— Может, они путешественники, — сказал Женька Боцману, сам улыбаясь, фантазирует, как первоклашка, — на полюсе!
…Зато косматый дядька ее позвал, почти как фильм этот, про океан в космосе. Соларис. Женька сразу даже не понял, потому что кино ему не понравилось, вместо космоса одна дурацкая любовь, предупреждать надо, что кинчик чисто бабский. Но, когда матери заикнулся, вот было разговоров — на целый вечер. Ах, «Солярис», ах шедевр, Толковский. Нет, Торковский. Кажется. Оказывается, старое еще кино есть, отечественное. И что же ты книжку не читал, Женчик, знаменитый роман фантастический. Да ты хоть знаешь, кто такой Станислав Лем? Ну, он ее тогда отбрил, еще бы — не знать Лема. Они с Капчой целый год в седьмом читали «Дневники Йона Тихого», ржали, как кони. Капча вообще книжек мало читает, но на эту запал. Тем более, там рассказики короткие. И было прикольно, как будто у них свой собственный язык, шифр разведчиков. Капча увидит в коридоре Тошу — учительницу астрономии, пальцем тыкнет и важный такой — «горечница безумная! Разновидность горечницы разумной!» и оба ржут, за животы хватаются.
Но про Солярис Женька читать не стал все равно, слишком там сложно и много рассуждений, мало приключений. Мать ему коротко пересказала. Вот когда она пересказывает, то кажется — где-то обязательно должна быть такая книжка — крутая совершенно. И такое же крутое по ней кино.
Но дядька от ворот кричал другое, вспомнил вдруг Женька. Он ее звал — Сола! А насчет Соляриса Женька напутал, потому что сама Женя ему говорила, нет, тоже кричала, перекрикивая ветрище — это Соларис, вот что кричала.
Так все запутано…
— Еще Меотида, — сообщил он Боцману. Тот расширил глаза, мол, слышу, и снова зажмурился, кажется, сладко заснул, прям подбородком на столе.
Женька вздохнул, взял смартфон и найдя номер Аны, приготовился слушать гудки и ее потом возмущение.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее. Аппарат абонента…»
— Вот черт!
Было уже почти семь вечера. За тонкой шторой ярилось солнце, сквозняк гнал в кухню жаркий, как горячая вода, воздух. Даже вставать не было сил. Тем более, одеваться и куда-то идти. Хотя на гору, в странный дом, Женька не просто пошел бы — побежал. Но нужно разобраться с Аной. Она конечно, та еще змиючко-олэнко, но все равно будет честно — предупредить, что он не придет.
И снова тыщу раз жалко, что вечер так криво складывается! Мать удрала, как раз бы уйти на гору, позависать в стеклянном домике, получше увидеть белый лабиринт, ну или забрать Женю и полазить наверху, по гребням холмов. Там и жара не такая дикая, со всех сторон дует.
Он снова вызвал номер Аны. Снова сбросил несостоявшийся вызов. Времени у него — с полчаса. Потом, если эта каракатица не подключит мобилу, придется сгонять на Молодежку.
Женька ушел в комнату, кинул на диван простыню, чтоб не ерзать горячими ногами по покрывалу — оно жарче, чем прохладная простынка. Положил рядом смартфон и снова задумался.
И еще вот странность. Когда в первый раз Женю увидел, она показалась совсем некрасивой. Вот напрочь. Ни фигуры, ни лица, все какое-то будто специально другое. Вполне нормальное, конечно, но… Кругом, везде, в сети, в социалках, в рекламе, которую запихивают в пиратские видео, скачанные с торрента, — телки напрочь другие. Похожи друг на друга, как близняшки, да. Но потому и похожи, что хотят быть покрасивее. Чтоб ноги — длинные. Сиськи — круглые. Жопа опять же — как два шарика. Личико маленькое, глаза здоровущие. Волосы намаслены, чтоб висели. Конечно, есть всякие другие, как например, Натали из параллельного. Она пострижена под пацанчика, сисек нету, но у нее ноги от ушей и вообще она жутко красивенькая. Ана аж млела от счастья, когда та наконец, в другую школу ушла. А Женю Местечко никак красавицей не назовешь. Но почему-то, когда она болтает, на нее смотреть хочется. А когда улыбается, прикрывая рот ладонью, то у Женьки губы сами растягиваются, аж уши двигаются, как у кота. И вот сейчас, когда по материному рецепту, он впервые с начала их знакомства «шагнул в сторону» посмотреть, то даже вспомнить, почему Женя казалась некрасивой, он не может. Теперь скорее Ана кажется ему противной, со своей выпяченной задницей в белых лосинах и с постоянно намазанным тональным кремом лицом. Как… как фигурка на торте — вспомнил Женька шедевры, выставленные в стильной кондитерской. Такая же вся нарисованная и масляная.
Размышляя, он каждые пару минут брал смартфон и выслушивал вежливый механический голос. И наконец, решительно сел, шлепая в линолеум босыми ногами. Какого хрена! Так. Полчаса на поездку, ну там еще полчаса, вряд ли Ана приедет к восьми, а если не будет ее к половине девятого — сама, значит, виновата. А будет — он извинится и свалит. Успеет на гору к девяти. Жалко, что солнце уже садится раньше. Но все равно. Можно покричать ее снаружи. Она услышит и выйдет. Или выйдет косматый и натравит на меня козу Меотиду, прикинул Женька, засмеялся и ему стало совсем хорошо.
Уже одетый, он забежал в комнату матери, на обороте ее записки, усмехаясь, оставил свое послание.
«Записку нашел под диваном! Ты чего? Я ушел, буду поздно. Не волнуйся. Кот пожрал. Телефон заряди!!! Я позвоню».
Унес записку на кухню и, как положено, придавил сахарницей.
Закат Женька благополучно пропустил, успел только увидеть полыхающее алыми красками небо, когда усаживался в маршрутку. Значит, понял, на пляже будет совсем уже вечер. Хотя в такую жару народищу там будет — до ночи не протолкнуться. Хорошо, что сама Молодежка — она за скалой и старым яхт-клубом, а обычный цивильный пляж с песочком и грибочками — отдельно. Детишки с бабулями и семейства, что приехали на машинах, там и кучкуются. Хотя, вот если бы мне машину, мечтал Женька, трясясь на жарком колючем сиденье, я бы ездил далеко, туда, где много песка, нет никого. И — ветер. Мать все время вздыхает, ох, этот ветер, снова ветер. А Женьке нравится. Он ей все время говорит, ну если б не дуло, прикинь, жарища была бы! А она в ответ, ну-ну. Ты еще скажи, тебе нравится зимний норд-ост! А что? И нравится. Если одеться и капюшон на башку, на набережной такие волны. Дома, а не волны! Бахают, как пушка стреляет. Но машину батя забрал, так вместе решили — им с матерью квартира, ему — тачка и жить у Оленьки. Справедливо, конечно, еще не хватало, чтоб он ходил туда-сюда, мотал матери нервы.
Идя от остановки к берегу, Женька посмотрел на время. И немного занервничал сам, ускоряя шаги. Потому что уже почти восемь, а они толком же не договорились, где именно встретятся. Молодежка, конечно, маленькая — полсотни метров под нависшей скалой, но там постоянно трется народ, девки визжат, заходя в воду по острым камням, пацаны ныряют с маленьких скал, что торчат дальше в море. А потом девки визжат, потому что под водой травища, вырастает длинная — плывешь, гладит по пузу. Женька терпел Молодежку еще и поэтому — он травы не боялся, и можно было нормально там поплавать, не волнуясь, что ногой заедет кому по макушке.
Низом он идти не стал, поднялся по грунтовке на самую макушку широкой скалы, где совсем недавно, в августе, снова копались археологи, в развалинах еще одного античного городища. Ступил на край, заглядывая со скалы вниз. Вдруг она уже там и отсюда видно, где ждет.
Но среди смутно видимых в полумраке голов Аны он не разглядел. Снова вытащил смартфон, без надежды потыкал в кнопку, злясь на то, что, наверное, как мать, не уследила и теперь ходит с разряженным. А даже если бы собирались вместе купаться, он бы звякнул и нашлись бы в секунду, обычное дело.
— Может, они путешественники, — сказал Женька Боцману, сам улыбаясь, фантазирует, как первоклашка, — на полюсе!
…Зато косматый дядька ее позвал, почти как фильм этот, про океан в космосе. Соларис. Женька сразу даже не понял, потому что кино ему не понравилось, вместо космоса одна дурацкая любовь, предупреждать надо, что кинчик чисто бабский. Но, когда матери заикнулся, вот было разговоров — на целый вечер. Ах, «Солярис», ах шедевр, Толковский. Нет, Торковский. Кажется. Оказывается, старое еще кино есть, отечественное. И что же ты книжку не читал, Женчик, знаменитый роман фантастический. Да ты хоть знаешь, кто такой Станислав Лем? Ну, он ее тогда отбрил, еще бы — не знать Лема. Они с Капчой целый год в седьмом читали «Дневники Йона Тихого», ржали, как кони. Капча вообще книжек мало читает, но на эту запал. Тем более, там рассказики короткие. И было прикольно, как будто у них свой собственный язык, шифр разведчиков. Капча увидит в коридоре Тошу — учительницу астрономии, пальцем тыкнет и важный такой — «горечница безумная! Разновидность горечницы разумной!» и оба ржут, за животы хватаются.
Но про Солярис Женька читать не стал все равно, слишком там сложно и много рассуждений, мало приключений. Мать ему коротко пересказала. Вот когда она пересказывает, то кажется — где-то обязательно должна быть такая книжка — крутая совершенно. И такое же крутое по ней кино.
Но дядька от ворот кричал другое, вспомнил вдруг Женька. Он ее звал — Сола! А насчет Соляриса Женька напутал, потому что сама Женя ему говорила, нет, тоже кричала, перекрикивая ветрище — это Соларис, вот что кричала.
Так все запутано…
— Еще Меотида, — сообщил он Боцману. Тот расширил глаза, мол, слышу, и снова зажмурился, кажется, сладко заснул, прям подбородком на столе.
Женька вздохнул, взял смартфон и найдя номер Аны, приготовился слушать гудки и ее потом возмущение.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее. Аппарат абонента…»
— Вот черт!
Было уже почти семь вечера. За тонкой шторой ярилось солнце, сквозняк гнал в кухню жаркий, как горячая вода, воздух. Даже вставать не было сил. Тем более, одеваться и куда-то идти. Хотя на гору, в странный дом, Женька не просто пошел бы — побежал. Но нужно разобраться с Аной. Она конечно, та еще змиючко-олэнко, но все равно будет честно — предупредить, что он не придет.
И снова тыщу раз жалко, что вечер так криво складывается! Мать удрала, как раз бы уйти на гору, позависать в стеклянном домике, получше увидеть белый лабиринт, ну или забрать Женю и полазить наверху, по гребням холмов. Там и жара не такая дикая, со всех сторон дует.
Он снова вызвал номер Аны. Снова сбросил несостоявшийся вызов. Времени у него — с полчаса. Потом, если эта каракатица не подключит мобилу, придется сгонять на Молодежку.
Женька ушел в комнату, кинул на диван простыню, чтоб не ерзать горячими ногами по покрывалу — оно жарче, чем прохладная простынка. Положил рядом смартфон и снова задумался.
И еще вот странность. Когда в первый раз Женю увидел, она показалась совсем некрасивой. Вот напрочь. Ни фигуры, ни лица, все какое-то будто специально другое. Вполне нормальное, конечно, но… Кругом, везде, в сети, в социалках, в рекламе, которую запихивают в пиратские видео, скачанные с торрента, — телки напрочь другие. Похожи друг на друга, как близняшки, да. Но потому и похожи, что хотят быть покрасивее. Чтоб ноги — длинные. Сиськи — круглые. Жопа опять же — как два шарика. Личико маленькое, глаза здоровущие. Волосы намаслены, чтоб висели. Конечно, есть всякие другие, как например, Натали из параллельного. Она пострижена под пацанчика, сисек нету, но у нее ноги от ушей и вообще она жутко красивенькая. Ана аж млела от счастья, когда та наконец, в другую школу ушла. А Женю Местечко никак красавицей не назовешь. Но почему-то, когда она болтает, на нее смотреть хочется. А когда улыбается, прикрывая рот ладонью, то у Женьки губы сами растягиваются, аж уши двигаются, как у кота. И вот сейчас, когда по материному рецепту, он впервые с начала их знакомства «шагнул в сторону» посмотреть, то даже вспомнить, почему Женя казалась некрасивой, он не может. Теперь скорее Ана кажется ему противной, со своей выпяченной задницей в белых лосинах и с постоянно намазанным тональным кремом лицом. Как… как фигурка на торте — вспомнил Женька шедевры, выставленные в стильной кондитерской. Такая же вся нарисованная и масляная.
Размышляя, он каждые пару минут брал смартфон и выслушивал вежливый механический голос. И наконец, решительно сел, шлепая в линолеум босыми ногами. Какого хрена! Так. Полчаса на поездку, ну там еще полчаса, вряд ли Ана приедет к восьми, а если не будет ее к половине девятого — сама, значит, виновата. А будет — он извинится и свалит. Успеет на гору к девяти. Жалко, что солнце уже садится раньше. Но все равно. Можно покричать ее снаружи. Она услышит и выйдет. Или выйдет косматый и натравит на меня козу Меотиду, прикинул Женька, засмеялся и ему стало совсем хорошо.
Уже одетый, он забежал в комнату матери, на обороте ее записки, усмехаясь, оставил свое послание.
«Записку нашел под диваном! Ты чего? Я ушел, буду поздно. Не волнуйся. Кот пожрал. Телефон заряди!!! Я позвоню».
Унес записку на кухню и, как положено, придавил сахарницей.
Закат Женька благополучно пропустил, успел только увидеть полыхающее алыми красками небо, когда усаживался в маршрутку. Значит, понял, на пляже будет совсем уже вечер. Хотя в такую жару народищу там будет — до ночи не протолкнуться. Хорошо, что сама Молодежка — она за скалой и старым яхт-клубом, а обычный цивильный пляж с песочком и грибочками — отдельно. Детишки с бабулями и семейства, что приехали на машинах, там и кучкуются. Хотя, вот если бы мне машину, мечтал Женька, трясясь на жарком колючем сиденье, я бы ездил далеко, туда, где много песка, нет никого. И — ветер. Мать все время вздыхает, ох, этот ветер, снова ветер. А Женьке нравится. Он ей все время говорит, ну если б не дуло, прикинь, жарища была бы! А она в ответ, ну-ну. Ты еще скажи, тебе нравится зимний норд-ост! А что? И нравится. Если одеться и капюшон на башку, на набережной такие волны. Дома, а не волны! Бахают, как пушка стреляет. Но машину батя забрал, так вместе решили — им с матерью квартира, ему — тачка и жить у Оленьки. Справедливо, конечно, еще не хватало, чтоб он ходил туда-сюда, мотал матери нервы.
Идя от остановки к берегу, Женька посмотрел на время. И немного занервничал сам, ускоряя шаги. Потому что уже почти восемь, а они толком же не договорились, где именно встретятся. Молодежка, конечно, маленькая — полсотни метров под нависшей скалой, но там постоянно трется народ, девки визжат, заходя в воду по острым камням, пацаны ныряют с маленьких скал, что торчат дальше в море. А потом девки визжат, потому что под водой травища, вырастает длинная — плывешь, гладит по пузу. Женька терпел Молодежку еще и поэтому — он травы не боялся, и можно было нормально там поплавать, не волнуясь, что ногой заедет кому по макушке.
Низом он идти не стал, поднялся по грунтовке на самую макушку широкой скалы, где совсем недавно, в августе, снова копались археологи, в развалинах еще одного античного городища. Ступил на край, заглядывая со скалы вниз. Вдруг она уже там и отсюда видно, где ждет.
Но среди смутно видимых в полумраке голов Аны он не разглядел. Снова вытащил смартфон, без надежды потыкал в кнопку, злясь на то, что, наверное, как мать, не уследила и теперь ходит с разряженным. А даже если бы собирались вместе купаться, он бы звякнул и нашлись бы в секунду, обычное дело.