— Не засну! Война хоть кого разбудит. Слышишь? — За окном, в отдалении, прошумело что-то. — Война ни днем, ни ночью не засыпает, как же мне, командиру, дремать?
Чапаев снял со стены бурку, надел папаху, вышел во двор седлать коня.
Саша позвал брата и сестер, объяснил:
— Теперь я главный командир лазарета, а вы должны меня слушаться весь день.
— А ночью? — спросила Клава.
— Ночью дети спят. Только командиры остаются на своих постах.
Клава с Лимой разносили раненым чай. Верочка подсела к красноармейцу с забинтованной рукой:
— Дяденька, если вам очень больно, я подую на руку. Хотите?
Раненый засмеялся:
— Валяй, дуй…
Верочка принялась дуть изо всех сил, и красноармеец сказал, что ему стало легче. Он подмигнул Верочке:
— А еще что ты умеешь?
— Песни петь.
— О-о! Что ж ты сразу не сказала? Песня для нашего брата — первое лекарство. А ну-ка, давай свою песню!
— Я лучше мамину спою…
Верочка тонким голоском затянула про пряху молодую, которая сидит у окна светелки и горько плачет.
Саша недовольно заворчал:
— И чего пищишь? Разве больных такими песнями лечат?
— Веселых не знаю, — призналась Верочка.
— Ну тогда спляши!
Верочка подбоченилась, закружилась на месте. Затем пошла вприсядку. Вдруг запуталась в длинном подоле и упала. Сидя на полу, она хохотала и болтала ногами. Красноармейцы тоже стали смеяться. Даже тяжелораненый батареец Воробьев развеселился.
Вечером Пелагея Ефимовна с трудом выставила малышей из комнаты на сеновал. Оставила одного Сашу. Она сказала ему, что пойдет немного вздремнет на кухне, и велела вскоре разбудить ее.
— Не засну! Война хоть кого разбудит. Слышишь? — За окном, в отдалении, прошумело что-то. — Война ни днем, ни ночью не засыпает, как же мне, командиру, дремать?
Чапаев снял со стены бурку, надел папаху, вышел во двор седлать коня.
Саша позвал брата и сестер, объяснил:
— Теперь я главный командир лазарета, а вы должны меня слушаться весь день.
— А ночью? — спросила Клава.
— Ночью дети спят. Только командиры остаются на своих постах.
Клава с Лимой разносили раненым чай. Верочка подсела к красноармейцу с забинтованной рукой:
— Дяденька, если вам очень больно, я подую на руку. Хотите?
Раненый засмеялся:
— Валяй, дуй…
Верочка принялась дуть изо всех сил, и красноармеец сказал, что ему стало легче. Он подмигнул Верочке:
— А еще что ты умеешь?
— Песни петь.
— О-о! Что ж ты сразу не сказала? Песня для нашего брата — первое лекарство. А ну-ка, давай свою песню!
— Я лучше мамину спою…
Верочка тонким голоском затянула про пряху молодую, которая сидит у окна светелки и горько плачет.
Саша недовольно заворчал:
— И чего пищишь? Разве больных такими песнями лечат?
— Веселых не знаю, — призналась Верочка.
— Ну тогда спляши!
Верочка подбоченилась, закружилась на месте. Затем пошла вприсядку. Вдруг запуталась в длинном подоле и упала. Сидя на полу, она хохотала и болтала ногами. Красноармейцы тоже стали смеяться. Даже тяжелораненый батареец Воробьев развеселился.
Вечером Пелагея Ефимовна с трудом выставила малышей из комнаты на сеновал. Оставила одного Сашу. Она сказала ему, что пойдет немного вздремнет на кухне, и велела вскоре разбудить ее.