— Можем идти назад? — с надеждой проговорила я.
— Что? Для этого, что ли, шли?! — Он презрительно отбросил стакан, тем более что и водка кончилась — капли не осталось.
— Конечно, нет! — ещё более презрительно ответила я.
Так немножко передохнув и взбодрившись, мы двинулись вперёд. Такими короткими перебежками мы двигались, наверное, ещё час и наконец вышли на край льда — он уже не только пружинил, но явно уж наклонялся в опасную даль.
— Все! Я куда-то поехала!
— Стой! — ухватил меня за полушубок. — Так! Бурим!
Он составил из двух кусков огромный штопор и начал винтить. К дыре сбегались белые пузыри.
— Так! Порядок!
Это он чуть не провалился вместе с буром в дыру.
— Бери фонарь, свети! Да в моём ящике! Вот... Да не так, ядрёна вошь!
Надышав на руки, он стал цеплять свои полудрагоценные мормышки, и тут вдруг стала каким-то обвалом нарастать мелкобарабанная дробь, и вот уже пронеслось по льду и по нам.
— Дождь?
— Ливень!
— Зря, едрёна вошь, пёрлись!
Я скромно промолчала.
Он побросал все в ящик, дернул вожжи.
— Поехали!
Мы шли долго и яростно. Ветер теперь не лепил в лицо, но зато дождь протекал за шиворот, между грудей и по животу. Вдруг лёд под нами снова стал вести себя игриво: нагибался, и мы катились.
— Опять на край, что ли, вышли?
И я как раз только подумала об этом, но боялась сказать.
— Та-ак!
Мы огляделись: кругом более чем уныло — но тьма была ещё заштрихована толстым дождем.
— Можем идти назад? — с надеждой проговорила я.
— Что? Для этого, что ли, шли?! — Он презрительно отбросил стакан, тем более что и водка кончилась — капли не осталось.
— Конечно, нет! — ещё более презрительно ответила я.
Так немножко передохнув и взбодрившись, мы двинулись вперёд. Такими короткими перебежками мы двигались, наверное, ещё час и наконец вышли на край льда — он уже не только пружинил, но явно уж наклонялся в опасную даль.
— Все! Я куда-то поехала!
— Стой! — ухватил меня за полушубок. — Так! Бурим!
Он составил из двух кусков огромный штопор и начал винтить. К дыре сбегались белые пузыри.
— Так! Порядок!
Это он чуть не провалился вместе с буром в дыру.
— Бери фонарь, свети! Да в моём ящике! Вот... Да не так, ядрёна вошь!
Надышав на руки, он стал цеплять свои полудрагоценные мормышки, и тут вдруг стала каким-то обвалом нарастать мелкобарабанная дробь, и вот уже пронеслось по льду и по нам.
— Дождь?
— Ливень!
— Зря, едрёна вошь, пёрлись!
Я скромно промолчала.
Он побросал все в ящик, дернул вожжи.
— Поехали!
Мы шли долго и яростно. Ветер теперь не лепил в лицо, но зато дождь протекал за шиворот, между грудей и по животу. Вдруг лёд под нами снова стал вести себя игриво: нагибался, и мы катились.
— Опять на край, что ли, вышли?
И я как раз только подумала об этом, но боялась сказать.
— Та-ак!
Мы огляделись: кругом более чем уныло — но тьма была ещё заштрихована толстым дождем.