Я посмотрел на Донни. Тот разглядывал тряпку на полу.
— Он грязный.
— Не такой уж и грязный, — сказала Рут. — Не хочу, чтоб она тут всю ночь орала. Засунь.
Она повернулась к Мэг.
— А ты подумай об одном, — сказала она. — Хотя нет — о двух вещах. Во-первых, тут может висеть твоя маленькая сестренка, а не ты. Во-вторых, я знаю, что ты себя плохо ведешь. И я хочу, чтобы ты рассказала. Это признание — не детские игрушки, в конце концов. И кто-нибудь из вас мне все расскажет — или ты, или она. Подумай над этим, — сказала она, после чего развернулась и ушла.
Мы слушали, как она поднимается по лестнице.
Донни сунул кляп.
Он мог бы полапать ее, но не стал.
Так, будто Рут все еще стояла в комнате и следила. Ее присутствие в комнате не ограничивалось одним лишь запахом сигаретного дыма, пусть было столь же бесплотным. Словно Рут была призраком, преследующим нас, ее сыновей и меня. Призраком, который будет преследовать нас целую вечность, если мы ее ослушаемся.
И думаю, я понял тогда — это представление принадлежало Рут, и Рут одной.
Игры не существовало.
И, если исходить из этого, не только Мэг, но все мы висели там, раздетые догола.
Мы лежали в кроватях, но заснуть никто не мог: нас неотступно преследовал образ Мэг.
Время шло в полной темноте, пока кто-нибудь не скажет, какое у нее было лицо, когда Уилли вытащил последнюю книгу, каково это стоять там так долго с привязанными над головой руками, больно ли это, и как круто наконец увидеть обнаженную девушку, и потом мы снова замолкали, заворачиваясь каждый в свой кокон из мыслей и грез.
Но во всех этих грезах был один и тот же объект. Мэг. Мэг, в том виде, в каком мы ее оставили.
Мы должны были ее увидеть.
Донни бы сразу предложил, не будь это так рисково. Рут сказала, чтобы мы от нее отстали.
Дом был маленький, и звук легко разносился, а Рут спала всего лишь за одной тоненькой дверью, в комнате Сьюзен — а спала ли Сьюзен? Или тоже лежала и думала о сестре? — прямо над убежищем. Если Рут проснется и поймает нас, случится непоправимое — она может отстранить нас от дел в будущем.
А мы знали, что тут все только начиналось.
Однако, ее образ по-прежнему стоял у нас перед глазами, и он был слишком силен. Нам вдруг будто бы потребовалось убедиться, что мы там точно были. Ее нагота и доступность манили, словно песнь сирены. Непреодолимо.
Игра стоила свеч.
Ночь была темной, безлунной.
Я посмотрел на Донни. Тот разглядывал тряпку на полу.
— Он грязный.
— Не такой уж и грязный, — сказала Рут. — Не хочу, чтоб она тут всю ночь орала. Засунь.
Она повернулась к Мэг.
— А ты подумай об одном, — сказала она. — Хотя нет — о двух вещах. Во-первых, тут может висеть твоя маленькая сестренка, а не ты. Во-вторых, я знаю, что ты себя плохо ведешь. И я хочу, чтобы ты рассказала. Это признание — не детские игрушки, в конце концов. И кто-нибудь из вас мне все расскажет — или ты, или она. Подумай над этим, — сказала она, после чего развернулась и ушла.
Мы слушали, как она поднимается по лестнице.
Донни сунул кляп.
Он мог бы полапать ее, но не стал.
Так, будто Рут все еще стояла в комнате и следила. Ее присутствие в комнате не ограничивалось одним лишь запахом сигаретного дыма, пусть было столь же бесплотным. Словно Рут была призраком, преследующим нас, ее сыновей и меня. Призраком, который будет преследовать нас целую вечность, если мы ее ослушаемся.
И думаю, я понял тогда — это представление принадлежало Рут, и Рут одной.
Игры не существовало.
И, если исходить из этого, не только Мэг, но все мы висели там, раздетые догола.
Мы лежали в кроватях, но заснуть никто не мог: нас неотступно преследовал образ Мэг.
Время шло в полной темноте, пока кто-нибудь не скажет, какое у нее было лицо, когда Уилли вытащил последнюю книгу, каково это стоять там так долго с привязанными над головой руками, больно ли это, и как круто наконец увидеть обнаженную девушку, и потом мы снова замолкали, заворачиваясь каждый в свой кокон из мыслей и грез.
Но во всех этих грезах был один и тот же объект. Мэг. Мэг, в том виде, в каком мы ее оставили.
Мы должны были ее увидеть.
Донни бы сразу предложил, не будь это так рисково. Рут сказала, чтобы мы от нее отстали.
Дом был маленький, и звук легко разносился, а Рут спала всего лишь за одной тоненькой дверью, в комнате Сьюзен — а спала ли Сьюзен? Или тоже лежала и думала о сестре? — прямо над убежищем. Если Рут проснется и поймает нас, случится непоправимое — она может отстранить нас от дел в будущем.
А мы знали, что тут все только начиналось.
Однако, ее образ по-прежнему стоял у нас перед глазами, и он был слишком силен. Нам вдруг будто бы потребовалось убедиться, что мы там точно были. Ее нагота и доступность манили, словно песнь сирены. Непреодолимо.
Игра стоила свеч.
Ночь была темной, безлунной.