— Да нет, ты ошибаешься. Я не врач, не лекарь. Я никогда не лечил людей.
— Все равно, ты все можешь, чужестранец Артем. Пойди, взгляни на дочку.
— Говорю тебе, я ничем не смогу помочь.
— Но она умирает, пойми, умирает! Что тебе стоит пойти и посмотреть. Это совсем рядом. — О-Регги вдруг вскочила с кресла и повалилась к его ногам.
— Ну, зачем ты так? Ну, пойдем, посмотрим, — вконец растерялся Артем, поднимая женщину с пола.
Та схватила его за руку и, раскрыв люк, повлекла вниз по лестнице так, что Артем сам чуть не сорвался вниз.
Через несколько минут они входили в крохотную комнатушку, мало чем отличавшуюся от других подземных хижин: стены и потолок, забранные кругляком, небольшой стол, две скамьи и широкая постель, застланная шкурами и прикрытая белым шерстяным покрывалом. В дальнем углу — маленький топчанчик, на котором, разметавшись в жару, лежал больной ребенок.
Артем осторожно откинул прикрывавшую ее простынку и чуть не отшатнулся при виде открывшейся картины: правая ножка девочки распухла, покраснела, в нижней части бедра, чуть выше колена — огромная гноящаяся рана. Девочка спала или била без сознания, дыхание с хрипом вырывалось у нее из груди, крупные капли пота блестели на всем ее худеньком тельце.
Чем мог помочь ей Артем? Если бы были какие-нибудь антибиотики или хотя бы обычный стрептоцид. Но эрхорниоты, по-видимому, не пользуются никакими лекарствами.
Артем прикрыл девочку простынкой, подошел к светильнику. Именно этот светящийся квадратик будил в памяти что-то похожее на выход из проклятого тупика. И вдруг вспомнилось: мумиё — вот что может спасти несчастного ребенка. Он быстро обернулся к О-Регги:
— Слушай, О-Регги, я знаю одно лекарство. Оно должно помочь. Но это далеко, в горах. Сейчас я отправлюсь туда. Но надо поставить в известность О-Стелли. Как бы мне связаться с ней сейчас?
— Это я мигом! Жди меня здесь.
Действительно, не прошло и десяти минут, как в комнату вошли обе женщины.
— Доброе утро, О-Стелли, — коротко поздоровался Артем. — Видишь, какое несчастье у О-Регги.
— Да, я видела девочку еще вчера. Но что можно сделать?
— Я знаю, что на склонах котловины, в скалах, кое-где встречается темное смолистое вещество. Мы зовем его мумиё. Оно может помочь девочке. Попроси кого-нибудь из ваших провести меня в ту пастушескую хижину, где я провел первый день. Там, в расселине, я и видел мумиё.
— Зачем просить кого-то. Я проведу тебя сама. Я знаю тот кордон, бывала там не раз.
— Но это ведь неблизко. Мы можем потерять целый день. А ты, наверное…
— Не нужно лишних слов! — оборвала его О-Стелли. — Сам видишь — время не терпит.
— Тогда — в путь!
— Да-да. Только захватим факелы: полевые тоннели не освещаются. И предупреди О-Брайна, заручимся его Словом.
— Каким словом? Ах да, приказом Мудрейшего из Мудрейших?
— Можешь называть это так.
— Хорошо, захвати, кстати, нож, без него не обойтись. Или это невозможно?
— В этой ситуации все возможно. Достаточно Слова О-Брайна.
Через несколько минут они уже мчались по гулкому, прямому, как стрела, тоннелю, выставив вперед потрескивающие на ходу факелы и не обменивались почти ни единым словом. Путь к лугам оказался действительно неблизким. Тоннелю не было конца. Но О-Стелли, видимо, давно уже привыкла к такого рода вояжам. Артем еле успевал за ней, тем более, что дорога все время шла на подъем.
Но вот и знакомая хижина. Артем сразу узнал двух пастухов, встретивших его в то весеннее утро. Увидев О-Стелли, она начали поспешно накрывать на стол. Но та остановила их властным жестом:
— Слово Мудрейшего из Мудрейших: надо немедленно провести чужеземца к той скале, возле которой вы когда-то встретили его.
— Очень хорошо, — ответил старший из пастухов. — А сама Мудрейшая останется здесь?
— Нет, я пойду с вами.
— Я готов вести вас, — пастух живо вскарабкался на лестницу и раскрыл люк.
Через минуту они были на лугу, у знакомого бука, и сердце Артема заныло от тоски по дому. Да, вон там, на той террасе, над скалами, и пришлось ему выпрыгнуть из гондолы аэростата. А вон и ложбина, по которой спускался он, голодный, полный тревоги и неизвестности перед тем, как предстать перед пастухами и О-Брайном. Там, в небольшой расселине, и встретились ему натеки мумиё.
— Спасибо, почтеннейший, — кивнул он пастуху. — Теперь я найду все сам.
Пастух бросил вопрошающий взгляд на О-Стелли.
— Да, ты можешь вернуться, — подтвердила та. Пастух поклонился и поспешил к своей хижине. Артем обернулся к О-Стелли:
— Вот здесь, на этом лугу, я и встретился впервые с твоими соотечественниками.
— И со мной, — неожиданно добавила О-Стелли.
— Как, и с тобой? — удивился Артем.
— А ты вспомни!
Артем постарался прокрутить в памяти весь тот длинный, богатый событиями день, но память не смогла подсказать ничего нового.
— Не вспомнил? — рассмеялась О-Стелли. — Ну так я помогу тебе. Перед тем, как уснуть в хижине у этих пастухов ты подошел к нише осветительного перископа. Видимо, тебя заинтересовал этот необычный источник света, и вдруг…
— И вдруг я увидел твое лицо! Вспомнил! Все вспомнил! Так вот почему мне показалось, что я вижу знакомые девичьи глаза… То-есть я хотел сказать, — спохватился Артем, — почему ты показалась мне знакомой, когда на другой день, в шатре, О-Брайн представил тебя. Но как это объяснить?
— Да очень просто. Я была здесь вместе с дедом, когда дежурный пастух заметил снижающийся аэростат, и все они с тревогой припали к перископу. А когда увидели, что из гондолы выпрыгнул человек, то до того всполошились, что даже всегда уравновешенный О-Брайн долгое время не мог от растерянности вымолвить ни слова. Ведь ничего подобного не было за всю историю эрхорниотов. Потом он приказал мне остаться в хижине и не отходить от перископа, а сам с обоими пастухами скрытно, прячась в траве, вышел к тебе навстречу. Я видела, как они встретили тебя, как вели, замирая от страха, к здешнему кордону. А мне было смешно. Я-то прекрасно видела в перископ твое лицо: на нем тоже не было ничего, кроме растерянности и страха. «Люди, да что вы так боитесь друг друга?» — хотелось крикнуть мне. И я не выдержала, выбралась из хижины. Но дед, увидев это, издали погрозил мне пальцем и приказал уйти к стаду. Ты тогда, наверное, и не заметил меня?
— Нет, я видел, что кто-то побежал от нас к стаду, но принял тебя за подростка: ты была очень далеко.