— Что ты, Иван Яковлевич, как вартовые или немцы налетают, в первую очередь по сараям и клуням шастают.
— А где ж тогда безопасней?
— Лучше на горище. Туда если заглянут, так всё равно не разглядят. Там и днём темно. Ляжешь за трубу и с фонарём не убачат.
Захар притащил какую-то дерюгу, тулупчик, проводил Нестора на чердак.
— Ото тут и лягай, а насчёт моих хлопцев не боись. Они хучь и невелики, но умеют держать язык за зубами. Не то что вартовым — соседям не проговорятся.
Потом, нащупав в темноте голову Нестора, приклонившись к уху, прошептал:
— В левом наружном углу в соломе крыши две бомбы схованы, а в правом — винтарь с патронами.
— Спасибо, Захар, — так же негромко поблагодарил Махно. — У меня тоже есть кое-что. Даст бог не понадобится.
Растревоженный встречей с земляком, Нестор долго не мог уснуть, хотя и чувствовал сильную усталость.
«Спать, спать», — уговаривал он себя и наконец, под пение третьих петухов, забылся.
Проснулся уже едва ли не в полдень. На чердаке было довольно светло; солнечный луч протискивался в щели вокруг печной трубы. Со двора доносись гомон игравших детей, квохтанье кур.
Осмотревшись, Нестор увидел стоявшую у него в изголовье крынку, глиняную кружку и калач, лежавший на ней. «Позаботился Захар, — подумал Махно. — А я и не услышал, когда он приходил. Этак во сне и вартовые повяжут, как курёнка».
В крынке оказался каймак, и Нестор, налив полную кружку, ел так, что за ушами трещало: «Ну вот, не то что московский кипяточек да сухари». Позавтракав, открыл чемодан, достал тетрадь, карандаш и начал писать письмо гуляйпольцам: «Товарищи, после двух с половиной месяцев моего скитания по революционной России я возвратился снова к вам, чтобы совместно заняться делом изгнания контрреволюционных армий с Украины, свержением власти гетмана Скоропадского и недопущением на его место никакой другой власти...»
Вдруг со стороны сарая, где кончался потолок хаты, послышался тихий стук лесенки, появился Клешня.
— Добрый день, Иван Яковлевич. Вже бачу и писаниной занялся.
— Здравствуй, Захар. Спасибо за завтрак. Вот пишу письмо в Гуляйполе, товарищам. Отнесёшь?
— А я пошлю старшего хлопчика, он мигом смотается. Самому мне нельзя.
— Почему?
— Ну як же, Иван Яковлевич, вы счас на моей ответственности. Не могу я со двора сойти.
— Хорошо. Я сейчас допишу. Подожди.
Захар присел на прогонное бревно крыши, стал ждать. Махно быстро окончил письмо, дописав в конце боевой призыв: «...Да здравствует Украинская социальная революция! Ваш Нестор Иванович Махно. 3 июля 1918 года».
Свернув записку, хотел надписать адрес, но передумал:
— Что ты, Иван Яковлевич, как вартовые или немцы налетают, в первую очередь по сараям и клуням шастают.
— А где ж тогда безопасней?
— Лучше на горище. Туда если заглянут, так всё равно не разглядят. Там и днём темно. Ляжешь за трубу и с фонарём не убачат.
Захар притащил какую-то дерюгу, тулупчик, проводил Нестора на чердак.
— Ото тут и лягай, а насчёт моих хлопцев не боись. Они хучь и невелики, но умеют держать язык за зубами. Не то что вартовым — соседям не проговорятся.
Потом, нащупав в темноте голову Нестора, приклонившись к уху, прошептал:
— В левом наружном углу в соломе крыши две бомбы схованы, а в правом — винтарь с патронами.
— Спасибо, Захар, — так же негромко поблагодарил Махно. — У меня тоже есть кое-что. Даст бог не понадобится.
Растревоженный встречей с земляком, Нестор долго не мог уснуть, хотя и чувствовал сильную усталость.
«Спать, спать», — уговаривал он себя и наконец, под пение третьих петухов, забылся.
Проснулся уже едва ли не в полдень. На чердаке было довольно светло; солнечный луч протискивался в щели вокруг печной трубы. Со двора доносись гомон игравших детей, квохтанье кур.
Осмотревшись, Нестор увидел стоявшую у него в изголовье крынку, глиняную кружку и калач, лежавший на ней. «Позаботился Захар, — подумал Махно. — А я и не услышал, когда он приходил. Этак во сне и вартовые повяжут, как курёнка».
В крынке оказался каймак, и Нестор, налив полную кружку, ел так, что за ушами трещало: «Ну вот, не то что московский кипяточек да сухари». Позавтракав, открыл чемодан, достал тетрадь, карандаш и начал писать письмо гуляйпольцам: «Товарищи, после двух с половиной месяцев моего скитания по революционной России я возвратился снова к вам, чтобы совместно заняться делом изгнания контрреволюционных армий с Украины, свержением власти гетмана Скоропадского и недопущением на его место никакой другой власти...»
Вдруг со стороны сарая, где кончался потолок хаты, послышался тихий стук лесенки, появился Клешня.
— Добрый день, Иван Яковлевич. Вже бачу и писаниной занялся.
— Здравствуй, Захар. Спасибо за завтрак. Вот пишу письмо в Гуляйполе, товарищам. Отнесёшь?
— А я пошлю старшего хлопчика, он мигом смотается. Самому мне нельзя.
— Почему?
— Ну як же, Иван Яковлевич, вы счас на моей ответственности. Не могу я со двора сойти.
— Хорошо. Я сейчас допишу. Подожди.
Захар присел на прогонное бревно крыши, стал ждать. Махно быстро окончил письмо, дописав в конце боевой призыв: «...Да здравствует Украинская социальная революция! Ваш Нестор Иванович Махно. 3 июля 1918 года».
Свернув записку, хотел надписать адрес, но передумал: