Оказывается, что дворянин в горе от зависти: люди, вышедшие из низкого звания, получают чины и деревни, а он, будучи потомком знатных и славных предков, остается в тени. Аретофиль доказывает ему, что действительно предки его были славны своими заслугами, но что сам он мастер только по части карт, иностранных вин и модных нарядов. Под искавшим патриаршего сана разумеется Георгий Дашков, архиепископ ростовский.
Впрочем, некоторые книги старообрядцев в XVIII веке были напечатаны в западнорусской типографии, находившейся при Супральском Благовещенском монастыре (в то время в Великом княжестве Литовском, в Гродненском повете, теперь Белостокского уезда Гродненской губернии). Этот монастырь основан в конце XV века знатною литовскою фамилией Зодкевич, тогда еще православной, а в XVIIвеке он обращен в базильянский (т. е. униатский).
Замечательна попытка подпоручика Мировича. Занимая однажды караул в Шлиссельбургской крепости, он вздумал освободить из нее Иоанна Антоновича и провозгласить его императором. Но Иоанн Антонович был убит, а мятежный подпоручик сложил свою голову на плахе (1764).
Отец Суворова сначала не одобрял наклонностей сына и нередко выражал неудовольствие на его неловкость, застенчивость и привычку прятаться в свою комнату. Рассказывают, однажды его посетил сосед по имению, старый артиллерийский генерал Ганнибал. (Этот Ганнибал был родом из Абиссинии, в детстве приобретен Петром Великим и помещен в русскую военную службу. Ганнибалом Петр назвал его как африканца в память знаменитого героя древности.) В разговоре с ним хозяин не скрыл своего неудовольствия на сына. Гость отправился наверх, в комнату молодого Александра посмотреть, чем он занимается. Тут, когда он увидал книги, карты и планы, в которые погружен был мальчик, Ганнибал пришел в удивление и посоветовал отцу предоставить свободу влечениям сына. Впоследствии, достигши значительных чинов, Суворов мало-помалу начал играть роль чудака: вел оригинальный образ жизни, позволял себе в обращении с другими много странностей, говорил русскими загадками и прибаутками и под видом шутки часто высказывал жестокую правду. Этою ролью чудака, как думают, он хотел, с одной стороны, обратить на себя внимание Екатерины, а с другой — отклонить действие зависти и придворных интриг.
Вот что сама императрица писала (Н.И. Панину) о состоянии, в котором она нашла Россию при вступлении своем на престол:
«Сухопутная армия, бывшая в Пруссии, не получала жалованья за две трети года. Финансы были в таком расстройстве, что во время Семилетней войны, когда Елисавета Петровна хотела занять в Голландии 2 000 000 рублей, на заем не явилось охотников, следовательно, Россия не имела кредита. Внутри империи заводские и монастырские крестьяне были в явном непослушании властям, и к ним начали присоединяться помещичьи. Сенат слушал не краткое содержание дел, поступавших на апелляцию, а самые дела со всеми обстоятельствами, и потому чтение о выгоне города Масальска занимало при вступлении моем на престол первые шесть недель заседания сената. В губерниях так худо исполняли сенатские предписания, что первый и второй указы обыкновенно оставались без внимания, и вошли в половину говорить: „Ждут третьего указа“. Чиновники воеводских канцелярий не получали жалованья, и им дозволено было кормиться от просителей, хотя взятки строго воспрещены», и т. д.
Именно по одному депутату: от сената, синода, всех коллегий и канцелярий, от каждого города, от дворянства каждого уезда, от однодворцев каждой провинции, также от пахотных солдат и других служилых людей, от государственных крестьян, от казацких войск и даже от инородцев (не кочующих). Депутаты должны были иметь не менее 25 лет от роду; им назначено жалованье и даны некоторые привилегии; они избирались баллотировкою по большинству голосов; избиратели снабжали их письменными наставлениями. Число депутатов было 565.
В уездах заведены уездные суды для дворян, городовые магистраты для купцов и мещан, нижние расправы для инородцев и государственных крестьян, казначейство для сбора и хранения доходов и нижние земские суды для полиции. Из уездных учреждений дела могли переходить в высшие инстанции, т. е. в губернские учреждения: верхний земский суд, губернский магистрат и верхнюю расправу. Кроме того, в губернских городах установлены: уголовная палата — для уголовного судопроизводства, гражданская — для гражданского, казенная — для государственных доходов, губернское правление — с исполнительною и полицейскою властью. Потом следуют: совестные суды, дворянская опека, сиротские суды и приказы общественного призрения (см.: Полное Собрание законов. Указ от 7 ноября 1775 года).
Из монументальных построек екатерининского времени замечательно здание сената в Московском Кремле с его изящною круглой залой; оно сооружено по планам архитектора Казакова. (Другой отличный архитектор того времени был Баженов.) В Петербурге Екатерина заложила Исаакиевский собор (день праздника преподобного Исаакия был днем рождения Петра I; собор окончен при Александре II). На площади против этого собора она воздвигла памятник Петру Великому, изображающий императора на коне; подножием ему служит гранитная скала (открыт в 1782 году). В гигиеническом отношении это царствование ознаменовано введением в России оспопрививания, чему подала пример сама императрица.
Между тем как елисаветинские колонисты-славяне давно слились с русскою народностью, екатерининские колонисты-немцы, поощряемые большими земельными наделами и разными льготами, упорно сохраняют свою обособленность и свою немецкую народность.
Порошин, один из учителей наследника престола Павла Петровича, рассказывает в своих записках, что однажды за обедом у его высочества зашла речь о деле известного кабинет-министра Волынского. Никита Иванович Панин (главный воспитатель наследника) заметил, что недавно читал это дело и что его чуть не разбил паралич, такое сильное впечатление произвели на Панина мучения, которые претерпел Волынский. В другой раз за обедом тот же граф Панин, сравнивая прежние времена с екатерининскими, привел следующий пример: «Один генерал, был одно время у гетмана (Разумовского), рассуждал, какие недотыки ныне люди стали, нельзя выбранить, а бывало-де палочьем дуют, дуют, да и слова сказать не смеешь».
К разряду сатирических изданий можно, отнести и «Письмовник» Курганова, составленный из оригинальных и переводных анекдотов, остроумных изречений, наставлений и т. п. Этот «Письмовник» явился дальнейшим развитием прежних сборников вроде «Пчелы» и сделался в конце XVIII века любимою народною книгой. Автор его, Курганов, был сын унтер-офицера и около 50 лет служил преподавателем при Морском кадетском корпусе.
Образцом безыскусственного, но сильного красноречия Тихона могут служить его проповеди, сказанные по следующему поводу. В Воронеже исстари был обычай ежегодно перед заговением Петрова поста отправлять народное празднество в память Ярила (языческого бога весны). Празднество это сопровождалось непристойными игрищами, кулачным боем и отзывалось вообще языческим характером. В 1765 году, в первый день Петрова поста, Тихон явился на самой площади и посреди бесчинствующей толпы и силою своего слова прекратил игрища. В ближайший воскресный день он назначил торжественное богослужение в соборном храме и тут произнес к народу увещание, растрогавшее слушателей до глубины души. Упомянутое празднество с тех пор не возобновлялось.
Платон из Троицкой лавры, где он был тогда архимандритом, вызван в Петербург, назначен законоучителем наследника престола Павла Петровича и тут часто говорил проповеди в придворной церкви. После одной такой проповеди императрица, растроганная до слез, сказала: «Отец Платон делает из нас все, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, мы плачем». Особенно поразил он своих слушателей похвальным словом Петру Великому, сказанным по случаю победы русского флота над турецким в 1770 году.
Когда главнокомандующий столицею граф Салтыков покинул зачумленный город, суеверная чернь возмутилась и умертвила архиепископа Амвросия за то, что он хотел снять с Варварских ворот Боголюбскую икону Богоматери (сюда собирались толпы народа, отчего зараза распространялась еще более). Московское возмущение было остановлено энергичными усилиями генерала Еропкина и окончательно усмирено присланным из Петербурга князем Григорием Орловым.
По некоторым известиям, мятеж против архиепископа был возбужден раскольниками-федосеевцами (одна из беспоповщинских сект), которые в то время под видом карантина и погребения зачумленных основали у ворот Москвы свой особый приют — Преображенское кладбище. Эта раскольничья община, устроенная наподобие монастыря, укрепилась преимущественно трудами своего попечителя, хитрого, лукавого купца Ильи Ковылина. (К тому же времени относится и начало поповщинского Рогожского кладбища в Москве.)
По желанию Потемкина императрица (в 1787 году) в сопровождении многочисленной и блестящей свиты совершила путешествие в Тавриду; в Каневе ее встретил польский король, потом к ее свите присоединился австрийский император Иосиф II. Обстановка этого путешествия, устроенная могущественным любимцем, отличалась театральным характером. Так, например, когда раззолоченные яхты со свитою императрицы плыли по Днепру, то на берегах, дотоле пустынных и безлюдных, виднелись цветущие селения, толпы народа в праздничном наряде, маневрирующие войска и пр. Все это было устроено наскоро, и народ собран из дальних мест. Между прочим, из Москвы и других городов Потемкин велел привезти массы товаров в Херсон, чтобы открыть там великолепный базар. На обратном пути он устроил под Полтавой маневры, изображавшие знаменитую Полтавскую победу Петра I. Путешествие это описано в мемуарах австрийского князя де Линя и французского посланника графа Сегюра, находившихся в свите Екатерины.
Когда совершалось в Москве коронование Екатерины, Конисский присутствовал на этом торжестве и сказал речь, в которой красноречиво изложил бедственное положение православия в Западной России сравнительно с Восточною. «Здесь, — говорит он, — светильник веры, от дней Владимировых зажженный, блистает доселе; у нас светильник оный свирепствующие от Запада вихри на многих местах совсем прекратили. Здесь храмы Господни славословием имени Его свободно гремят; у нас храмы Божий множайшие отняты, прочие опустошены и запечатаны, разве сов и вранов гнездящихся гласы издают». Однако и при таких страданиях белорусский народ разделяет с великорусским радость события (т. е. восшествия на престол Екатерины) и утешается сквозь слезы. «А для чего так?» — спрашивает себя оратор. И тотчас отвечает: «Надежда избавления веселит нас». (Историческое известие об унии. Соч. Бантыш-Каменского. Москва, 1795.)
На Заднепровской Украине, в польских владениях, старинная религиозная и национальная вражда православного русского населения с польским дворянством разгорелась в это время с особою силой. Запорожцы и гайдамаки снова выступили ожесточенными мстителями за угнетение низших классов. Главным предводителем их явился Максим Железняк, запорожец в бывший послушник Чигиринского Матренинского монастыря. (Игумен этого монастыря Мельхиседек Яворский, подобно Григорию Конисскому, был ревностным поборником православия против унии и католичества.) Железняк собрал многочисленную толпу из запорожцев и гайдамаков и открыл губительный поход по Киевскому воеводству, разоряя местечки, села и помещичьи замки, истребляя шляхту и жидов (1768). Самым ужасным делом этого восстания была так называемая Уманская резня. Город Умань принадлежал графу Потоцкому, который содержал здесь отряд казаков для защиты своих владений. Но эти казаки, руководимые своим сотником Гонтою, перешли на сторону Железняка, вместе с ним взяли город и вырезали почти всех жителей. Мятежники провозгласили Железняка украинским гетман ном, силы его увеличивались новыми толпами. Польское правительство, отвлекаемое конфедерацией, могло выставить против него только слабый отряд. На помощь полякам Екатерина велела идти генералу Кречетникову. Мятеж был усмирен, и казаки подверглись разным казням. Но запорожцы и после того почти каждое лето совершали разбойничьи набеги на Уманыцину. Эти времена известны в народе под именем «кодиевщины» и «палинщины». (Последнее слово происходит от имени Палея, одного из малороссийских полковников, известного своей непримиримою враждой к полякам во времена Петра Г.)
В том же 1773 году появилась знаменитая папская булла, упразднившая Иезуитский орден. По воле Екатерины эта булла не была объявлена в присоединенных белорусских провинциях, и орден продолжал там существовать (до 1820 года). Вообще Екатерина стремилась освободить по возможности католические области своей империи от непосредственного влияния Римской курии; с этою целью она хотела сосредоточить их церковное управление в руках особого иерарха и назначила епископом католических церквей в России умного, просвещенного Сестренцевича, которого потом возвела в сан митрополита. Но цель не была достигнута, и орден принес России немало вреда.
Государственные и удельные крестьяне разделены на волости, не более 3000 душ в каждой. Для сбора податей, хозяйственных распоряжений и для суда маловажных проступков учреждено везде волостное правление; оно состояло из членов, выбранных «миром», а именно волостного головы, старосты главного селения и волостного писаря. В каждом селении старосты и десятские составляли местную полицию.
В некоторых установлениях Екатерины II император Павел произвел значительные перемены. Замечательна, между прочим, перемена в западнорусских провинциях, возвращенных от Польши. Екатерина ввела в них свое учреждение о губерниях 1775 года. А Павел I восстановил там некоторые установления польского периода, например трибунал (высшее судебное место), суды гродские и подкоморские; во всем западном крае снова был введен в действие Литовский статут; многие польские дворяне возвращены из ссылки и получили обратно конфискованные имения. (Костюшко получил свободу и поселился потом в Швейцарии.) Указом 1796 года восстановлено и старое, обособленное от России устройство балтийских или остзейских провинций, в которых Екатерина также ввела свои губернские учреждения.
Оказывается, что дворянин в горе от зависти: люди, вышедшие из низкого звания, получают чины и деревни, а он, будучи потомком знатных и славных предков, остается в тени. Аретофиль доказывает ему, что действительно предки его были славны своими заслугами, но что сам он мастер только по части карт, иностранных вин и модных нарядов. Под искавшим патриаршего сана разумеется Георгий Дашков, архиепископ ростовский.
Впрочем, некоторые книги старообрядцев в XVIII веке были напечатаны в западнорусской типографии, находившейся при Супральском Благовещенском монастыре (в то время в Великом княжестве Литовском, в Гродненском повете, теперь Белостокского уезда Гродненской губернии). Этот монастырь основан в конце XV века знатною литовскою фамилией Зодкевич, тогда еще православной, а в XVIIвеке он обращен в базильянский (т. е. униатский).
Замечательна попытка подпоручика Мировича. Занимая однажды караул в Шлиссельбургской крепости, он вздумал освободить из нее Иоанна Антоновича и провозгласить его императором. Но Иоанн Антонович был убит, а мятежный подпоручик сложил свою голову на плахе (1764).
Отец Суворова сначала не одобрял наклонностей сына и нередко выражал неудовольствие на его неловкость, застенчивость и привычку прятаться в свою комнату. Рассказывают, однажды его посетил сосед по имению, старый артиллерийский генерал Ганнибал. (Этот Ганнибал был родом из Абиссинии, в детстве приобретен Петром Великим и помещен в русскую военную службу. Ганнибалом Петр назвал его как африканца в память знаменитого героя древности.) В разговоре с ним хозяин не скрыл своего неудовольствия на сына. Гость отправился наверх, в комнату молодого Александра посмотреть, чем он занимается. Тут, когда он увидал книги, карты и планы, в которые погружен был мальчик, Ганнибал пришел в удивление и посоветовал отцу предоставить свободу влечениям сына. Впоследствии, достигши значительных чинов, Суворов мало-помалу начал играть роль чудака: вел оригинальный образ жизни, позволял себе в обращении с другими много странностей, говорил русскими загадками и прибаутками и под видом шутки часто высказывал жестокую правду. Этою ролью чудака, как думают, он хотел, с одной стороны, обратить на себя внимание Екатерины, а с другой — отклонить действие зависти и придворных интриг.
Вот что сама императрица писала (Н.И. Панину) о состоянии, в котором она нашла Россию при вступлении своем на престол:
«Сухопутная армия, бывшая в Пруссии, не получала жалованья за две трети года. Финансы были в таком расстройстве, что во время Семилетней войны, когда Елисавета Петровна хотела занять в Голландии 2 000 000 рублей, на заем не явилось охотников, следовательно, Россия не имела кредита. Внутри империи заводские и монастырские крестьяне были в явном непослушании властям, и к ним начали присоединяться помещичьи. Сенат слушал не краткое содержание дел, поступавших на апелляцию, а самые дела со всеми обстоятельствами, и потому чтение о выгоне города Масальска занимало при вступлении моем на престол первые шесть недель заседания сената. В губерниях так худо исполняли сенатские предписания, что первый и второй указы обыкновенно оставались без внимания, и вошли в половину говорить: „Ждут третьего указа“. Чиновники воеводских канцелярий не получали жалованья, и им дозволено было кормиться от просителей, хотя взятки строго воспрещены», и т. д.
Именно по одному депутату: от сената, синода, всех коллегий и канцелярий, от каждого города, от дворянства каждого уезда, от однодворцев каждой провинции, также от пахотных солдат и других служилых людей, от государственных крестьян, от казацких войск и даже от инородцев (не кочующих). Депутаты должны были иметь не менее 25 лет от роду; им назначено жалованье и даны некоторые привилегии; они избирались баллотировкою по большинству голосов; избиратели снабжали их письменными наставлениями. Число депутатов было 565.
В уездах заведены уездные суды для дворян, городовые магистраты для купцов и мещан, нижние расправы для инородцев и государственных крестьян, казначейство для сбора и хранения доходов и нижние земские суды для полиции. Из уездных учреждений дела могли переходить в высшие инстанции, т. е. в губернские учреждения: верхний земский суд, губернский магистрат и верхнюю расправу. Кроме того, в губернских городах установлены: уголовная палата — для уголовного судопроизводства, гражданская — для гражданского, казенная — для государственных доходов, губернское правление — с исполнительною и полицейскою властью. Потом следуют: совестные суды, дворянская опека, сиротские суды и приказы общественного призрения (см.: Полное Собрание законов. Указ от 7 ноября 1775 года).
Из монументальных построек екатерининского времени замечательно здание сената в Московском Кремле с его изящною круглой залой; оно сооружено по планам архитектора Казакова. (Другой отличный архитектор того времени был Баженов.) В Петербурге Екатерина заложила Исаакиевский собор (день праздника преподобного Исаакия был днем рождения Петра I; собор окончен при Александре II). На площади против этого собора она воздвигла памятник Петру Великому, изображающий императора на коне; подножием ему служит гранитная скала (открыт в 1782 году). В гигиеническом отношении это царствование ознаменовано введением в России оспопрививания, чему подала пример сама императрица.
Между тем как елисаветинские колонисты-славяне давно слились с русскою народностью, екатерининские колонисты-немцы, поощряемые большими земельными наделами и разными льготами, упорно сохраняют свою обособленность и свою немецкую народность.
Порошин, один из учителей наследника престола Павла Петровича, рассказывает в своих записках, что однажды за обедом у его высочества зашла речь о деле известного кабинет-министра Волынского. Никита Иванович Панин (главный воспитатель наследника) заметил, что недавно читал это дело и что его чуть не разбил паралич, такое сильное впечатление произвели на Панина мучения, которые претерпел Волынский. В другой раз за обедом тот же граф Панин, сравнивая прежние времена с екатерининскими, привел следующий пример: «Один генерал, был одно время у гетмана (Разумовского), рассуждал, какие недотыки ныне люди стали, нельзя выбранить, а бывало-де палочьем дуют, дуют, да и слова сказать не смеешь».
К разряду сатирических изданий можно, отнести и «Письмовник» Курганова, составленный из оригинальных и переводных анекдотов, остроумных изречений, наставлений и т. п. Этот «Письмовник» явился дальнейшим развитием прежних сборников вроде «Пчелы» и сделался в конце XVIII века любимою народною книгой. Автор его, Курганов, был сын унтер-офицера и около 50 лет служил преподавателем при Морском кадетском корпусе.
Образцом безыскусственного, но сильного красноречия Тихона могут служить его проповеди, сказанные по следующему поводу. В Воронеже исстари был обычай ежегодно перед заговением Петрова поста отправлять народное празднество в память Ярила (языческого бога весны). Празднество это сопровождалось непристойными игрищами, кулачным боем и отзывалось вообще языческим характером. В 1765 году, в первый день Петрова поста, Тихон явился на самой площади и посреди бесчинствующей толпы и силою своего слова прекратил игрища. В ближайший воскресный день он назначил торжественное богослужение в соборном храме и тут произнес к народу увещание, растрогавшее слушателей до глубины души. Упомянутое празднество с тех пор не возобновлялось.
Платон из Троицкой лавры, где он был тогда архимандритом, вызван в Петербург, назначен законоучителем наследника престола Павла Петровича и тут часто говорил проповеди в придворной церкви. После одной такой проповеди императрица, растроганная до слез, сказала: «Отец Платон делает из нас все, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, мы плачем». Особенно поразил он своих слушателей похвальным словом Петру Великому, сказанным по случаю победы русского флота над турецким в 1770 году.
Когда главнокомандующий столицею граф Салтыков покинул зачумленный город, суеверная чернь возмутилась и умертвила архиепископа Амвросия за то, что он хотел снять с Варварских ворот Боголюбскую икону Богоматери (сюда собирались толпы народа, отчего зараза распространялась еще более). Московское возмущение было остановлено энергичными усилиями генерала Еропкина и окончательно усмирено присланным из Петербурга князем Григорием Орловым.
По некоторым известиям, мятеж против архиепископа был возбужден раскольниками-федосеевцами (одна из беспоповщинских сект), которые в то время под видом карантина и погребения зачумленных основали у ворот Москвы свой особый приют — Преображенское кладбище. Эта раскольничья община, устроенная наподобие монастыря, укрепилась преимущественно трудами своего попечителя, хитрого, лукавого купца Ильи Ковылина. (К тому же времени относится и начало поповщинского Рогожского кладбища в Москве.)
По желанию Потемкина императрица (в 1787 году) в сопровождении многочисленной и блестящей свиты совершила путешествие в Тавриду; в Каневе ее встретил польский король, потом к ее свите присоединился австрийский император Иосиф II. Обстановка этого путешествия, устроенная могущественным любимцем, отличалась театральным характером. Так, например, когда раззолоченные яхты со свитою императрицы плыли по Днепру, то на берегах, дотоле пустынных и безлюдных, виднелись цветущие селения, толпы народа в праздничном наряде, маневрирующие войска и пр. Все это было устроено наскоро, и народ собран из дальних мест. Между прочим, из Москвы и других городов Потемкин велел привезти массы товаров в Херсон, чтобы открыть там великолепный базар. На обратном пути он устроил под Полтавой маневры, изображавшие знаменитую Полтавскую победу Петра I. Путешествие это описано в мемуарах австрийского князя де Линя и французского посланника графа Сегюра, находившихся в свите Екатерины.
Когда совершалось в Москве коронование Екатерины, Конисский присутствовал на этом торжестве и сказал речь, в которой красноречиво изложил бедственное положение православия в Западной России сравнительно с Восточною. «Здесь, — говорит он, — светильник веры, от дней Владимировых зажженный, блистает доселе; у нас светильник оный свирепствующие от Запада вихри на многих местах совсем прекратили. Здесь храмы Господни славословием имени Его свободно гремят; у нас храмы Божий множайшие отняты, прочие опустошены и запечатаны, разве сов и вранов гнездящихся гласы издают». Однако и при таких страданиях белорусский народ разделяет с великорусским радость события (т. е. восшествия на престол Екатерины) и утешается сквозь слезы. «А для чего так?» — спрашивает себя оратор. И тотчас отвечает: «Надежда избавления веселит нас». (Историческое известие об унии. Соч. Бантыш-Каменского. Москва, 1795.)
На Заднепровской Украине, в польских владениях, старинная религиозная и национальная вражда православного русского населения с польским дворянством разгорелась в это время с особою силой. Запорожцы и гайдамаки снова выступили ожесточенными мстителями за угнетение низших классов. Главным предводителем их явился Максим Железняк, запорожец в бывший послушник Чигиринского Матренинского монастыря. (Игумен этого монастыря Мельхиседек Яворский, подобно Григорию Конисскому, был ревностным поборником православия против унии и католичества.) Железняк собрал многочисленную толпу из запорожцев и гайдамаков и открыл губительный поход по Киевскому воеводству, разоряя местечки, села и помещичьи замки, истребляя шляхту и жидов (1768). Самым ужасным делом этого восстания была так называемая Уманская резня. Город Умань принадлежал графу Потоцкому, который содержал здесь отряд казаков для защиты своих владений. Но эти казаки, руководимые своим сотником Гонтою, перешли на сторону Железняка, вместе с ним взяли город и вырезали почти всех жителей. Мятежники провозгласили Железняка украинским гетман ном, силы его увеличивались новыми толпами. Польское правительство, отвлекаемое конфедерацией, могло выставить против него только слабый отряд. На помощь полякам Екатерина велела идти генералу Кречетникову. Мятеж был усмирен, и казаки подверглись разным казням. Но запорожцы и после того почти каждое лето совершали разбойничьи набеги на Уманыцину. Эти времена известны в народе под именем «кодиевщины» и «палинщины». (Последнее слово происходит от имени Палея, одного из малороссийских полковников, известного своей непримиримою враждой к полякам во времена Петра Г.)
В том же 1773 году появилась знаменитая папская булла, упразднившая Иезуитский орден. По воле Екатерины эта булла не была объявлена в присоединенных белорусских провинциях, и орден продолжал там существовать (до 1820 года). Вообще Екатерина стремилась освободить по возможности католические области своей империи от непосредственного влияния Римской курии; с этою целью она хотела сосредоточить их церковное управление в руках особого иерарха и назначила епископом католических церквей в России умного, просвещенного Сестренцевича, которого потом возвела в сан митрополита. Но цель не была достигнута, и орден принес России немало вреда.
Государственные и удельные крестьяне разделены на волости, не более 3000 душ в каждой. Для сбора податей, хозяйственных распоряжений и для суда маловажных проступков учреждено везде волостное правление; оно состояло из членов, выбранных «миром», а именно волостного головы, старосты главного селения и волостного писаря. В каждом селении старосты и десятские составляли местную полицию.
В некоторых установлениях Екатерины II император Павел произвел значительные перемены. Замечательна, между прочим, перемена в западнорусских провинциях, возвращенных от Польши. Екатерина ввела в них свое учреждение о губерниях 1775 года. А Павел I восстановил там некоторые установления польского периода, например трибунал (высшее судебное место), суды гродские и подкоморские; во всем западном крае снова был введен в действие Литовский статут; многие польские дворяне возвращены из ссылки и получили обратно конфискованные имения. (Костюшко получил свободу и поселился потом в Швейцарии.) Указом 1796 года восстановлено и старое, обособленное от России устройство балтийских или остзейских провинций, в которых Екатерина также ввела свои губернские учреждения.