— Сачкуешь? — подойдя к нему, спокойно спросил я. Не то чтобы я из кожи лез, лишь бы показать себя старшим, просто надоело смотреть на бездельника, когда все работают.
— Вали отсюда, князь, — лениво процедил сквозь зубы Мишка. Он развалился на соломе и, не глядя на меня, пускал дым в небо. Князем он называл меня, вкладывая в это слово все свое презрение. Тогда «князь», «барин», «буржуй» — все это звучало оскорбительно, почти как «фашист».
Толстые губы его растянулись в улыбке. Улыбка у него была неприятная, нос тоже расползся, а глаза превратились в две щелки. И еще мне не понравилось, что он нахально пускал папиросный дым в мою сторону.
— Я за тебя копать не буду, — сдерживая раздражение, сказал я. — Вставай!
— А ты, князь, настырный! —добродушно заметил он. — Из кожи лезешь, чтобы начальству угодить. Сука ты.
Я нагнулся, чтобы сграбастать его за грудки и встряхнуть как следует, но тут же взвыл от дикой боли: Мишка Китаец лягнул меня ботинком в пах. Пока я, стиснув зубы, считал звезды, мельтешившие в глазах, он громко смеялся. Толстая круглая рожа его казалась мне размазанным на черной сковороде жирным блином... Но Мишка Китаец еще не знал меня: дальше пикировки словами у нас до сей поры не доходило. Он не знал, как я дерусь, когда меня не на шутку разозлят. Так и не выпрямившись, я, выставив острые коленки, навалился на него. Кулаки мои сами замолотили по его роже. Он извивался подо мной, изрыгал ругательства, но сбросить меня так и не смог. Я, наверное, тоже что-то рычал в ответ, один раз пальцы мои попали в его мокрый рот, он тут же укусил, но в следующий момент сам завопил от дикой боли: мой кулак пришелся ему как раз по носу. Я слышал, как что-то хрустнуло, но это меня не остановило...
Нас с трудом растащили в разные стороны. Не ребята, конечно, а воспитатели, которых кто-то из девчонок позвал. Я уже не помнил себя, вырывался, тащил державших меня вперед, туда, где находился Китаец.
Не знаю, что было у меня на лице, но Мишкина физиономия перекосилась, кровь перемешалась с соплями и слезами. Одной рукой он держался за разбитый нос и, всхлипывая, что-то гнусавил склонившемуся над ним воспитателю.
Попало нам одинаково, хотя я считал, что виноват был он. С неделю Мишка гнусавил, его даже на уроках не вызывали к доске. Оказывается, я ему какой-то хрящик в носу повредил. А может, притворялся. От ребят он узнал, что со мной драться ему не следовало бы, дело в том, что я дерусь до последнего, пусть даже противник сильнее меня. Во мне поднималась такая дикая ярость, что сам я уже не мог остановиться...
С того осеннего дождливого дня мы навсегда стали с Мишкой Китайцем врагами. Точнее, он стал моим заклятым врагом. Не гадь он мне, я бы и внимания на него не обращал, но Мишка оказался мелким пакостником, способным на все. Чего только я не натерпелся от него за год. Потом Китаец сбежал от нас, прихватив из кармана пальто завуча только что полученную им зарплату за месяц.
Больше я Мишку Китайца не встречал, если не считать другого Мишку, которого я тоже прозвал Китайцем... Второй в моей жизни Мишка Китаец повстречался мне много лет спустя, когда я уже стал писателем...
А пакости детдомовский Мишка сотворял такие: я мог после отбоя забраться под жесткое одеяло и тут же заорать от боли. Это Китаец рассыпал на простыне иголки. Он сам как-то рассказывал, что если иголка воткнется и попадет под кожу, то может с кровью дойти до самого сердца, и тогда человек погибает... Так что Мишка Китаец, ни много ни мало, хотел меня на тот свет отправить! Гнусавить он скоро перестал, но на носу белая вмятина так и осталась. Оставил он и мне на всю жизнь памятку: косой шрам на среднем пальце левой руки от его лошадиных зубов.
Два раза он выливал в мою сумку чернила. Тогда еще мы писали обыкновенными стальными перьями №86 и промокали тетрадные листки розовыми промокашками. Мне, конечно, влетело от учителей за испорченные учебники, а сколько времени отнимала переписка тетрадей? Самой его подлой и хитроумной пакостью была записка, посланная от моего имени самой симпатичной девочке Нелле в нашем классе. У нее были длинная, толстая коса и большие, всегда немного удивленные серые глаза. Я до сих пор не знаю, как Мишка Китаец догадался, что она мне нравилась. Записка была столь отвратительного содержания, что бедная девочка, прочтя ее на уроке географии, упала грудью на парту и зарыдала...
Если директору детдома мне удалось доказать, что это не моя работа, то Неля с тех пор даже не смотрела в мою сторону. Мне бы, глупышу, еще тогда надо было сообразить, что у женщин своя, непостижимая нам, мужчинам, логика.
Ненависть Мишки Китайца ко мне была столь велика, что когда он где-то украл кошелек со ста пятьюдесятью рублями, он-то утверждал, что нашел! — то не пожалел ста рублей на угощение старшеклассникам, лишь бы они мне, как он говорил, «холку намылили». Но старшеклассники конфеты и печенье съели, а меня и пальцем не тронули.
Вот так впервые в жизни я столкнулся со злом. А ведь внешне Мишка выглядел вполне добродушным парнем, умел смешить ребят до слез. И вместе с тем в нем таились злоба и способность на любую подлость. Про таких, как он, в войну говорили: «С ним бы я не пошел в разведку!» С Мишкой Китайцем не только в разведку, и в турпоход я бы не пошел...
Незадолго до его побега из детдома я, доведенный его пакостями, как говорится, до белого каления — он паяльником в школьной мастерской прожег насквозь мой новый ватник — вызвал его из спальни на двор...
— Бей, — покорно склонил передо мной круглую голову Мишка Китаец. — Я с тобой драться не буду.
Поднятая было рука медленно опустилась. Драться мне доводилось часто, у нас в детдоме многие споры разрешались кулаками, но вот так ударить я не мог. Хитрый Мишка усвоил, что в драку вступать со мной опасно.
— Перестанешь мне гадить, как паршивый котенок, или нет? — спросил я.
— Ты или я, — выдавил он из себя, глядя мимо меня.
— Что... «я или ты»?
— Сачкуешь? — подойдя к нему, спокойно спросил я. Не то чтобы я из кожи лез, лишь бы показать себя старшим, просто надоело смотреть на бездельника, когда все работают.
— Вали отсюда, князь, — лениво процедил сквозь зубы Мишка. Он развалился на соломе и, не глядя на меня, пускал дым в небо. Князем он называл меня, вкладывая в это слово все свое презрение. Тогда «князь», «барин», «буржуй» — все это звучало оскорбительно, почти как «фашист».
Толстые губы его растянулись в улыбке. Улыбка у него была неприятная, нос тоже расползся, а глаза превратились в две щелки. И еще мне не понравилось, что он нахально пускал папиросный дым в мою сторону.
— Я за тебя копать не буду, — сдерживая раздражение, сказал я. — Вставай!
— А ты, князь, настырный! —добродушно заметил он. — Из кожи лезешь, чтобы начальству угодить. Сука ты.
Я нагнулся, чтобы сграбастать его за грудки и встряхнуть как следует, но тут же взвыл от дикой боли: Мишка Китаец лягнул меня ботинком в пах. Пока я, стиснув зубы, считал звезды, мельтешившие в глазах, он громко смеялся. Толстая круглая рожа его казалась мне размазанным на черной сковороде жирным блином... Но Мишка Китаец еще не знал меня: дальше пикировки словами у нас до сей поры не доходило. Он не знал, как я дерусь, когда меня не на шутку разозлят. Так и не выпрямившись, я, выставив острые коленки, навалился на него. Кулаки мои сами замолотили по его роже. Он извивался подо мной, изрыгал ругательства, но сбросить меня так и не смог. Я, наверное, тоже что-то рычал в ответ, один раз пальцы мои попали в его мокрый рот, он тут же укусил, но в следующий момент сам завопил от дикой боли: мой кулак пришелся ему как раз по носу. Я слышал, как что-то хрустнуло, но это меня не остановило...
Нас с трудом растащили в разные стороны. Не ребята, конечно, а воспитатели, которых кто-то из девчонок позвал. Я уже не помнил себя, вырывался, тащил державших меня вперед, туда, где находился Китаец.
Не знаю, что было у меня на лице, но Мишкина физиономия перекосилась, кровь перемешалась с соплями и слезами. Одной рукой он держался за разбитый нос и, всхлипывая, что-то гнусавил склонившемуся над ним воспитателю.
Попало нам одинаково, хотя я считал, что виноват был он. С неделю Мишка гнусавил, его даже на уроках не вызывали к доске. Оказывается, я ему какой-то хрящик в носу повредил. А может, притворялся. От ребят он узнал, что со мной драться ему не следовало бы, дело в том, что я дерусь до последнего, пусть даже противник сильнее меня. Во мне поднималась такая дикая ярость, что сам я уже не мог остановиться...
С того осеннего дождливого дня мы навсегда стали с Мишкой Китайцем врагами. Точнее, он стал моим заклятым врагом. Не гадь он мне, я бы и внимания на него не обращал, но Мишка оказался мелким пакостником, способным на все. Чего только я не натерпелся от него за год. Потом Китаец сбежал от нас, прихватив из кармана пальто завуча только что полученную им зарплату за месяц.
Больше я Мишку Китайца не встречал, если не считать другого Мишку, которого я тоже прозвал Китайцем... Второй в моей жизни Мишка Китаец повстречался мне много лет спустя, когда я уже стал писателем...
А пакости детдомовский Мишка сотворял такие: я мог после отбоя забраться под жесткое одеяло и тут же заорать от боли. Это Китаец рассыпал на простыне иголки. Он сам как-то рассказывал, что если иголка воткнется и попадет под кожу, то может с кровью дойти до самого сердца, и тогда человек погибает... Так что Мишка Китаец, ни много ни мало, хотел меня на тот свет отправить! Гнусавить он скоро перестал, но на носу белая вмятина так и осталась. Оставил он и мне на всю жизнь памятку: косой шрам на среднем пальце левой руки от его лошадиных зубов.
Два раза он выливал в мою сумку чернила. Тогда еще мы писали обыкновенными стальными перьями №86 и промокали тетрадные листки розовыми промокашками. Мне, конечно, влетело от учителей за испорченные учебники, а сколько времени отнимала переписка тетрадей? Самой его подлой и хитроумной пакостью была записка, посланная от моего имени самой симпатичной девочке Нелле в нашем классе. У нее были длинная, толстая коса и большие, всегда немного удивленные серые глаза. Я до сих пор не знаю, как Мишка Китаец догадался, что она мне нравилась. Записка была столь отвратительного содержания, что бедная девочка, прочтя ее на уроке географии, упала грудью на парту и зарыдала...
Если директору детдома мне удалось доказать, что это не моя работа, то Неля с тех пор даже не смотрела в мою сторону. Мне бы, глупышу, еще тогда надо было сообразить, что у женщин своя, непостижимая нам, мужчинам, логика.
Ненависть Мишки Китайца ко мне была столь велика, что когда он где-то украл кошелек со ста пятьюдесятью рублями, он-то утверждал, что нашел! — то не пожалел ста рублей на угощение старшеклассникам, лишь бы они мне, как он говорил, «холку намылили». Но старшеклассники конфеты и печенье съели, а меня и пальцем не тронули.
Вот так впервые в жизни я столкнулся со злом. А ведь внешне Мишка выглядел вполне добродушным парнем, умел смешить ребят до слез. И вместе с тем в нем таились злоба и способность на любую подлость. Про таких, как он, в войну говорили: «С ним бы я не пошел в разведку!» С Мишкой Китайцем не только в разведку, и в турпоход я бы не пошел...
Незадолго до его побега из детдома я, доведенный его пакостями, как говорится, до белого каления — он паяльником в школьной мастерской прожег насквозь мой новый ватник — вызвал его из спальни на двор...
— Бей, — покорно склонил передо мной круглую голову Мишка Китаец. — Я с тобой драться не буду.
Поднятая было рука медленно опустилась. Драться мне доводилось часто, у нас в детдоме многие споры разрешались кулаками, но вот так ударить я не мог. Хитрый Мишка усвоил, что в драку вступать со мной опасно.
— Перестанешь мне гадить, как паршивый котенок, или нет? — спросил я.
— Ты или я, — выдавил он из себя, глядя мимо меня.
— Что... «я или ты»?