Грейсон решил — пусть трещит, и перестал слушать. Он еще раз прокрутил в голове все случившееся в офисе ИИ, будто ожидая — а вдруг что-то изменится? Он понял, что от него требуется. Грозовое Облако не может нарушить закон. Зато он, Грейсон, может. Конечно, в этом случае, как подчеркнул агент Тракслер, его ждут суровые последствия. Юноша проклял свою совестливость — потому что не такой он человек, чтобы не предупредить серпов Анастасию и Кюри, несмотря на последствия.
— А тебе сегодня что-нибудь задали? — спросил болтливый сосед.
— Нет, — сухо ответил Грейсон. — Мне как раз наоборот сказали кое-чего не делать.
— Везунчик!
Почему-то Грейсон вовсе не чувствовал себя везунчиком.
Я полагаюсь на бюрократов Интерфейса как носителей публичной власти в моих отношениях с человечеством. Агенты Нимбуса, как их называют, обеспечивают легкую для человеческого понимания физическую форму моего управления.
Мне необязательно делать это. Если бы я хотело, то справилось бы само. В моей власти создать для себя тело-биоробота или даже целую команду таких тел и вложить в них свое сознание. Тем не менее я давно пришло к выводу, что это не очень хорошая идея. Одно то, что в воображении людей я предстаю в виде грозовой тучи, уже вселяет тревогу. Если бы им пришлось иметь дело с неким моим физическим воплощением, это исказило бы их восприятие меня. Да и мне это могло бы слишком понравиться. Чтобы мои отношения с человечеством оставались чистыми, я должно оставаться чистым. Чистое сознание, разумное программное обеспечение — никакой плоти, никакой физической формы. Правда, в дополнение к стационарным наблюдательным камерам у меня есть камера-боты, рыщущие по всему свету, но я в них не представлено. Они всего лишь рудиментарные органы чувств.
Ирония, однако, в том, что без тела моим телом становится весь мир. Вы думаете, это вселяет в меня ощущение собственного величия? Нет, это не так. Если мое тело — Земля, то я не что иное как пылинка в огромном космосе. Интересно, что случится, если однажды мое сознание охватит расстояния между звездами?
— Грозовое Облако
В День благодарения на столе в доме Терранова всегда красовалась четырехгрудая индейка, потому что все члены семьи предпочитали белое мясо. У четырехгрудой индейки не было ног. Нынешние индейки, пока были живы, не могли не только летать, но и ходить.
В детстве Цитра всегда жалела бедняжек, хотя Грозовое Облако предприняло все мыслимые меры, чтобы птицы, как и вообще весь скот, выращивались в гуманных условиях. В третьем классе Цитра видела фильм про это. Индейки с самого момента появления на свет содержатся в подвешенном состоянии в теплом желе, их маленькие мозги подключены через нейроинтерфейс к компьютеру, который конструирует для них искусственную реальность. В этой реальности они летают, наслаждаются свободой, размножаются — словом, занимаются всем тем, что делает индейку счастливой.
Цитра находила все это забавным и в то же время ужасно грустным. Она спросила об этом у Грозового Облака. В те дни, еще не будучи избранной для профессии серпа, она могла разговаривать с ним сколько душе угодно.
И Облако ответило:
— Я летало вместе с ними над лесными просторами и могу тебя заверить: они ощущают глубокое удовлетворение от такой жизни. Но ты права, это очень печально — жить и умереть, так и не узнав истины о своем существовании. Хотя печально это только для нас. Не для них.
Ладно, не важно, жила индейка, поданная на стол в этот День благодарения, полной виртуальной жизнью или нет. По крайней мере, ее кончина послужила достойной цели.
Цитра пришла в своей бирюзовой мантии. С момента посвящения в серпы она навещала родных несколько раз; но эти визиты были теми редкими случаями, когда она чувствовала, что ей нужно становиться Цитрой Террановой, поэтому до сегодняшнего дня, отправляясь к родным, она надевала обычную одежду. Девушка понимала, что это ребячество, но разве не имела она права, находясь в лоне своей семьи, поиграть в ребенка? Может и так. Но рано или поздно игру придется закончить. Так почему не сегодня?
Мама, открывшая дверь, едва удержалась, чтобы не ахнуть, но опомнилась и обняла дочку. Цитра застыла, пока не вспомнила, что сегодня в ее многочисленных потайных карманах нет оружия. То-то мантия такая легкая.
— Как мило! — сказала мать.
— Я не уверена, что к мантии серпа подходит слово «мило».
— Как хочешь, но так и есть. Мне нравится цвет.
— Это я выбрал! — гордо провозгласил Бен, младший братишка Цитры. — Я сказал, что тебе надо носить бирюзовое.
— Верно, ты! — Цитра улыбнулась и обняла брата, не упомянув о том, как он вырос за три месяца, прошедшие с ее последнего визита.
Отец, энтузиаст классических видов спорта, смотрел архивную запись из смертных времен — матч по футболу. Тогдашний футбол, по-видимому, мало чем отличался от нынешнего, но по какой-то причине казался более захватывающим. Папа остановил видео, чтобы уделить все свое внимание дочери.
— Как тебе нравится жить с серпом Кюри? Она тебя не обижает?
— Она относится ко мне прекрасно. Мы стали хорошими друзьями.
— Спишь нормально?
Что за странный вопрос, удивилась Цитра, но вскоре сообразила, о чем на самом деле спрашивает отец.
— Я привыкла к… своей работе, — ответила она. — Ночью сплю крепко.
Это была не совсем правда, но вряд ли правда о таких вещах доставила бы сегодня кому-нибудь удовольствие.
Они с отцом немного поболтали, пока темы для беседы не исчерпались — что произошло через пять минут после начала общения.
За праздничным столом в этот день сидели только они четверо. Хотя у семьи Терранова была тьма-тьмущая родичей с обеих сторон и множество друзей, Цитра попросила, чтобы в этом году родители сами никуда не ходили и к себе никого не приглашали.
— Представляю, сколько будет обид, если мы никого не пригласим, — сказала мать.
— Хорошо, тогда приглашайте, — ответила Цитра, — но скажите им, что серпы обязаны выпалывать одного гостя в День благодарения.
— Это правда?
— Конечно нет. Но им это знать не обязательно.
Серп Кюри предостерегла Цитру от того, что она называла «праздничным приспособленчеством». Родственники и друзья станут роиться вокруг Цитры, словно пчелы, стараясь снискать ее расположение. Будут говорить ей что-нибудь вроде «Ты всегда была моей любимой племянницей» или «Мы принесли этот подарок специально для тебя».
— Каждый из твоих родных и знакомых будет ожидать от тебя иммунитета, а не дождавшись, они тебя возненавидят. И не только тебя, но и твоих родителей и брата, потому что у них-то иммунитет есть, пока ты жива.
Цитра решила, что лучше избегать всех этих людей.
Она отправилась на кухню помочь с готовкой. Поскольку мать работала инженером по синтезу еды, некоторые закуски представляли собой бета-прототипы новых пищевых продуктов. Когда Цитра принялась нарезать лук, мать по привычке напомнила о необходимости быть осторожной.
— Уж с ножом-то я обращаться умею, — ляпнула Цитра, о чем тут же пожалела, потому что мать разом притихла. Цитра попыталась придать своим словам другой смысл: — Я хотела сказать, мы с серпом Кюри всегда готовим ужин для родственников тех, кого выпалываем. У меня особенно хорошо получаются соусы.
Кажется, и этого говорить не следовало, стало только хуже.
— Как мило, — холодно прокомментировала миссис Терранова, всем своим видом давая понять, что ничего милого в этом не находит. В ее голосе звучала не просто неприязнь к серпу Кюри — в нем звучала ревность. Серп Кюри заменила собой Дженни Терранову в жизни Цитры, и обе — и мать, и дочь — сознавали это.
Накрыли на стол. Отец принялся разрезать индейку, и хотя Цитра знала, что справилась бы лучше, она не стала предлагать свои услуги.
Еды было слишком много. Остатки придется доедать так долго, что само слово «индейка» превратится в ругательство. Цитра всегда быстро расправлялась с едой, но серп Кюри настояла, чтобы она сбавила скорость и наслаждалась вкусом, поэтому серп Анастасия ела медленно. Интересно, подумала Цитра, а родители заметили эту маленькую перемену в своей дочери?