— Да так. А что, Данила не звонил?
Галка бережно накинула на уложенные волосы тонкий шарф. И ответила раздраженно:
— Нет. Пойдем уже, а то не успеем.
На улице Даша полюбовалась синей сверкающей витриной, помахала рукой девочке-манекену, что, прижав лицо к стеклу, смотрела на них. И подняла глаза к верхнему этажу «Орхидеи». Окна студии горели, все, ярко и желто. На крайнем, еле видные отсюда, переливались огоньки елочной гирлянды.
— Вечерина у них там, наверняка, — Галка потянула Дашу за рукав, — пойло, девочки, курево. Двинули, Дашка.
Время не думало останавливаться, и Даша, топая сапожками по снегу, стоя в утробно гудящем старом лифте, а потом лежа в горячей ванне и, после, закутавшись в теплую куртку, возвращаясь обратно в ателье, где в тишине висели на вешалке их с Галкой платья, — ощущала, как тонко и неудержимо сыплется песок, протекая стеклянную талию воображаемых песочных часов. В детстве любила, держа в теплой руке прозрачную колбочку, смотреть, как он сыплется, и не остановить. Разве что нарушить правила, положив колбу на бок. А хотелось усилием воли: пожелать сильно-сильно, и тогда время застынет, сверкая песчинками. Остановится. Но не получалось, ни разу.
— Ну, как? — Галка вышла из примерочной и медленно повернулась. Светло-зеленое платье, длинное, в пол, узкое, как вспомненные песочные часы, тихо поблескивало нефритовым узором. Короткие рукава открывали сильные смуглые руки.
— Тада-дадам! — она застыла, спиной к Даше и та захлопала, радуясь. Узкий подол был вырезан выше талии, открывая пастельно-зеленые брючки и полоску голой спины над свободно лежащим пояском. Галка взяла со столика бежевого оттенка клатч с блестящей застежкой. Повернулась снова и подбоченилась, так что съехали на запястье широкие серебряные браслеты.
— Галю, ты красавица, я в тебя влюбилась.
— Да ну. Пусть лучше масончик меня полюбит.
— Он тебя на время полюбит, а я навсегда!
Галка прошлась, поглядывая на себя в огромное зеркало на стене. Изящно села, положив ногу на ногу, закачала туфелькой, сброшенной на пальцы. Скомандовала:
— Надевай свое Платье Счастья.
И наступила Дашина очередь повернуться, пройтись, показать спину и плечи. Платье мягко трогало кожу при каждом движении, скользило, будто Даша плывет в ласковой вечерней воде. И вода, протекая по телу, говорит тихо-тихо, о том, что все будет хорошо. Все будет. Все…
Она села напротив Галки и, копируя ее, положила ногу на ногу. Так и сидели, глядя друг на друга: темноволосая в нефритовой зелени, пепельно-русая в жемчужно-голубом. Рассматривали, наклоняя нарядно причесанные головы.
— Даша…
— Что?
— Я ведь не зря. Гоняла тебя весь этот год не зря? Ты научилась чему-то?
— Галя, конечно. Сложно было, но это так важно. Да. Ты очень многому научила меня.
— Ну, хорошо. А вот и гости!
Она нахмурила темные брови, указывая Даше, чтоб не глупила, а потом улыбнулась, показывая, какое выражение лица нужно нацепить. И, покусав губы, чтоб стали ярче, королевой прошла в холл, придерживая рукой длинный подол. Даша встала, поправляя платье. Взглянула на себя в зеркало.
В глубине темного стекла стояла молодая женщина, стройная, с бликами света по округлостям бедер. С пепельными волосами, заплетенными на темени в сложную косу, исчезающую в рассыпанных по плечам прядях. Потемневшие от волнения серые глаза смотрели строго и немножко испуганно. Даша тоже покусала губы и улыбнулась, прогоняя испуг. Чего бояться, ну Саша, ну Новый год. Ведь красивая!
— Да так. А что, Данила не звонил?
Галка бережно накинула на уложенные волосы тонкий шарф. И ответила раздраженно:
— Нет. Пойдем уже, а то не успеем.
На улице Даша полюбовалась синей сверкающей витриной, помахала рукой девочке-манекену, что, прижав лицо к стеклу, смотрела на них. И подняла глаза к верхнему этажу «Орхидеи». Окна студии горели, все, ярко и желто. На крайнем, еле видные отсюда, переливались огоньки елочной гирлянды.
— Вечерина у них там, наверняка, — Галка потянула Дашу за рукав, — пойло, девочки, курево. Двинули, Дашка.
Время не думало останавливаться, и Даша, топая сапожками по снегу, стоя в утробно гудящем старом лифте, а потом лежа в горячей ванне и, после, закутавшись в теплую куртку, возвращаясь обратно в ателье, где в тишине висели на вешалке их с Галкой платья, — ощущала, как тонко и неудержимо сыплется песок, протекая стеклянную талию воображаемых песочных часов. В детстве любила, держа в теплой руке прозрачную колбочку, смотреть, как он сыплется, и не остановить. Разве что нарушить правила, положив колбу на бок. А хотелось усилием воли: пожелать сильно-сильно, и тогда время застынет, сверкая песчинками. Остановится. Но не получалось, ни разу.
— Ну, как? — Галка вышла из примерочной и медленно повернулась. Светло-зеленое платье, длинное, в пол, узкое, как вспомненные песочные часы, тихо поблескивало нефритовым узором. Короткие рукава открывали сильные смуглые руки.
— Тада-дадам! — она застыла, спиной к Даше и та захлопала, радуясь. Узкий подол был вырезан выше талии, открывая пастельно-зеленые брючки и полоску голой спины над свободно лежащим пояском. Галка взяла со столика бежевого оттенка клатч с блестящей застежкой. Повернулась снова и подбоченилась, так что съехали на запястье широкие серебряные браслеты.
— Галю, ты красавица, я в тебя влюбилась.
— Да ну. Пусть лучше масончик меня полюбит.
— Он тебя на время полюбит, а я навсегда!
Галка прошлась, поглядывая на себя в огромное зеркало на стене. Изящно села, положив ногу на ногу, закачала туфелькой, сброшенной на пальцы. Скомандовала:
— Надевай свое Платье Счастья.
И наступила Дашина очередь повернуться, пройтись, показать спину и плечи. Платье мягко трогало кожу при каждом движении, скользило, будто Даша плывет в ласковой вечерней воде. И вода, протекая по телу, говорит тихо-тихо, о том, что все будет хорошо. Все будет. Все…
Она села напротив Галки и, копируя ее, положила ногу на ногу. Так и сидели, глядя друг на друга: темноволосая в нефритовой зелени, пепельно-русая в жемчужно-голубом. Рассматривали, наклоняя нарядно причесанные головы.
— Даша…
— Что?
— Я ведь не зря. Гоняла тебя весь этот год не зря? Ты научилась чему-то?
— Галя, конечно. Сложно было, но это так важно. Да. Ты очень многому научила меня.
— Ну, хорошо. А вот и гости!
Она нахмурила темные брови, указывая Даше, чтоб не глупила, а потом улыбнулась, показывая, какое выражение лица нужно нацепить. И, покусав губы, чтоб стали ярче, королевой прошла в холл, придерживая рукой длинный подол. Даша встала, поправляя платье. Взглянула на себя в зеркало.
В глубине темного стекла стояла молодая женщина, стройная, с бликами света по округлостям бедер. С пепельными волосами, заплетенными на темени в сложную косу, исчезающую в рассыпанных по плечам прядях. Потемневшие от волнения серые глаза смотрели строго и немножко испуганно. Даша тоже покусала губы и улыбнулась, прогоняя испуг. Чего бояться, ну Саша, ну Новый год. Ведь красивая!