
— Входите, пожалуйста, — сказала Зося Бжецкая. — Здесь все собрались.
Кольский шел как во сне. Когда остановился на пороге, в комнате воцарилась такая тишина, что слышен был даже скрип сапог; трое парней вскочили со стульев, он не видел их лиц — на диване сидела Ева.
— Да это же Кольский! — Она поднялась, подошла к нему — он продолжал торчать в дверях. — Ну, как поживаешь, Эдек? Я действительно очень рада…
Но тут голос девушки сорвался, она положила руки ему на плечи и поцеловала его в губы.
— Как попал? — повторил он. — Это долгая история.
— А где ваш отец?
— Умер в сорок третьем году.
— А мать?
— Тоже умерла, в сорок первом.
— Ужасно. В эту войну люди гибли как мухи… Они умерли в России?
— Да. В Советском Союзе.
Крачиньская умолкла, закурила новую сигарету и начала внимательно рассматривать Кольского.
— Вижу, что вы очень изменились.
— Ну конечно. Ведь прошло столько лет.
— А мы здесь… Кто этого не пережил, тот никогда не поймет. Я все время жила в страхе, с рассвета до поздней ночи: то облавы, то аресты. Евреев всех уничтожили. Собрали их на Рыночной площади и погнали куда-то, как скот на убой. Вы знали старую Генглову, у которой был свой магазинчик на Фольварочной улице? Удрала от них с лесопилки и явилась ко мне… Чем я могу вам помочь, говорю, сама боюсь, что в любой момент могут меня убить. Дала ей хлеба, яиц на дорогу, и та ушла.
— А Ева?
— Ева… — Крачиньская задумалась. — Ева вся в отца, совсем себя не бережет. Скажите ей об этом…
Пробили настенные часы. «Ты, — втолковывал ему утром майор Свентовец, — не суди о людях по их словам, не спеши делать выводы. Ты же вернулся сюда спустя целых пять лет».
— Я всегда говорила, — продолжала Крачиньская, — что ваш отец напрасно уехал из Боровицы куда-то на восток. Сидел бы себе здесь, может, немцы его и не тронули бы…
— Ну, мне уже пора, — поднялся Кольский. — Значит, Ева у Бжецкой?
— Да-да! Приходите к нам, когда захочется, всегда рады видеть вас. А если надумаете вдруг переночевать у нас, — пожалуйста, только надо иметь какую-нибудь бумажку, потому что ходят всякие и…
— Спасибо, ночевать у вас я не буду, наша часть стоит неподалеку отсюда.
— Входите, пожалуйста, — сказала Зося Бжецкая. — Здесь все собрались.
Кольский шел как во сне. Когда остановился на пороге, в комнате воцарилась такая тишина, что слышен был даже скрип сапог; трое парней вскочили со стульев, он не видел их лиц — на диване сидела Ева.
— Да это же Кольский! — Она поднялась, подошла к нему — он продолжал торчать в дверях. — Ну, как поживаешь, Эдек? Я действительно очень рада…
Но тут голос девушки сорвался, она положила руки ему на плечи и поцеловала его в губы.