— Пан Ежи, — говорил вполголоса немолодой поэт, — вы не находите, что мы обрели вторую молодость? — Келлерт не сводил глаз с Иоанны и поручика. — Меня лично политика мало интересует. Но эта феерия, этот бурлящий котел, зарождение чего-то, о чем мы не имеем ни малейшего понятия, — это великолепно!
— А дальше что? — так же тихо спросил Келлерт.
— Дальше? — подхватил поручик Милевский. — Все мы, пан Ежи, — дрожжи, катализаторы. Крушить и создавать заново!
— Тоже мне революционер нашелся! — заметил Венжик.
— Революция? Это значит, я должна писать стихи об аграрной реформе? — спросила сидевшая рядом с Владеком Аня.
— А почему бы и нет, Аня? Или тебя эта тема пугает? — спросил Владек. — Напечатаем твои стихи стодвухтысячным тиражом! — прибавил он.
— Фантазер! — пробурчал Милевский.
— А разве все вокруг не фантастично? — говорил, разливая спирт, Венжик. — Через две-три недели у нас будет, Аня, журнал. Борейша уже и название придумал: «Возрождение».
— Все это прекрасно! — сказал Келлерт. — Но сумеете ли вы ответить на животрепещущие вопросы? Разобраться в том, что происходит в стране?
— Так ведь мы сами творцы этих перемен! — воскликнул Милевский.
— Это совершается независимо от нас, — сказал Келлерт и поймал на себе взгляд молодой поэтессы.
— Что-то энтузиазма у тебя маловато! — вырвалось у Иоанны; она сидела совсем близко, почти прижавшись к Милевскому.
Келлерт промолчал. Он выпил второй стакан спирта, на этот раз не поперхнувшись.
Разговор перестал его занимать. Он видел: Владек принес вторую бутылку спирта, в комнате появилась секретарша Борейши.
— Спой, Галинка! — попросил Венжик.
— Но сперва выпей! — заявил Владек.
— Эту гадость, которую вы пьете? — спросила Галинка, но все-таки выпила полстакана.
Она пела популярные во время оккупации песни, в том числе и «Сердце в рюкзаке». Потом вдруг запела «Оку». Келлерт почувствовал страшную усталость и закрыл глаза. До слуха его донесся голос Иоанны:
— Я покажу тебе, Стефан, свои рисунки! Портреты. Я рисую в основном лица.
В их комнате стояла кровать, колченогий стол и стулья с развешанной на них одеждой. Иоанна раздевалась, напевая вполголоса.
— Знаешь, — сказал Келлерт, — я никак не могу привыкнуть к тому, что мы вместе.
— Ну так привыкай! — бросила она равнодушно. — Слушай, — поторопилась она переменить разговор, — Венжик обещает устроить меня на работу в журнал. Стефан тоже будет там работать. Говорят, тебя назначат главным редактором. Тебя или Курылюка.
— Пан Ежи, — говорил вполголоса немолодой поэт, — вы не находите, что мы обрели вторую молодость? — Келлерт не сводил глаз с Иоанны и поручика. — Меня лично политика мало интересует. Но эта феерия, этот бурлящий котел, зарождение чего-то, о чем мы не имеем ни малейшего понятия, — это великолепно!
— А дальше что? — так же тихо спросил Келлерт.
— Дальше? — подхватил поручик Милевский. — Все мы, пан Ежи, — дрожжи, катализаторы. Крушить и создавать заново!
— Тоже мне революционер нашелся! — заметил Венжик.
— Революция? Это значит, я должна писать стихи об аграрной реформе? — спросила сидевшая рядом с Владеком Аня.
— А почему бы и нет, Аня? Или тебя эта тема пугает? — спросил Владек. — Напечатаем твои стихи стодвухтысячным тиражом! — прибавил он.
— Фантазер! — пробурчал Милевский.
— А разве все вокруг не фантастично? — говорил, разливая спирт, Венжик. — Через две-три недели у нас будет, Аня, журнал. Борейша уже и название придумал: «Возрождение».
— Все это прекрасно! — сказал Келлерт. — Но сумеете ли вы ответить на животрепещущие вопросы? Разобраться в том, что происходит в стране?
— Так ведь мы сами творцы этих перемен! — воскликнул Милевский.
— Это совершается независимо от нас, — сказал Келлерт и поймал на себе взгляд молодой поэтессы.
— Что-то энтузиазма у тебя маловато! — вырвалось у Иоанны; она сидела совсем близко, почти прижавшись к Милевскому.
Келлерт промолчал. Он выпил второй стакан спирта, на этот раз не поперхнувшись.
Разговор перестал его занимать. Он видел: Владек принес вторую бутылку спирта, в комнате появилась секретарша Борейши.
— Спой, Галинка! — попросил Венжик.
— Но сперва выпей! — заявил Владек.
— Эту гадость, которую вы пьете? — спросила Галинка, но все-таки выпила полстакана.
Она пела популярные во время оккупации песни, в том числе и «Сердце в рюкзаке». Потом вдруг запела «Оку». Келлерт почувствовал страшную усталость и закрыл глаза. До слуха его донесся голос Иоанны:
— Я покажу тебе, Стефан, свои рисунки! Портреты. Я рисую в основном лица.
В их комнате стояла кровать, колченогий стол и стулья с развешанной на них одеждой. Иоанна раздевалась, напевая вполголоса.
— Знаешь, — сказал Келлерт, — я никак не могу привыкнуть к тому, что мы вместе.
— Ну так привыкай! — бросила она равнодушно. — Слушай, — поторопилась она переменить разговор, — Венжик обещает устроить меня на работу в журнал. Стефан тоже будет там работать. Говорят, тебя назначат главным редактором. Тебя или Курылюка.