Рассказ одного из голландских послов (проезжавших по северозападному краю России в ноябре 1615 года) дает нам некоторое понятие о бедственном состоянии, в котором находились области государства, опустошенные лисовчиками и казаками. На пути из Ревеля в Новгород голландцы нигде не находили селений, почти всегда должны были ночевать в лесу и только изредка попадался им где-нибудь полуразрушенный монастырь. В Новгороде посольство немного отдохнуло и продолжало путь через Старую Русу; на этом пути оно подвергалось самым жестоким лишениям. Несколько раз при переезде через реку ломался лед, люди и вещи падали в воду, и путешественники, чтобы просушить платье, должны были зажигать на берегу необитаемые хижины. Ночевали они в опустелых деревнях и, прежде нежели войти в избу, вытаскивали из нее трупы жителей, убитых казаками, но скоро невыносимый смрад выгонял путников из избы и заставлял их ночевать на морозе. Далее, голландцы находились в постоянном беспокойстве от медведей, волков и наездников Лисовского.
Густав Адольф очень хорошо понимал важность этого обстоятельства. В своей речи к шведским государственным чинам по поводу Столбовского мира он выразил удовольствие, что Россия более не опасный сосед для шведов.
«Теперь, — заметил король, — нас отделяют от нее великие озера Ладожское и Пейпус, тридцать миль обширных болот и сильные крепости. Слава Богу, Россия отрезана от Балтийского моря, и есть надежда, что русским будет трудно перепрыгнуть через этот ручеек».
Малодушные воеводы, бежавшие из Вязьмы в Москву, были строго наказаны: их высекли кнутом, лишили недвижимого имущества, сослали в Сибирь.
Бояре невзлюбили Шеина за его надменность и теперь воспользовались случаем ему отомстить. Надменность свою он вполне выказал перед Смоленским походом. Когда государь отпускал его в поход и давал ему целовать руку, Шеин с большою гордостью высчитывал свои заслуги и говорил, что прежнею службою он выше всей своей братии — бояр, что в то время, как он служил, многие бояре «по запечью сидели и сыскать их было нельзя».
Собрание государственных грамот и договоров, изданных графом Румянцевым. Часть 3.
Выбор царской невесты между дочерьми боярскими и дворянскими был всегда важным вопросом при московском дворе, потому что вместе с невестою приближался к престолу и весь ее род, часто весьма незначительный до того времени. Поэтому женитьба царя редко обходилась без разных происков и хитростей. Так, первая невеста Михаила Феодоровича, девица Хлопова, будучи уже взята во дворец, вдруг после одного желудочного припадка объявлена неизлечимою больною, за что ее вместе с родными сослали в Сибирь. Впоследствии патриарх Филарет исследовал это дело, и тут обнаружились происки приближенных к царю бояр Салтыковых. То же несчастие случилось и с первою невестою Алексея: из 200 девиц выбор его пал на дочь дворянина Всеволожского; узнав о своем счастии, девушка от сильного волнения упала в обморок; ее обвинили в падучей болезни и вместе с родными отправили в Сибирь. По другому известию, Всеволожскую испортили из зависти жившие во дворце боярыни.
Спустя два года после московских событий вспыхнул мятеж в дрезних вечевых городах, в Новгороде и Пскове. Новгородцы бросились на немецких купцов, ограбили их и заключили в тюрьму; однако здесь мятеж скоро был укрощен твердостью митрополита Никона. Митрополит при этом случае подвергся даже побоям и поруганию, но до тех пор не переставал уговаривать мятежников, пока они не смирились и не выдали главных зачинщиков. Возмущение в Пскове продолжалось долее и было усмирено только при помощи военной силы. Здесь поводом к мятежу послужило следующее обстоятельство. Москва обязалась заплатить шведам значительную сумму денег (191000 рублей) за тех переселенцев, которые перешли в Россию из областей, уступленных шведам по Столбовскому миру. Часть суммы положено было уплатить хлебом, и, когда правительство велело отпустить шведам 11 000 четвертей хлеба из псковских житниц, граждане возмутились и умертвили многих нелюбимых чиновников.
Составление этого свода поручено было трем боярам (князьям Одоевскому, Прозоровскому, Волконскому) и двум дьякам (Леонтьеву и Грибоедову). Подлинный список Уложения подписан 315 членами собора. Оно разделено на 26 глав и 967 статей. Вот некоторые заглавия: о богохульных церковных мятежниках, о государской чести и как его государское здравие оберегати, о службе всяких ратных людей, о суде, о поместных землях, о вотчинах и т. д. Уложение сравнительно с судебниками представляет дальнейшее развитие московского самодержавия и государственного значения Греческой Церкви. Самые тяжкие наказания назначены за оскорбление Церкви, за оскорбление царского имени и за умысел против государя («государево слово и дело»).
Московское государство почти не имело собственных драгоценных металлов, потому что не было людей, которые умели бы отыскивать и разрабатывать руды; главный материал для выпуска звонкой монеты доставляла торговля с иностранцами. Иноземные купцы (английские, голландские, ганзейские) вместе с товарами обязывались привозить и серебро в разных видах, т. е. монетою и слитками; пошлина с товаров собиралась также серебряными деньгами. Все это серебро московское правительство перечеканивало в русскую монету с значительной для себя выгодою, например голландский ефимок принимался в казну за 42 копейки, а перечеканенный ходил за 64 копейки.
Мятежи XVII столетия считаются некоторыми за отголосок Смутной эпохи; но большею частью в них можно видеть продолжение борьбы между старыми, удельно-вечевыми обычаями и московским государственным порядком, который все более и более проникал в народную жизнь и водворял правительственную централизацию.
Например, Иисус надобно писать Исус; служить обедню на семи просфорах, а не на пяти; складывать два пальца, а не три при крестном знамении; не брить бороды и усов и т. п. Впрочем, эти мелкие несогласия для многих служили не главною целью, а только поводом выразить свое недовольство против начинающегося влияния западной или латинской культуры.
Начало книгопечатания в Московском государстве относится к царствованию Иоанна IV. Именно два мастера из Западной России, Иван Феодоров и Петр Мстиславец, завели в Москве первую типографию в 1553 году, и первая книга, которую они напечатали, была «Деяния апостольские». В 1565 году Феодоров и Мстиславец, обвиненные в ереси, должны были спасаться бегством; обвинителями были преимущественно переписчики, очень недовольные подрывом их промысла. Но книгопечатание уже успело утвердиться в Москве.
Упомянутые два мастера удалились в Западную Россию и некоторое время печатали церковные книги в местечке Заблудове (теперь Гродненской губернии), у пана Ходкевича; потом Мстиславец работал в Вильне, в русской типографии Мамоничей, а Феодоров — в Остроге, у Константина Острожского.
Об этом рассказывают таким образом: под видом дружбы с покойным гетманом Выговский научил Юрия Хмельницкого сначала отказаться от гетманства и принять его только после усиленных просьб; этот поступок должен был очень понравиться казакам. С своей стороны Выговский обещал сложить с себя должность генерального писаря, если Юрия не оставят гетманом. Назначена была казацкая рада в Чигирине; сюда съехались полковники, каждый с несколькими казаками от своего полка. Выговский щедро угощал казаков обедами и горелкой и расположил их к себе ласковым обращением. Рада происходила на этот раз во дворе у Хмельницкого. Когда собралось довольно народу, ворота заперли, большая толпа осталась еще за воротами. Юрий действительно отказался от прежнего избрания, положил на стол знаки гетманского достоинства, бунчук и булаву, и ушел в дом. Вслед за тем Выговский отказался от генерального писарства, поставил на стол чернильницу, знак своей должности, и также ушел. Казаки закричали, что опять выбирают Хмельницкого. Юрий продолжал отрекаться, ссылаясь на свою молодость и неопытность; тогда некоторые доброхоты генерального писаря предложили, чтобы гетманом остался Хмельницкий, а пока он будет находиться в школе, войском пусть командует Выговский. Последний просил сроку для размышления. Спустя три дня рада возобновилась и выбрала Выговского «временным» гетманом.
Продолжительные войны за Украину чрезвычайно разорили и обезлюдили Юго-Западную Русь. Самуил Величко, в начале XVIII века, т. е. во время войны Петра I с Карлом XII, проходивший с казацким войском Волынь и «тогобочную» Украину (лежавшую на западной стороне Днепра), говорит в своей летописи следующее:
Из всех славянских народов только русские сохранили свое самобытное развитие и выработали могущественную нацию.
Замечательно свидетельство барона Герберштейна об усердии, с которым отправлялась государева служба:
«Я видел, — говорит он, — одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старца, который, встретив нас при въезде в Москву, скакал верхом, суетился, бегал, как молодой человек; пот градом лил с его лица. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко отвечал: „Ах, господин барон! Мы служим государю не по-вашему“».
«Боярин» (в тесном смысле) означал высший придворный чин, за ним следовал «окольничий», потом «думный дворянин». Эти три статьи заседали в Боярской думе. Далее следовали чиновники, отправлявшие службу при царской особе, именно спальники, стольники, стряпчие, жильцы и проч. В такие должности обыкновенно поступали дети знатных людей, пока не переходили на высшую степень. Происхождение московских придворных чинов большею частью относится к удельному княжескому периоду.
В столице существовали особые высшие разряды торговых людей, именно: гости, гостинная сотня и суконная сотня; из них назначались смотрители («головы») при разных казенных сборах, например при таможнях, питейных домах, при соболиной казне и пр. В случае убытков или недоборов они отвечали собственным имуществом, поэтому служба их иногда была разорительна; зато им предоставлялись некоторые права и привилегии, например гости могли владеть населенной землей. Эти высшие торговые разряды пополнялись самыми богатыми людьми черных сотен московских и иногородних.
Котошихин написал свое сочинение в Швеции, после бегства из Москвы под влиянием своего нерасположения к московскому боярству, что ясно выражается в его тоне.
Рассказ одного из голландских послов (проезжавших по северозападному краю России в ноябре 1615 года) дает нам некоторое понятие о бедственном состоянии, в котором находились области государства, опустошенные лисовчиками и казаками. На пути из Ревеля в Новгород голландцы нигде не находили селений, почти всегда должны были ночевать в лесу и только изредка попадался им где-нибудь полуразрушенный монастырь. В Новгороде посольство немного отдохнуло и продолжало путь через Старую Русу; на этом пути оно подвергалось самым жестоким лишениям. Несколько раз при переезде через реку ломался лед, люди и вещи падали в воду, и путешественники, чтобы просушить платье, должны были зажигать на берегу необитаемые хижины. Ночевали они в опустелых деревнях и, прежде нежели войти в избу, вытаскивали из нее трупы жителей, убитых казаками, но скоро невыносимый смрад выгонял путников из избы и заставлял их ночевать на морозе. Далее, голландцы находились в постоянном беспокойстве от медведей, волков и наездников Лисовского.
Густав Адольф очень хорошо понимал важность этого обстоятельства. В своей речи к шведским государственным чинам по поводу Столбовского мира он выразил удовольствие, что Россия более не опасный сосед для шведов.
«Теперь, — заметил король, — нас отделяют от нее великие озера Ладожское и Пейпус, тридцать миль обширных болот и сильные крепости. Слава Богу, Россия отрезана от Балтийского моря, и есть надежда, что русским будет трудно перепрыгнуть через этот ручеек».
Малодушные воеводы, бежавшие из Вязьмы в Москву, были строго наказаны: их высекли кнутом, лишили недвижимого имущества, сослали в Сибирь.
Бояре невзлюбили Шеина за его надменность и теперь воспользовались случаем ему отомстить. Надменность свою он вполне выказал перед Смоленским походом. Когда государь отпускал его в поход и давал ему целовать руку, Шеин с большою гордостью высчитывал свои заслуги и говорил, что прежнею службою он выше всей своей братии — бояр, что в то время, как он служил, многие бояре «по запечью сидели и сыскать их было нельзя».
Собрание государственных грамот и договоров, изданных графом Румянцевым. Часть 3.
Выбор царской невесты между дочерьми боярскими и дворянскими был всегда важным вопросом при московском дворе, потому что вместе с невестою приближался к престолу и весь ее род, часто весьма незначительный до того времени. Поэтому женитьба царя редко обходилась без разных происков и хитростей. Так, первая невеста Михаила Феодоровича, девица Хлопова, будучи уже взята во дворец, вдруг после одного желудочного припадка объявлена неизлечимою больною, за что ее вместе с родными сослали в Сибирь. Впоследствии патриарх Филарет исследовал это дело, и тут обнаружились происки приближенных к царю бояр Салтыковых. То же несчастие случилось и с первою невестою Алексея: из 200 девиц выбор его пал на дочь дворянина Всеволожского; узнав о своем счастии, девушка от сильного волнения упала в обморок; ее обвинили в падучей болезни и вместе с родными отправили в Сибирь. По другому известию, Всеволожскую испортили из зависти жившие во дворце боярыни.
Спустя два года после московских событий вспыхнул мятеж в дрезних вечевых городах, в Новгороде и Пскове. Новгородцы бросились на немецких купцов, ограбили их и заключили в тюрьму; однако здесь мятеж скоро был укрощен твердостью митрополита Никона. Митрополит при этом случае подвергся даже побоям и поруганию, но до тех пор не переставал уговаривать мятежников, пока они не смирились и не выдали главных зачинщиков. Возмущение в Пскове продолжалось долее и было усмирено только при помощи военной силы. Здесь поводом к мятежу послужило следующее обстоятельство. Москва обязалась заплатить шведам значительную сумму денег (191000 рублей) за тех переселенцев, которые перешли в Россию из областей, уступленных шведам по Столбовскому миру. Часть суммы положено было уплатить хлебом, и, когда правительство велело отпустить шведам 11 000 четвертей хлеба из псковских житниц, граждане возмутились и умертвили многих нелюбимых чиновников.
Составление этого свода поручено было трем боярам (князьям Одоевскому, Прозоровскому, Волконскому) и двум дьякам (Леонтьеву и Грибоедову). Подлинный список Уложения подписан 315 членами собора. Оно разделено на 26 глав и 967 статей. Вот некоторые заглавия: о богохульных церковных мятежниках, о государской чести и как его государское здравие оберегати, о службе всяких ратных людей, о суде, о поместных землях, о вотчинах и т. д. Уложение сравнительно с судебниками представляет дальнейшее развитие московского самодержавия и государственного значения Греческой Церкви. Самые тяжкие наказания назначены за оскорбление Церкви, за оскорбление царского имени и за умысел против государя («государево слово и дело»).
Московское государство почти не имело собственных драгоценных металлов, потому что не было людей, которые умели бы отыскивать и разрабатывать руды; главный материал для выпуска звонкой монеты доставляла торговля с иностранцами. Иноземные купцы (английские, голландские, ганзейские) вместе с товарами обязывались привозить и серебро в разных видах, т. е. монетою и слитками; пошлина с товаров собиралась также серебряными деньгами. Все это серебро московское правительство перечеканивало в русскую монету с значительной для себя выгодою, например голландский ефимок принимался в казну за 42 копейки, а перечеканенный ходил за 64 копейки.
Мятежи XVII столетия считаются некоторыми за отголосок Смутной эпохи; но большею частью в них можно видеть продолжение борьбы между старыми, удельно-вечевыми обычаями и московским государственным порядком, который все более и более проникал в народную жизнь и водворял правительственную централизацию.
Например, Иисус надобно писать Исус; служить обедню на семи просфорах, а не на пяти; складывать два пальца, а не три при крестном знамении; не брить бороды и усов и т. п. Впрочем, эти мелкие несогласия для многих служили не главною целью, а только поводом выразить свое недовольство против начинающегося влияния западной или латинской культуры.
Начало книгопечатания в Московском государстве относится к царствованию Иоанна IV. Именно два мастера из Западной России, Иван Феодоров и Петр Мстиславец, завели в Москве первую типографию в 1553 году, и первая книга, которую они напечатали, была «Деяния апостольские». В 1565 году Феодоров и Мстиславец, обвиненные в ереси, должны были спасаться бегством; обвинителями были преимущественно переписчики, очень недовольные подрывом их промысла. Но книгопечатание уже успело утвердиться в Москве.
Упомянутые два мастера удалились в Западную Россию и некоторое время печатали церковные книги в местечке Заблудове (теперь Гродненской губернии), у пана Ходкевича; потом Мстиславец работал в Вильне, в русской типографии Мамоничей, а Феодоров — в Остроге, у Константина Острожского.
Об этом рассказывают таким образом: под видом дружбы с покойным гетманом Выговский научил Юрия Хмельницкого сначала отказаться от гетманства и принять его только после усиленных просьб; этот поступок должен был очень понравиться казакам. С своей стороны Выговский обещал сложить с себя должность генерального писаря, если Юрия не оставят гетманом. Назначена была казацкая рада в Чигирине; сюда съехались полковники, каждый с несколькими казаками от своего полка. Выговский щедро угощал казаков обедами и горелкой и расположил их к себе ласковым обращением. Рада происходила на этот раз во дворе у Хмельницкого. Когда собралось довольно народу, ворота заперли, большая толпа осталась еще за воротами. Юрий действительно отказался от прежнего избрания, положил на стол знаки гетманского достоинства, бунчук и булаву, и ушел в дом. Вслед за тем Выговский отказался от генерального писарства, поставил на стол чернильницу, знак своей должности, и также ушел. Казаки закричали, что опять выбирают Хмельницкого. Юрий продолжал отрекаться, ссылаясь на свою молодость и неопытность; тогда некоторые доброхоты генерального писаря предложили, чтобы гетманом остался Хмельницкий, а пока он будет находиться в школе, войском пусть командует Выговский. Последний просил сроку для размышления. Спустя три дня рада возобновилась и выбрала Выговского «временным» гетманом.
Продолжительные войны за Украину чрезвычайно разорили и обезлюдили Юго-Западную Русь. Самуил Величко, в начале XVIII века, т. е. во время войны Петра I с Карлом XII, проходивший с казацким войском Волынь и «тогобочную» Украину (лежавшую на западной стороне Днепра), говорит в своей летописи следующее:
Из всех славянских народов только русские сохранили свое самобытное развитие и выработали могущественную нацию.
Замечательно свидетельство барона Герберштейна об усердии, с которым отправлялась государева служба:
«Я видел, — говорит он, — одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старца, который, встретив нас при въезде в Москву, скакал верхом, суетился, бегал, как молодой человек; пот градом лил с его лица. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко отвечал: „Ах, господин барон! Мы служим государю не по-вашему“».
«Боярин» (в тесном смысле) означал высший придворный чин, за ним следовал «окольничий», потом «думный дворянин». Эти три статьи заседали в Боярской думе. Далее следовали чиновники, отправлявшие службу при царской особе, именно спальники, стольники, стряпчие, жильцы и проч. В такие должности обыкновенно поступали дети знатных людей, пока не переходили на высшую степень. Происхождение московских придворных чинов большею частью относится к удельному княжескому периоду.
В столице существовали особые высшие разряды торговых людей, именно: гости, гостинная сотня и суконная сотня; из них назначались смотрители («головы») при разных казенных сборах, например при таможнях, питейных домах, при соболиной казне и пр. В случае убытков или недоборов они отвечали собственным имуществом, поэтому служба их иногда была разорительна; зато им предоставлялись некоторые права и привилегии, например гости могли владеть населенной землей. Эти высшие торговые разряды пополнялись самыми богатыми людьми черных сотен московских и иногородних.
Котошихин написал свое сочинение в Швеции, после бегства из Москвы под влиянием своего нерасположения к московскому боярству, что ясно выражается в его тоне.