— И то верно… Но я не могу отказаться. Я же сама предложила, это всё равно, что «да» в мэрии сказала. Может отказаться только сам светлый властелин.
— Значит, надо сделать так, чтобы он отказался. Сам.
Мы с Жором смотрим друг другу в глаза.
— Но он же согласился… — тяну я. — И он понимает, кто я. Что может его отвадить?
— Только осознание, что ты — совершенно неподходящая для него пара.
— Думаешь, он не понимает? — с сомнением произношу я и потираю глаза. На ладонях остаются чёрные следы подводки… — Я же тёмная, что для него может быть хуже?
— Обрядят тебя в белое, и от обычного человека не отличишь.
Мысль пронзает меня, взволновав до бешеного стука сердца.
— Ты прав! — поднявшись, стискиваю ручку двери. — Ты прав.
— Что? — теряется Жор и, пытаясь выбраться из кадки, кувырком сваливается на пол. — Что ты сказала? Я прав? Ты впервые признала мою правоту!
— Конечно, ты же видел все эти принесённые товары: они белые, полностью белые. Светлый властелин просто хочет переделать меня, как старую столицу: снести и построить новую идеальную белую «Окту». Возможно, он думает, что я согласна на это, раз сама попросилась в жёны, но я не собираюсь переделываться. Я ведьма и останусь такой до конца. Если он поймёт это, вряд ему захочется держать рядом нечто столь гадкое, что каждый день одним своим видом будет напоминать о тёмных, а ведь светлые тёмных ненавидят, иначе бы нас так не притесняли.
— Всё, конечно, хорошо, — Жор поднимается. — Кроме одного: никакая ты не гадкая.
— Мы это исправим, — уверяю я. — Я стану гадкой, ужасной ведьмой, которую ни один светлый властелин видеть рядом с собой не захочет.
Наконец открываю дверь.
Торговцы настороженно смотрят на меня, ожидая вердикта, готовясь оспорить мой выбор, если падёт не на них. Презрительно морщусь на их товары и заявляю:
— Мне нужно всё чёрное.
Становится слышно, как вдали на опушке чирикают птички.
— Ч-что? — бледнеет усач с кружевами.
— Я ведьма, мне нужно чёрное платье, чёрный головной убор, чёрные украшения, чёрные туфли и чёрное нижнее бельё.
Искренне надеюсь, что последнее никто, кроме торговцев и Жора, не увидит.
Если светлый властелин думает получить белую чистую жёнушку — пусть сразу откупается, я согласна взять плату хоть булкой, хоть медяшкой. Я и без выкупа готова его отпустить, только бы отказался.
Из соседнего дома выглядывает Мира. Бледная, с покрасневшими глазами, она порывается шагнуть ко мне, но, посмотрев на крышу моего дома, бледнеет сильнее и, отпрянув внутрь, захлопывает дверь.
— И то верно… Но я не могу отказаться. Я же сама предложила, это всё равно, что «да» в мэрии сказала. Может отказаться только сам светлый властелин.
— Значит, надо сделать так, чтобы он отказался. Сам.
Мы с Жором смотрим друг другу в глаза.
— Но он же согласился… — тяну я. — И он понимает, кто я. Что может его отвадить?
— Только осознание, что ты — совершенно неподходящая для него пара.
— Думаешь, он не понимает? — с сомнением произношу я и потираю глаза. На ладонях остаются чёрные следы подводки… — Я же тёмная, что для него может быть хуже?
— Обрядят тебя в белое, и от обычного человека не отличишь.
Мысль пронзает меня, взволновав до бешеного стука сердца.
— Ты прав! — поднявшись, стискиваю ручку двери. — Ты прав.
— Что? — теряется Жор и, пытаясь выбраться из кадки, кувырком сваливается на пол. — Что ты сказала? Я прав? Ты впервые признала мою правоту!
— Конечно, ты же видел все эти принесённые товары: они белые, полностью белые. Светлый властелин просто хочет переделать меня, как старую столицу: снести и построить новую идеальную белую «Окту». Возможно, он думает, что я согласна на это, раз сама попросилась в жёны, но я не собираюсь переделываться. Я ведьма и останусь такой до конца. Если он поймёт это, вряд ему захочется держать рядом нечто столь гадкое, что каждый день одним своим видом будет напоминать о тёмных, а ведь светлые тёмных ненавидят, иначе бы нас так не притесняли.
— Всё, конечно, хорошо, — Жор поднимается. — Кроме одного: никакая ты не гадкая.
— Мы это исправим, — уверяю я. — Я стану гадкой, ужасной ведьмой, которую ни один светлый властелин видеть рядом с собой не захочет.
Наконец открываю дверь.
Торговцы настороженно смотрят на меня, ожидая вердикта, готовясь оспорить мой выбор, если падёт не на них. Презрительно морщусь на их товары и заявляю:
— Мне нужно всё чёрное.
Становится слышно, как вдали на опушке чирикают птички.
— Ч-что? — бледнеет усач с кружевами.
— Я ведьма, мне нужно чёрное платье, чёрный головной убор, чёрные украшения, чёрные туфли и чёрное нижнее бельё.
Искренне надеюсь, что последнее никто, кроме торговцев и Жора, не увидит.
Если светлый властелин думает получить белую чистую жёнушку — пусть сразу откупается, я согласна взять плату хоть булкой, хоть медяшкой. Я и без выкупа готова его отпустить, только бы отказался.
Из соседнего дома выглядывает Мира. Бледная, с покрасневшими глазами, она порывается шагнуть ко мне, но, посмотрев на крышу моего дома, бледнеет сильнее и, отпрянув внутрь, захлопывает дверь.