Вскоре Жигуленко и Миронов пришли к лесной опушке. Первой на них обрушилась Наташа:
— Стыдно спать так долго! Я не военная и то позже семи не встаю.
— Сегодня выходной день, можно себе позволить такое удовольствие, — снизошла Рита. — Ведь они, бедненькие, каждый день поднимаются ни свет ни заря.
— Солдат не следует жалеть, они от этого портятся, — сделав нарочито строгое лицо, повторила Наташа слова отца.
— Наташа у нас беспощадный критик… Она никому не прощает ошибок, — поддела Рита.
— Это, видно, потому, что сама их никогда не делает, — усмехнулся Евгений. — У нее командирский характер, требовательный.
Взгляд Миронова вдруг привлекла молчаливая девушка. Она застенчиво посматривала на бойких подруг и на молодых лейтенантов. И если ее взгляд встречался с другим взглядом, щеки разгорались ярче. Ее большие мечтательные глаза с мохнатыми ресницами глядели застенчиво. Это была дочь полкового врача Заморенкова — Тоня.
— Евгений, а почему ваш товарищ такой грустный? — неожиданно спросила Наташа.
— А у него врожденная задумчивость: поэт он, потому везде и всегда мыслит образами, отвлекаясь от всего земного.
Девушки, кроме Тони, рассмеялись, а Миронов смущенно улыбнулся.
Саше всегда не нравилась манера Евгения чувствовать себя среди товарищей «хозяином» и желание унизить всех своим превосходством. «Ничего, я его когда-нибудь осажу!» — раздраженно подумал он.
Компания подошла к опушке леса. Снег уже давно сошел, но было еще мокро, в ложбинах голубела вода, и всюду, куда ни взглянешь, пробивались навстречу солнцу зеленые побеги травы.
— Как сказал Багрицкий — «пошла в наступление суровая зелень», — процитировал Жигуленко.
Вошли в лес и разбились на пары: Рита — Дубров, Евгений — Наташа, Миронов остался с Тоней. Он украдкой поглядывал на девушку, любуясь ее детски нежным лицом. Вся она была тоненькая и какая-то хрупкая. Припоминались строки поэта Александра Прокофьева:
— Хорошо здесь, — сказал Миронов, наклонился, сорвал бледно-розовый подснежник и протянул девушке. Она улыбнулась краем губ, потупила взгляд.
Поговорить бы с Мироновым, спросить, какие он пишет стихи, но Тоня не могла преодолеть робость. Она только молча слушала то, что говорил Саша. Вскоре из лесу показались Дубров с Ритой и Наташа с Евгением. Миронов перехватил печальный взгляд Тони. Видно, ей не хотелось уходить из леса.
На обратном пути Наташа была чем-то расстроена. Она всю дорогу молчала. А Жигуленко, напротив, шутил, сыпал остротами.
Как только они свернули к военному городку, услышали сигнал тревоги. Наскоро попрощавшись с девушками, Миронов и Жигуленко побежали в свои подразделения.
— Ну, как тебе понравилась прогулка? — на бегу спросил Жигуленко.
— Ничего… А что это Наташа такая грустная?
— Пустяки… Понимаешь, я хотел обнять ее, а она оттолкнула меня и убежала… Ничего, я ее обломаю. Не было еще на свете девушки, которая устояла бы передо мной… И что это Канашов еще придумал: не дает даже в воскресенье отдохнуть по-человечески?… Тревоги устраивает…
Хотя и рассказал Жигуленко о ссоре с Наташей, как о каком-то пустяке, но сам долгое время был весьма озадачен своим промахом. «Преждевременно пошел на штурм, — думал он. — Она не похожа на многих других: умна, горда… Что ж, придется извиниться».
Вскоре Жигуленко и Миронов пришли к лесной опушке. Первой на них обрушилась Наташа:
— Стыдно спать так долго! Я не военная и то позже семи не встаю.
— Сегодня выходной день, можно себе позволить такое удовольствие, — снизошла Рита. — Ведь они, бедненькие, каждый день поднимаются ни свет ни заря.
— Солдат не следует жалеть, они от этого портятся, — сделав нарочито строгое лицо, повторила Наташа слова отца.
— Наташа у нас беспощадный критик… Она никому не прощает ошибок, — поддела Рита.
— Это, видно, потому, что сама их никогда не делает, — усмехнулся Евгений. — У нее командирский характер, требовательный.
Взгляд Миронова вдруг привлекла молчаливая девушка. Она застенчиво посматривала на бойких подруг и на молодых лейтенантов. И если ее взгляд встречался с другим взглядом, щеки разгорались ярче. Ее большие мечтательные глаза с мохнатыми ресницами глядели застенчиво. Это была дочь полкового врача Заморенкова — Тоня.
— Евгений, а почему ваш товарищ такой грустный? — неожиданно спросила Наташа.
— А у него врожденная задумчивость: поэт он, потому везде и всегда мыслит образами, отвлекаясь от всего земного.
Девушки, кроме Тони, рассмеялись, а Миронов смущенно улыбнулся.
Саше всегда не нравилась манера Евгения чувствовать себя среди товарищей «хозяином» и желание унизить всех своим превосходством. «Ничего, я его когда-нибудь осажу!» — раздраженно подумал он.
Компания подошла к опушке леса. Снег уже давно сошел, но было еще мокро, в ложбинах голубела вода, и всюду, куда ни взглянешь, пробивались навстречу солнцу зеленые побеги травы.
— Как сказал Багрицкий — «пошла в наступление суровая зелень», — процитировал Жигуленко.
Вошли в лес и разбились на пары: Рита — Дубров, Евгений — Наташа, Миронов остался с Тоней. Он украдкой поглядывал на девушку, любуясь ее детски нежным лицом. Вся она была тоненькая и какая-то хрупкая. Припоминались строки поэта Александра Прокофьева:
— Хорошо здесь, — сказал Миронов, наклонился, сорвал бледно-розовый подснежник и протянул девушке. Она улыбнулась краем губ, потупила взгляд.
Поговорить бы с Мироновым, спросить, какие он пишет стихи, но Тоня не могла преодолеть робость. Она только молча слушала то, что говорил Саша. Вскоре из лесу показались Дубров с Ритой и Наташа с Евгением. Миронов перехватил печальный взгляд Тони. Видно, ей не хотелось уходить из леса.
На обратном пути Наташа была чем-то расстроена. Она всю дорогу молчала. А Жигуленко, напротив, шутил, сыпал остротами.
Как только они свернули к военному городку, услышали сигнал тревоги. Наскоро попрощавшись с девушками, Миронов и Жигуленко побежали в свои подразделения.
— Ну, как тебе понравилась прогулка? — на бегу спросил Жигуленко.
— Ничего… А что это Наташа такая грустная?
— Пустяки… Понимаешь, я хотел обнять ее, а она оттолкнула меня и убежала… Ничего, я ее обломаю. Не было еще на свете девушки, которая устояла бы передо мной… И что это Канашов еще придумал: не дает даже в воскресенье отдохнуть по-человечески?… Тревоги устраивает…
Хотя и рассказал Жигуленко о ссоре с Наташей, как о каком-то пустяке, но сам долгое время был весьма озадачен своим промахом. «Преждевременно пошел на штурм, — думал он. — Она не похожа на многих других: умна, горда… Что ж, придется извиниться».