Вместо знакомого обмена жестами гусеницы запахли. Одна прыснула сильным цветочным ароматом, другая тёплой навозной вонью. Как бы сейчас пригодилась походная аптечка с нашатырём и спиртом… но подошёл и резкий апельсиновый запах раздавленного походного рациона. Важные гусеницы чуть отодвинулись, посмотрели друг на друга (Тане почудилось одобрение в этих взглядах), набычились, наклонив мохнатые головы, и неожиданно брызнули в девушку струйками клейкой жидкости с сильным запахом корицы. «Словно булочка в сиропе», — подумала Таня, но виду не подала — история о британских этнографах, кои для установления контакта с папуасами вынуждены были приползти к хижине вождя между ногами менструирующих местных красоток, уже три с лишним века передавалась из уст в уста. Ловкими педипальпами гусеницы размазали жидкость по волосам и одежде, ещё раз шумно принюхались, пожали друг другу лапы и безмятежно поползли прочь. Толпа рассосалась в мгновение ока — хлопотливые хозяева вернулись к своим заботам.
Таня опешила — такого приёма она не предвидела. Похоже, никому в городе не оказалось дела до настырной инопланетянки. Что ж, поглядим…, впрочем, с «поглядим» Таня явно ошиблась. Внутренние помещения и коридоры жилых ярусов города почти не освещались. Многоногие гусеницы не заботились о равновесии или удобстве для ходьбы, каменный пол отполировали тысячи жёстких брюшек. Приходилось перемещаться на ощупь, опираясь руками о стены — и всё равно Таня несколько раз упала и пребольно отшибла коленки. Встречные создания практически не обращали на неё внимания, изредка подползали обнюхать или потрогать волосы, но без энтузиазма — так лениво здороваются друг с другом обитатели корабля по утрам. Коридоры разветвлялись, кольцевались, поднимались и опускались на ярусы, но в итоге выводили назад к площади. Чем выше, тем холодней и свежее был воздух.
Таня нашла «склад-столовую» — несколько пещер, заполненных едой — в основном зерном, сушёными и свежими грибами и замоченными в каменных ваннах фруктами. Одни гусеницы, впряжённые в волокуши, проворно подвозили продукты и раскладывали по местам, другие с аппетитом кормились. Интереса ради Таня тоже зашла, вытащила из ёмкости раскисшую псевдогрушу, надкусила — никто не отреагировал. Видимо острый запах корицы, сопровождающий девушку, сообщал «свой». Канализация в пещерном городе тоже наличествовала, по образцу европейской замковой, а вот ограждения рядом с глубоким и узким колодцем не ставили.
Несколько «спален», встреченных по дороге, занимали мирно спящие вповалку мохнатые туши, от которых несло шоколадом как от кондитерской фабрики. «Так!», — хмыкнула Таня. — «Запах у наших ползучих друзей очевидно меняется в зависимости от настроения — дополнительный способ коммуникации». Одно помещение, насколько позволял разглядеть тусклый свет, было заставлено деревянными сосудами сильфской работы. Что именно в них лежало, девушка не разобрала, но запах стоял такой, что она расчихалась и долго не могла восстановить дыхание.
Коридорчик, в который Таня свернула, вёл наружу — он становился всё уже и холоднее. Наконец через тесную щель девушка выбралась на свежий воздух, точнее на лютый мороз. Она оказалась на маленькой покрытой снегом площадке высоко на скале. Небо за горной грядой уже начинало светлеть, ветер стих, только звёзды поблёскивали над заснеженным, пустым миром. От холода у Тани выступили слёзы — и тут же замёрзли солёными льдинками на ресницах. Чувство острого одиночества охватило девушку — в космосе, рядом с двумя сотнями межзвёздных бродяг оставалась хотя бы возможность поговорить с живыми людьми. Она достала шарик комма, крутнула активатор… работает!!! На такой высоте глушилки гусениц не фонят, и это хорошо. С полминуты ушло на раздумье — позвонить Мацумото, сделать сюрприз Ли, сдёрнуть с постели шумную Хаву Брох. Одним движением Таня выбрала аватар командора Грина, невинным голоском пропела «Татьяна Китаева вызывает командира корабля» и долго с удовольствием слушала, как, плюясь в микрофон, бранится чёртов янки — спросонья он был особенно зол.
Одной докукой стало меньше — есть куда сбрасывать продовольствие и новые плёнки, есть откуда отправлять ежедневные (ежедневные я сказал, Танья!) отчёты о проделанной работе. Таня сладко зевнула. Холод не проникал под одежду, но щёки замёрзли и на волосах осел иней — похоже забортная температура минус тридцать не меньше. Мысль о тёмной и тёплой, хотя и душной каменной спальне показалась особенно привлекательной. Таня протиснулась назад в щель и без особого труда спустилась в жилой ярус, где и расстелила свой плед в первой же встречной пещере с молодняком. «Интересно, они сами отрыли эти ходы или здешние скалы пронизаны дырками, словно сыр?» подумала она и уснула.
Разбудили её чьи-то настырные лапы — они шарили по одежде, ощупывали, щипали и мяли тело от ягодиц до плеч. Таня чуть не завизжала, но вовремя спохватилась. Приоткрыв глаза, девушка увидела, что её теребит мрачная гусеница, бурая и светящаяся, а ещё несколько осматривают малышей. Это походило на сеанс массажа или какую-то медицинскую процедуру. Повод был — чуть поодаль поднялась суета, две взрослые гусеницы вцепились в судорожно извивающегося малыша, третья, ловко щёлкая жвалами, скусила у бедняжки с тельца несколько крупных присосавшихся слизней. Ещё одного детёныша вытащили из дальнего угла пещеры и поволокли к выходу — волоски у него потускнели, лапки вяло болтались. «Или умер или вот-вот умрёт» — огорченно подумала Таня и на всякий случай сама быстро ощупала тело — не прицепился ли паразит.
Наручные часы показывали половину двенадцатого утра. Завтракать не хотелось, в животе бурчало и побаливало — местная «кухня» всё-таки не пошла впрок. Таня быстро сделала разминочный комплекс, немного постояла на голове и, выбравшись из пещеры, начала быстро спускаться. Она вспомнила про озеро. И естественно не смогла удержаться.
Вещи и «кожа» остались на берегу. Господи, как это было хорошо! Прозрачная, прохладная, спокойная вода, мягкий белый песок, который чудесно отскребал грязь с измученной кожи, ощущение свежести. Таня плавала, ныряла, плескалась, кувыркалась в воде, как счастливый дельфин. Потом трижды вымыла голову тем же песком и нагишом уселась на берегу, распутывая и заплетая в косички мокрые волосы. Тане нравилось её тело — соразмерное, крепкое, сильное и послушное. Можно было бы постройнее, не так мощно и тяжело — но зато всё надёжно и работает, как часы. Хоп! Хоп! Хоп! Куража ради Таня несколько раз высоко подбросила и поймала круглую гальку, подобранную с песка. Плюхнувшись, наконец, в воду, камушек странно блеснул. Девушка потянулась за ним, сполоснула, вгляделась внимательнее — прелесть какая! Полупрозрачный, пронизанный тонкими золотистыми нитями камушек был красив, как ювелирное украшение. Заинтересованная Таня внимательно осмотрела его, поцарапала краешком по стеклу часов и простой серой гальке, попробовала на зуб — похоже на кварц. Будет счастливым! Таня сунула находку в поясник и оделась. «Кожу» тоже не мешало бы вымыть, но вряд ли у гусениц найдутся салфетки, реактивы и дезинфицирующий раствор. А теперь — за работу!
Первый кадр — лоснящийся, в капельках сока, красавчик гриб с ближней плантации. Щёлк! Пара маленьких гусениц едет верхом на большой. Большая тащит волокушу. Общий план. План сверху, с двух ракурсов. Вход в жилую пещеру. Забота — одна гусеница чистит другой волоски, перебирает их педипальпами, как обезьяны «ищут» друг у друга. Картина… Картина?! На верхнем, холодном ярусе Таня увидела нечто, больше всего похожее на храмовые росписи или работы импрессионистов. Большие, лохматые, многослойные пятна флуоресцентных красок — белой, жёлтой, лазоревой и багряной — почти сплошь покрывали стены. Понять, что именно хотели сказать гусеницы-художники, не представлялось возможным, но ощущение оставалось величественное. И… разделяющее — при взгляде на эти картины пришло острое, как ледяной ветер понимание разности культур. Пара заученных жестов ничего не решала.
Закончив съёмку, Таня присела там же на верхнем ярусе и вскрыла пакет рациона — ей, наконец, захотелось есть. Запивая водой желе, для разнообразия пахнущее клубникой, она смотрела вниз — как неторопливо, размеренно движется жизнь в городе, как малыши шалят на дорожках, а старшие их урезонивают, как тянутся волокуши с продуктами, как две бурых гусеницы затеяли было драку, но другие их тут же растащили, бешено махая педипальпами. До Тани долетела знакомая уже вонь тухлой рыбы… а ведь это ключ к возможности объясниться. Если нельзя понять чуждую логику, то, по крайней мере, эмоции не подделаешь, тем паче, что внешние их проявления вполне очевидны. Надо будет отметить в отчёте: требуется ксенопсихолог-парфюмер (интересно, где такого найдут?).
С донесением о проделанной работе пришлось снова лезть на мороз. Сидеть на открытой площадке было чертовски холодно, поэтому, невзирая на сильный ветер Таня быстро шагала взад-вперёд. Как учили на медитациях, она не думала — просто смотрела на снег, позволяя мозгу беспрепятственно выбирать из набора фактов самые важные. Гусеницы живут вместе, словно муравьи, но социальное устройство неочевидно. Доброжелательны, заботливы друг к другу и к малышам. Обрабатывают поля. Запасают продукты. Рисуют. Взаимодействуют друг с другом при помощи запахов. Помечают запахом же «своих». Детеныши гибнут от неизвестных паразитов — нужны контейнеры, дабы упаковать и доставить образчик. Интересно, гусеницы похоронили тушки малышей убитых той ночью или наши парни додумались выкрасть и вскрыть хоть одну?
Комм замигал «вызов». Хриплый, встревоженный голос Хавы Брох осведомился, как она, Таня себя чувствует, всё ли в порядке и не происходило ли инцидентов. Не агрессивны ли гусеницы, не проявляют ли повышенного внимания? «Нет. Нет. Нет, не происходило, не проявляют, всё хорошо». «Жди на площадке, Танья, через два часа будет катер. И ни на шаг не отходи — это приказ». Комм замолк. Таня пожала плечами. Обычно Хава Брох была вполне здравомыслящей, ехидной и колючей как израильский кактус дамой, но иногда она превращалась в типичную мамочку. «Чем хальс отличается от еврейской мамы? С хальсом можно договориться». А за два часа на холоде, между прочим, впору насмерть замёрзнуть. Соберу-ка я пока гербарий.
Спускаясь вниз, к озерцу и плантациям, Таня внимательно наблюдала за встречными гусеницами — вдруг и вправду что-то не ладится? Нет, хозяева пещер оставались по-прежнему безразлично-миролюбивыми. Пару раз щетинистые одиночки подползали понюхать гостью — и, удостоверившись в «правильном» запахе, возвращались к своим хлопотам. Никто не мешал Тане вытворять всё, что ей заблагорассудится. Девушка срезала кусочек дёрна, покрытого пышным мхом, сорвала гриб, выкопала из земли остро пахнущий тёмный клубень, сходила в «столовую» и преспокойно взяла из каменного корытца пару размоченных фруктов. Рассол неприятно стянул кожу. Глянув на часы, Таня спустилась к озеру — время ещё есть. Она вымыла руки, плеснула водой в лицо, ополоснула испачканный край плаща и осталась сидеть на песке, глядя в воду. Чуть заметное колыхание волн успокаивало. Машинально пропуская сквозь пальцы песок, Таня задумалась — а зачем она здесь вообще?
Кой чёрт поднял её из благополучной, успешной семьи, от любимого города, любимого моря и любимых вересковых пустошей, от карьеры креативного психотехника и протекции при дворе Петербургского генерал-губернатора? Деньги? Если корабль вернётся, она сможет заплатить все кредиты, купить себе умный дом в Комарово, катер, камеру, набор стёкол и, пару лет не думать, откуда берётся хлеб в мегамаркете. Всё. Слава? Число людей, хоть раз побывавших за пределами лунной орбиты, приближалось к двадцати миллионам. Острые ощущения? Кто мешал лазать на Эверест, нырять в Марракотову бездну или кушать фугу в Киото? Долг перед человечеством? Тане стало смешно. Самое значимое космическое открытие — похожий на толстую черепаху, покрытый пластинами отражателей корабль хальсов — уже свершилось, Земля знала — во вселенной она не одинока. Всё остальное казалось менее важным — разве что какой-нибудь командор Грин врежется острым носом бедного корабля в седую бороду господа бога.
Нашарив в песке камешек, Таня кинула его в воду и вздохнула. От невесомости у неё кружилась голова, и случались кровотечения. Стартовую перегрузку она вспоминала как самый большой кошмар в жизни. Четыре года совместного пребывания с двумя сотнями человек в замкнутом пространстве тоже не радовали. Смотреть на звёзды Таня могла вечно, но прозрачные иллюминаторы ставили и на лунных рейсах. Красно-бурые, полные шорохов марсианские пустыни невыразимо прекрасны — после полугода копаний в местном фольклоре, легендах и мифах, поездок со старателями, изумительно алых рассветов и фиолетово-чёрных закатов, Таня чуть не осталась на Марсе. Хороший фотограф всегда снимает свет, а такого свирепого, жёстко контрастного, яростного и холодного одновременно солнца не встречалось больше нигде. И всё-таки дальний космос…
Таня машинально потёрла плечи — когда её накрывали мысли о неизбежности смерти, вместе с ними приходил и озноб. Пройдёт ещё каких-нибудь восемьдесят-сто лет и её, Татьяны Китаевой, больше никогда и нигде не будет. Вот она родилась, получила образование, стала работать, слетала в космос, завела потомство, построила дом, наснимала несколько сотен хороших карточек, играла в го, каталась на катере, думала, мечтала, спала под яблонями, пялилась в Ай-телик, серфила по сети, тратила деньги, кутила на лунных пляжах, болела, боялась, мучилась. А вот уже её дети сажают виртуальные настурции на виртуальном кладбище — и всё. Мир живёт по реальным законам, места для душ в нём больше не предусмотрено. После контакта с хальсами по Земле прокатилась волна самоубийств, церкви стали терять прихожан миллионами, слишком многие поняли для себя: Всевышнего нет, есть Вселенная и ей всё равно. Таня мало говорила о смерти, но много думала. Её хотелось найти если не смысл жизни, то хотя бы некое оправдание. Она искала прорыв. Невероятное. Невозможное. Полёт корабля, крохотной скорлупки с живыми червячками внутри, над бездною полною звёзд сам по себе был чудом, но Тане хотелось бОльшего. Может глупые, хлопотливые гусеницы знают о мире такую мудрость, которая никому из землян ещё в голову не приходила?…
Таня фыркнула и встряхнула косичками — вот глупости. Суета сует и томление духа. Жить надо. Жить здесь и сейчас, проживать каждый день, как последний — так что ли говорил флегматичный японец? А я не желаю последний — дайте мне много-много красивых, чудных, полных до краёв дней!
— Слышите, мохнатики — я хочу жить! Жить хочу!!! — закричала Таня во весь голос. Ей никто не ответил.
Девушка нашарила очередной камешек, чтобы пустить по воде блинчик — и достала ещё один пронизанный золотыми прожилками кристалл — на этот раз с острыми гранями. Ну-ка? Заинтересованная Таня пошарила по отмели и пляжу — под тонким слоем песка кварц буквально усеивал берег. Камешки разных оттенков — от туманно-серого до густо-оранжевого, одни обкатанные, другие обломанные, одни едва проблескивающие тоненькими лучами, другие буквально заполненные пышными, похожими на жёлтый пух ниточками. Таню охватил азарт. Так, должно быть, чувствовали себя золотоискатели на Аляске, впервые наткнувшись на россыпь самородков в ручье. Она отобрала горсть самых прелестных кварцев — не факт, что на что-нибудь пригодятся, но уж больно они хороши. Стрелка на циферблате тем временем подползла к половине седьмого — пора. Таня сунула камушки в поясник, подхватила гербарий и рванулась наверх, по сумрачным коридорам.
Командор Грин уже стоял на площадке. Высокий, скуластый кэп в бледном свете Гвиневры выглядел американским героем из допотопного фильма. Он был без шапки, лёгкий снег оседал на коротко стриженых волосах. Шрам на щеке подёргивался — кажется, чёртов янки порядком зол.
— Вы думаете, приказы пишут для дураков? Вы думаете, экипажу нечем заняться, кроме как обеспечивать ваши экс-пе-ри-мен-ты? Вы хотите сорвать проект?!
Вместо знакомого обмена жестами гусеницы запахли. Одна прыснула сильным цветочным ароматом, другая тёплой навозной вонью. Как бы сейчас пригодилась походная аптечка с нашатырём и спиртом… но подошёл и резкий апельсиновый запах раздавленного походного рациона. Важные гусеницы чуть отодвинулись, посмотрели друг на друга (Тане почудилось одобрение в этих взглядах), набычились, наклонив мохнатые головы, и неожиданно брызнули в девушку струйками клейкой жидкости с сильным запахом корицы. «Словно булочка в сиропе», — подумала Таня, но виду не подала — история о британских этнографах, кои для установления контакта с папуасами вынуждены были приползти к хижине вождя между ногами менструирующих местных красоток, уже три с лишним века передавалась из уст в уста. Ловкими педипальпами гусеницы размазали жидкость по волосам и одежде, ещё раз шумно принюхались, пожали друг другу лапы и безмятежно поползли прочь. Толпа рассосалась в мгновение ока — хлопотливые хозяева вернулись к своим заботам.
Таня опешила — такого приёма она не предвидела. Похоже, никому в городе не оказалось дела до настырной инопланетянки. Что ж, поглядим…, впрочем, с «поглядим» Таня явно ошиблась. Внутренние помещения и коридоры жилых ярусов города почти не освещались. Многоногие гусеницы не заботились о равновесии или удобстве для ходьбы, каменный пол отполировали тысячи жёстких брюшек. Приходилось перемещаться на ощупь, опираясь руками о стены — и всё равно Таня несколько раз упала и пребольно отшибла коленки. Встречные создания практически не обращали на неё внимания, изредка подползали обнюхать или потрогать волосы, но без энтузиазма — так лениво здороваются друг с другом обитатели корабля по утрам. Коридоры разветвлялись, кольцевались, поднимались и опускались на ярусы, но в итоге выводили назад к площади. Чем выше, тем холодней и свежее был воздух.
Таня нашла «склад-столовую» — несколько пещер, заполненных едой — в основном зерном, сушёными и свежими грибами и замоченными в каменных ваннах фруктами. Одни гусеницы, впряжённые в волокуши, проворно подвозили продукты и раскладывали по местам, другие с аппетитом кормились. Интереса ради Таня тоже зашла, вытащила из ёмкости раскисшую псевдогрушу, надкусила — никто не отреагировал. Видимо острый запах корицы, сопровождающий девушку, сообщал «свой». Канализация в пещерном городе тоже наличествовала, по образцу европейской замковой, а вот ограждения рядом с глубоким и узким колодцем не ставили.
Несколько «спален», встреченных по дороге, занимали мирно спящие вповалку мохнатые туши, от которых несло шоколадом как от кондитерской фабрики. «Так!», — хмыкнула Таня. — «Запах у наших ползучих друзей очевидно меняется в зависимости от настроения — дополнительный способ коммуникации». Одно помещение, насколько позволял разглядеть тусклый свет, было заставлено деревянными сосудами сильфской работы. Что именно в них лежало, девушка не разобрала, но запах стоял такой, что она расчихалась и долго не могла восстановить дыхание.
Коридорчик, в который Таня свернула, вёл наружу — он становился всё уже и холоднее. Наконец через тесную щель девушка выбралась на свежий воздух, точнее на лютый мороз. Она оказалась на маленькой покрытой снегом площадке высоко на скале. Небо за горной грядой уже начинало светлеть, ветер стих, только звёзды поблёскивали над заснеженным, пустым миром. От холода у Тани выступили слёзы — и тут же замёрзли солёными льдинками на ресницах. Чувство острого одиночества охватило девушку — в космосе, рядом с двумя сотнями межзвёздных бродяг оставалась хотя бы возможность поговорить с живыми людьми. Она достала шарик комма, крутнула активатор… работает!!! На такой высоте глушилки гусениц не фонят, и это хорошо. С полминуты ушло на раздумье — позвонить Мацумото, сделать сюрприз Ли, сдёрнуть с постели шумную Хаву Брох. Одним движением Таня выбрала аватар командора Грина, невинным голоском пропела «Татьяна Китаева вызывает командира корабля» и долго с удовольствием слушала, как, плюясь в микрофон, бранится чёртов янки — спросонья он был особенно зол.
Одной докукой стало меньше — есть куда сбрасывать продовольствие и новые плёнки, есть откуда отправлять ежедневные (ежедневные я сказал, Танья!) отчёты о проделанной работе. Таня сладко зевнула. Холод не проникал под одежду, но щёки замёрзли и на волосах осел иней — похоже забортная температура минус тридцать не меньше. Мысль о тёмной и тёплой, хотя и душной каменной спальне показалась особенно привлекательной. Таня протиснулась назад в щель и без особого труда спустилась в жилой ярус, где и расстелила свой плед в первой же встречной пещере с молодняком. «Интересно, они сами отрыли эти ходы или здешние скалы пронизаны дырками, словно сыр?» подумала она и уснула.
Разбудили её чьи-то настырные лапы — они шарили по одежде, ощупывали, щипали и мяли тело от ягодиц до плеч. Таня чуть не завизжала, но вовремя спохватилась. Приоткрыв глаза, девушка увидела, что её теребит мрачная гусеница, бурая и светящаяся, а ещё несколько осматривают малышей. Это походило на сеанс массажа или какую-то медицинскую процедуру. Повод был — чуть поодаль поднялась суета, две взрослые гусеницы вцепились в судорожно извивающегося малыша, третья, ловко щёлкая жвалами, скусила у бедняжки с тельца несколько крупных присосавшихся слизней. Ещё одного детёныша вытащили из дальнего угла пещеры и поволокли к выходу — волоски у него потускнели, лапки вяло болтались. «Или умер или вот-вот умрёт» — огорченно подумала Таня и на всякий случай сама быстро ощупала тело — не прицепился ли паразит.
Наручные часы показывали половину двенадцатого утра. Завтракать не хотелось, в животе бурчало и побаливало — местная «кухня» всё-таки не пошла впрок. Таня быстро сделала разминочный комплекс, немного постояла на голове и, выбравшись из пещеры, начала быстро спускаться. Она вспомнила про озеро. И естественно не смогла удержаться.
Вещи и «кожа» остались на берегу. Господи, как это было хорошо! Прозрачная, прохладная, спокойная вода, мягкий белый песок, который чудесно отскребал грязь с измученной кожи, ощущение свежести. Таня плавала, ныряла, плескалась, кувыркалась в воде, как счастливый дельфин. Потом трижды вымыла голову тем же песком и нагишом уселась на берегу, распутывая и заплетая в косички мокрые волосы. Тане нравилось её тело — соразмерное, крепкое, сильное и послушное. Можно было бы постройнее, не так мощно и тяжело — но зато всё надёжно и работает, как часы. Хоп! Хоп! Хоп! Куража ради Таня несколько раз высоко подбросила и поймала круглую гальку, подобранную с песка. Плюхнувшись, наконец, в воду, камушек странно блеснул. Девушка потянулась за ним, сполоснула, вгляделась внимательнее — прелесть какая! Полупрозрачный, пронизанный тонкими золотистыми нитями камушек был красив, как ювелирное украшение. Заинтересованная Таня внимательно осмотрела его, поцарапала краешком по стеклу часов и простой серой гальке, попробовала на зуб — похоже на кварц. Будет счастливым! Таня сунула находку в поясник и оделась. «Кожу» тоже не мешало бы вымыть, но вряд ли у гусениц найдутся салфетки, реактивы и дезинфицирующий раствор. А теперь — за работу!
Первый кадр — лоснящийся, в капельках сока, красавчик гриб с ближней плантации. Щёлк! Пара маленьких гусениц едет верхом на большой. Большая тащит волокушу. Общий план. План сверху, с двух ракурсов. Вход в жилую пещеру. Забота — одна гусеница чистит другой волоски, перебирает их педипальпами, как обезьяны «ищут» друг у друга. Картина… Картина?! На верхнем, холодном ярусе Таня увидела нечто, больше всего похожее на храмовые росписи или работы импрессионистов. Большие, лохматые, многослойные пятна флуоресцентных красок — белой, жёлтой, лазоревой и багряной — почти сплошь покрывали стены. Понять, что именно хотели сказать гусеницы-художники, не представлялось возможным, но ощущение оставалось величественное. И… разделяющее — при взгляде на эти картины пришло острое, как ледяной ветер понимание разности культур. Пара заученных жестов ничего не решала.
Закончив съёмку, Таня присела там же на верхнем ярусе и вскрыла пакет рациона — ей, наконец, захотелось есть. Запивая водой желе, для разнообразия пахнущее клубникой, она смотрела вниз — как неторопливо, размеренно движется жизнь в городе, как малыши шалят на дорожках, а старшие их урезонивают, как тянутся волокуши с продуктами, как две бурых гусеницы затеяли было драку, но другие их тут же растащили, бешено махая педипальпами. До Тани долетела знакомая уже вонь тухлой рыбы… а ведь это ключ к возможности объясниться. Если нельзя понять чуждую логику, то, по крайней мере, эмоции не подделаешь, тем паче, что внешние их проявления вполне очевидны. Надо будет отметить в отчёте: требуется ксенопсихолог-парфюмер (интересно, где такого найдут?).
С донесением о проделанной работе пришлось снова лезть на мороз. Сидеть на открытой площадке было чертовски холодно, поэтому, невзирая на сильный ветер Таня быстро шагала взад-вперёд. Как учили на медитациях, она не думала — просто смотрела на снег, позволяя мозгу беспрепятственно выбирать из набора фактов самые важные. Гусеницы живут вместе, словно муравьи, но социальное устройство неочевидно. Доброжелательны, заботливы друг к другу и к малышам. Обрабатывают поля. Запасают продукты. Рисуют. Взаимодействуют друг с другом при помощи запахов. Помечают запахом же «своих». Детеныши гибнут от неизвестных паразитов — нужны контейнеры, дабы упаковать и доставить образчик. Интересно, гусеницы похоронили тушки малышей убитых той ночью или наши парни додумались выкрасть и вскрыть хоть одну?
Комм замигал «вызов». Хриплый, встревоженный голос Хавы Брох осведомился, как она, Таня себя чувствует, всё ли в порядке и не происходило ли инцидентов. Не агрессивны ли гусеницы, не проявляют ли повышенного внимания? «Нет. Нет. Нет, не происходило, не проявляют, всё хорошо». «Жди на площадке, Танья, через два часа будет катер. И ни на шаг не отходи — это приказ». Комм замолк. Таня пожала плечами. Обычно Хава Брох была вполне здравомыслящей, ехидной и колючей как израильский кактус дамой, но иногда она превращалась в типичную мамочку. «Чем хальс отличается от еврейской мамы? С хальсом можно договориться». А за два часа на холоде, между прочим, впору насмерть замёрзнуть. Соберу-ка я пока гербарий.
Спускаясь вниз, к озерцу и плантациям, Таня внимательно наблюдала за встречными гусеницами — вдруг и вправду что-то не ладится? Нет, хозяева пещер оставались по-прежнему безразлично-миролюбивыми. Пару раз щетинистые одиночки подползали понюхать гостью — и, удостоверившись в «правильном» запахе, возвращались к своим хлопотам. Никто не мешал Тане вытворять всё, что ей заблагорассудится. Девушка срезала кусочек дёрна, покрытого пышным мхом, сорвала гриб, выкопала из земли остро пахнущий тёмный клубень, сходила в «столовую» и преспокойно взяла из каменного корытца пару размоченных фруктов. Рассол неприятно стянул кожу. Глянув на часы, Таня спустилась к озеру — время ещё есть. Она вымыла руки, плеснула водой в лицо, ополоснула испачканный край плаща и осталась сидеть на песке, глядя в воду. Чуть заметное колыхание волн успокаивало. Машинально пропуская сквозь пальцы песок, Таня задумалась — а зачем она здесь вообще?
Кой чёрт поднял её из благополучной, успешной семьи, от любимого города, любимого моря и любимых вересковых пустошей, от карьеры креативного психотехника и протекции при дворе Петербургского генерал-губернатора? Деньги? Если корабль вернётся, она сможет заплатить все кредиты, купить себе умный дом в Комарово, катер, камеру, набор стёкол и, пару лет не думать, откуда берётся хлеб в мегамаркете. Всё. Слава? Число людей, хоть раз побывавших за пределами лунной орбиты, приближалось к двадцати миллионам. Острые ощущения? Кто мешал лазать на Эверест, нырять в Марракотову бездну или кушать фугу в Киото? Долг перед человечеством? Тане стало смешно. Самое значимое космическое открытие — похожий на толстую черепаху, покрытый пластинами отражателей корабль хальсов — уже свершилось, Земля знала — во вселенной она не одинока. Всё остальное казалось менее важным — разве что какой-нибудь командор Грин врежется острым носом бедного корабля в седую бороду господа бога.
Нашарив в песке камешек, Таня кинула его в воду и вздохнула. От невесомости у неё кружилась голова, и случались кровотечения. Стартовую перегрузку она вспоминала как самый большой кошмар в жизни. Четыре года совместного пребывания с двумя сотнями человек в замкнутом пространстве тоже не радовали. Смотреть на звёзды Таня могла вечно, но прозрачные иллюминаторы ставили и на лунных рейсах. Красно-бурые, полные шорохов марсианские пустыни невыразимо прекрасны — после полугода копаний в местном фольклоре, легендах и мифах, поездок со старателями, изумительно алых рассветов и фиолетово-чёрных закатов, Таня чуть не осталась на Марсе. Хороший фотограф всегда снимает свет, а такого свирепого, жёстко контрастного, яростного и холодного одновременно солнца не встречалось больше нигде. И всё-таки дальний космос…
Таня машинально потёрла плечи — когда её накрывали мысли о неизбежности смерти, вместе с ними приходил и озноб. Пройдёт ещё каких-нибудь восемьдесят-сто лет и её, Татьяны Китаевой, больше никогда и нигде не будет. Вот она родилась, получила образование, стала работать, слетала в космос, завела потомство, построила дом, наснимала несколько сотен хороших карточек, играла в го, каталась на катере, думала, мечтала, спала под яблонями, пялилась в Ай-телик, серфила по сети, тратила деньги, кутила на лунных пляжах, болела, боялась, мучилась. А вот уже её дети сажают виртуальные настурции на виртуальном кладбище — и всё. Мир живёт по реальным законам, места для душ в нём больше не предусмотрено. После контакта с хальсами по Земле прокатилась волна самоубийств, церкви стали терять прихожан миллионами, слишком многие поняли для себя: Всевышнего нет, есть Вселенная и ей всё равно. Таня мало говорила о смерти, но много думала. Её хотелось найти если не смысл жизни, то хотя бы некое оправдание. Она искала прорыв. Невероятное. Невозможное. Полёт корабля, крохотной скорлупки с живыми червячками внутри, над бездною полною звёзд сам по себе был чудом, но Тане хотелось бОльшего. Может глупые, хлопотливые гусеницы знают о мире такую мудрость, которая никому из землян ещё в голову не приходила?…
Таня фыркнула и встряхнула косичками — вот глупости. Суета сует и томление духа. Жить надо. Жить здесь и сейчас, проживать каждый день, как последний — так что ли говорил флегматичный японец? А я не желаю последний — дайте мне много-много красивых, чудных, полных до краёв дней!
— Слышите, мохнатики — я хочу жить! Жить хочу!!! — закричала Таня во весь голос. Ей никто не ответил.
Девушка нашарила очередной камешек, чтобы пустить по воде блинчик — и достала ещё один пронизанный золотыми прожилками кристалл — на этот раз с острыми гранями. Ну-ка? Заинтересованная Таня пошарила по отмели и пляжу — под тонким слоем песка кварц буквально усеивал берег. Камешки разных оттенков — от туманно-серого до густо-оранжевого, одни обкатанные, другие обломанные, одни едва проблескивающие тоненькими лучами, другие буквально заполненные пышными, похожими на жёлтый пух ниточками. Таню охватил азарт. Так, должно быть, чувствовали себя золотоискатели на Аляске, впервые наткнувшись на россыпь самородков в ручье. Она отобрала горсть самых прелестных кварцев — не факт, что на что-нибудь пригодятся, но уж больно они хороши. Стрелка на циферблате тем временем подползла к половине седьмого — пора. Таня сунула камушки в поясник, подхватила гербарий и рванулась наверх, по сумрачным коридорам.
Командор Грин уже стоял на площадке. Высокий, скуластый кэп в бледном свете Гвиневры выглядел американским героем из допотопного фильма. Он был без шапки, лёгкий снег оседал на коротко стриженых волосах. Шрам на щеке подёргивался — кажется, чёртов янки порядком зол.
— Вы думаете, приказы пишут для дураков? Вы думаете, экипажу нечем заняться, кроме как обеспечивать ваши экс-пе-ри-мен-ты? Вы хотите сорвать проект?!