— Куда?
— Ну через эту... ну через оцепление только. Я заплачу.
— Какое оцепление?
— Как? Разве вы не знаете? Сейчас поезд встречает заградительный отряд из чеки, будут у всех багаж проверять.
— А чего ищут-то?
— Как чего? Мучку-с... Хлеб-с.
У Махно под сердцем ёкнуло: «Неужто отымут мои запасы». Узнав в Тамбове, что в Москве голодно, он накупил на базаре булок, саек, набил полный чемодан. И вот, пожалуйте.
— У меня детишки голодом, жена больная, — ныл сосед. — Пронесите. А? А уж я вам век буду признателен.
— Извините, но у меня свой чемодан, — отвечал Нестор.
За окном долго тянулся пригород, замелькали трубы заводов, фабрик. Но вот и вокзал. Медленно выходили на перрон. У вагона толклись какие-то личности, негромко предлагая:
— Кому помочь? Недорого. Надёжно. Пронесём.
Но народ, видимо, уже был учёный, знал: обойдётся и дорого, и ненадёжно, и унесут; ещё глядишь и самого разденут. Даже рыжий сосед не «клевал» на зазывные предложения. С обречённым убитым видом сам волочил свой чемодан по перрону. Опытным взглядом Нестор определял этих несчастных: испуганные, униженные лица.
«Э-э, нет, — подумал Махно, — с виноватой рожей загребут, как пить дать. А у меня ж ещё и наган. Шлепнут за милую душу».
Поэтому он остановился, поправил на себе френч, фуражку, пожалел, что не побрился в Тамбове и, подхватив чемодан, пошёл уверенным шагом через вокзал, на выход. Именно там красноармейцы с винтовками «фильтровали» приехавших. Махно спокойно подошёл к контролю, поздоровался:
— Здравствуйте, товарищи.
— Здравствуйте, — отвечали те не очень-то вежливо. — Что у вас в чемодане?
— Запасное бельишко, мыло, щётка. Открыть?
— Нет. Проходите.
И тут же со стороны других контролёров послышалось жалобное причитание рыжего:
— Товарищи, дорогие, у меня дети, жена больная...
— Давай, давай, в отделении доложишь, не верещи.
Махно кинул в пролётку чемодан, сам впрыгнул следом.
— Куда?
— Ну через эту... ну через оцепление только. Я заплачу.
— Какое оцепление?
— Как? Разве вы не знаете? Сейчас поезд встречает заградительный отряд из чеки, будут у всех багаж проверять.
— А чего ищут-то?
— Как чего? Мучку-с... Хлеб-с.
У Махно под сердцем ёкнуло: «Неужто отымут мои запасы». Узнав в Тамбове, что в Москве голодно, он накупил на базаре булок, саек, набил полный чемодан. И вот, пожалуйте.
— У меня детишки голодом, жена больная, — ныл сосед. — Пронесите. А? А уж я вам век буду признателен.
— Извините, но у меня свой чемодан, — отвечал Нестор.
За окном долго тянулся пригород, замелькали трубы заводов, фабрик. Но вот и вокзал. Медленно выходили на перрон. У вагона толклись какие-то личности, негромко предлагая:
— Кому помочь? Недорого. Надёжно. Пронесём.
Но народ, видимо, уже был учёный, знал: обойдётся и дорого, и ненадёжно, и унесут; ещё глядишь и самого разденут. Даже рыжий сосед не «клевал» на зазывные предложения. С обречённым убитым видом сам волочил свой чемодан по перрону. Опытным взглядом Нестор определял этих несчастных: испуганные, униженные лица.
«Э-э, нет, — подумал Махно, — с виноватой рожей загребут, как пить дать. А у меня ж ещё и наган. Шлепнут за милую душу».
Поэтому он остановился, поправил на себе френч, фуражку, пожалел, что не побрился в Тамбове и, подхватив чемодан, пошёл уверенным шагом через вокзал, на выход. Именно там красноармейцы с винтовками «фильтровали» приехавших. Махно спокойно подошёл к контролю, поздоровался:
— Здравствуйте, товарищи.
— Здравствуйте, — отвечали те не очень-то вежливо. — Что у вас в чемодане?
— Запасное бельишко, мыло, щётка. Открыть?
— Нет. Проходите.
И тут же со стороны других контролёров послышалось жалобное причитание рыжего:
— Товарищи, дорогие, у меня дети, жена больная...
— Давай, давай, в отделении доложишь, не верещи.
Махно кинул в пролётку чемодан, сам впрыгнул следом.