Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.
Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.
— Это ее первая казнь, — объяснила мать Ханне. — Она еще побаивается людей.
Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.
Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.
— Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.
— Кончай с этим! — крикнул кто-то из бюргеров в глубине толпы. — Пусть спляшет для нас.
— Суд заключает, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
— Я там была, — гордо сказала Ханна стоявшей рядом жене бюргера. — И все видела. Я свидетельствовала на суде, да!
На женщину это произвело впечатление.
— Почему он это сделал? — спросила она.
— Почему они все это делают? — пожала плечами Ханна. — Оба были пьяны.
Она вспомнила две фигуры, кружившие друг около друга с длинными ножами, сверкающими в тусклом свете ламп; вспомнила искаженные тени, которые отбрасывали эти двое, крики и топанье зрителей.
— Как он это сделал?
— Ножом, дорогая. Хоть он нагрузился под завязку, он был быстрый, точно пантера. Да. — Она сделала режущий жест. — Вот так, прямо поперек живота. Вспорол брюхо, как рыбе на колоде. У того кишки выпали, зацепились за ноги, и он споткнулся и упал лицом вниз.
— Ох ты! — Жена бюргера зачарованно вздрогнула. — Звери эти моряки!
— Все они такие, дорогая. Не только моряки, — строго кивнула Ханна. — Все мужчины такие.
— Верно, Господь свидетель! — согласилась женщина, подняла девочку и посадила себе на плечо. — Вот так, дорогая, — сказала она. — Отсюда тебе будет лучше видно.
Магистрат кончил читать приговор.
— Посему вышеуказанный Хендрик Мартинус Окерс приговаривается к смертной казни через повешение. Казнь производится публично на парадном плацу перед крепостью сентября третьего дня в десять часов утра.
Он тяжело спустился по лестнице с помоста, и один из стражников помог ему преодолеть несколько последних ступенек. Палач, стоявший за осужденным, вышел вперед и надел ему на голову черный холщовый мешок.
— Терпеть не могу, когда они так делают, — проворчала Ханна. — Мне нравится видеть его лицо, когда он висит на веревке, весь багровый, и дергается.
Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.
Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.
— Это ее первая казнь, — объяснила мать Ханне. — Она еще побаивается людей.
Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.
Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.
— Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.
— Кончай с этим! — крикнул кто-то из бюргеров в глубине толпы. — Пусть спляшет для нас.
— Суд заключает, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
— Я там была, — гордо сказала Ханна стоявшей рядом жене бюргера. — И все видела. Я свидетельствовала на суде, да!
На женщину это произвело впечатление.
— Почему он это сделал? — спросила она.
— Почему они все это делают? — пожала плечами Ханна. — Оба были пьяны.
Она вспомнила две фигуры, кружившие друг около друга с длинными ножами, сверкающими в тусклом свете ламп; вспомнила искаженные тени, которые отбрасывали эти двое, крики и топанье зрителей.
— Как он это сделал?
— Ножом, дорогая. Хоть он нагрузился под завязку, он был быстрый, точно пантера. Да. — Она сделала режущий жест. — Вот так, прямо поперек живота. Вспорол брюхо, как рыбе на колоде. У того кишки выпали, зацепились за ноги, и он споткнулся и упал лицом вниз.
— Ох ты! — Жена бюргера зачарованно вздрогнула. — Звери эти моряки!
— Все они такие, дорогая. Не только моряки, — строго кивнула Ханна. — Все мужчины такие.
— Верно, Господь свидетель! — согласилась женщина, подняла девочку и посадила себе на плечо. — Вот так, дорогая, — сказала она. — Отсюда тебе будет лучше видно.
Магистрат кончил читать приговор.
— Посему вышеуказанный Хендрик Мартинус Окерс приговаривается к смертной казни через повешение. Казнь производится публично на парадном плацу перед крепостью сентября третьего дня в десять часов утра.
Он тяжело спустился по лестнице с помоста, и один из стражников помог ему преодолеть несколько последних ступенек. Палач, стоявший за осужденным, вышел вперед и надел ему на голову черный холщовый мешок.
— Терпеть не могу, когда они так делают, — проворчала Ханна. — Мне нравится видеть его лицо, когда он висит на веревке, весь багровый, и дергается.