Аллюр четыре креста. Ну да, вот прямо по этому снегу.
Я написал: «12++++ ponyal. Sneg/storm +++++. Vylechu pri 1 vozm»
— Вот теперь можно и кашку, — сказал я. — Позобать.
— Чо пишут-то?
— Пишут, что бросай всё и лети до хаты.
— Случилось чо?
Я пожал плечами:
— Думаю, да. Но у нас всё время что-то случается.
Веник вытащил кастрюлю из полушубка, приоткрыл крышку, вдохнул.
— От такого-то в ваших московских ресторанах-то не подадут, чо! — с гордостью сказал он — и прислушался. — Идёт ли чо ли кто?..
И точно: ритмичный хруст наста, потом удары о крылечко — и дверь приоткрылась. Сначала внутрь избы вошло облако пара, а следом — низенький Яша, с сугробами на плечах и голове; в дверях он повернулся к нам боком, предъявив приличных размеров рюкзак, тоже облепленный снегом, сбросил его на порог, снял доху, свалил с неё на крыльцо снег, потом туда же отправил горку снега с рюкзака; потом постукал резиновыми броднями (они-то как раз были почти чистые), закрыл дверь и тогда уже повернулся к нам:
— Здра-авствуйте!
— И тебе здорово, Яша, — сказал Веник.
— Здравствуй, Яша, — сказал я. — Ты так вовремя!..
— Торопился, — сказал Яша. Сел у двери и, покряхтывая, стянул бродни. Они были надеты на босу ногу. — Чайком побалуете?
— А то ж! — воскликнул Веник. — Вот тебе чуньки… — он достал из угла валенки с обрезанными голенищами. — Всё так и ходишь босой-то?
— А чо? — сказал Яша. — Это вам, русским, холодно. Нам, тофам, в тайге тёпло.
Потирая руки, он сел за стол. Веник налил ему полную кружку дымящегося дегтярно-чёрного «подошвенного» чая. Яша бухнул туда несколько кусков сахара и ложку сливочного масла. Потянул носом. Сказал:
— Хорошо-о! — и повернулся ко мне: — Ко мне шёл?
Я кивнул.
— Ну а я, виш, решил не ждать. Чо зря ноги топтать? Завтра-то с ранья и пойдём-ка.
— Куда? — спросил я, немного потеряв нить разговора.
Аллюр четыре креста. Ну да, вот прямо по этому снегу.
Я написал: «12++++ ponyal. Sneg/storm +++++. Vylechu pri 1 vozm»
— Вот теперь можно и кашку, — сказал я. — Позобать.
— Чо пишут-то?
— Пишут, что бросай всё и лети до хаты.
— Случилось чо?
Я пожал плечами:
— Думаю, да. Но у нас всё время что-то случается.
Веник вытащил кастрюлю из полушубка, приоткрыл крышку, вдохнул.
— От такого-то в ваших московских ресторанах-то не подадут, чо! — с гордостью сказал он — и прислушался. — Идёт ли чо ли кто?..
И точно: ритмичный хруст наста, потом удары о крылечко — и дверь приоткрылась. Сначала внутрь избы вошло облако пара, а следом — низенький Яша, с сугробами на плечах и голове; в дверях он повернулся к нам боком, предъявив приличных размеров рюкзак, тоже облепленный снегом, сбросил его на порог, снял доху, свалил с неё на крыльцо снег, потом туда же отправил горку снега с рюкзака; потом постукал резиновыми броднями (они-то как раз были почти чистые), закрыл дверь и тогда уже повернулся к нам:
— Здра-авствуйте!
— И тебе здорово, Яша, — сказал Веник.
— Здравствуй, Яша, — сказал я. — Ты так вовремя!..
— Торопился, — сказал Яша. Сел у двери и, покряхтывая, стянул бродни. Они были надеты на босу ногу. — Чайком побалуете?
— А то ж! — воскликнул Веник. — Вот тебе чуньки… — он достал из угла валенки с обрезанными голенищами. — Всё так и ходишь босой-то?
— А чо? — сказал Яша. — Это вам, русским, холодно. Нам, тофам, в тайге тёпло.
Потирая руки, он сел за стол. Веник налил ему полную кружку дымящегося дегтярно-чёрного «подошвенного» чая. Яша бухнул туда несколько кусков сахара и ложку сливочного масла. Потянул носом. Сказал:
— Хорошо-о! — и повернулся ко мне: — Ко мне шёл?
Я кивнул.
— Ну а я, виш, решил не ждать. Чо зря ноги топтать? Завтра-то с ранья и пойдём-ка.
— Куда? — спросил я, немного потеряв нить разговора.