— Я про отель.
— Ты здесь останавливался десять лет назад. Я решила рискнуть и спросила внизу. — Кармела сделала нетерпеливый жест рукой. — Ты видел Ланса?
— За десять лет ни разу.
Шейн потянулся за бутылкой, стоящей на тумбочке у кровати, и налил себе коньяку. Кармеле он не предложил. Она словно не заметила; ее большие черные глаза неотрывно смотрели на него.
— Он здесь, — сказала она.
— В Эль-Пасо?
Она кивнула:
— Я видела его три дня тому назад в центре. Он меня не заметил; ехал с девушкой-мексиканкой, обычной мексиканской шлюшкой, которую подцепил, должно быть, в Хуаресе на Калле-дель-Диабло. Выглядит он ужасно, — почти беззвучно закончила она.
Шейн поднял свой стакан:
— Интересно, что с ним, — и, немного помолчав, спросил: — Ты видела его после возвращения из-за границы?
— Нет. Он уехал из города и никогда не писал мне, Микаэль, — произнесла она словно сквозь сон.
— Чему тут удивляться, — сердито отозвался Шейн. — Ланс не из тех, кто приползает на коленях после того, как ему врезали по зубам.
— Я знаю. — Верхняя губа у нее чуть задрожала, и в глазах сверкнул прежний огонь, который Шейн видел много лет назад. — Я возненавидела сама себя за то, что сделал со мной папа. Но ведь я была молода, Микаэль. Для меня он всегда был богом. Мать у меня испанка, ты же знаешь. Она научила меня, что женщине следует уступать.
Шейн оставил без внимания жалобные нотки в ее голосе и нетерпеливо спросил:
— Ты знаешь, где был Ланс, чем занимался?
— Слышала, будто он уехал в Китай, а потом в Германию. Как-то мне звонил Нил Кокрейн и сказал, что слышал по коротковолновой программе пропагандистскую передачу Ланса из Берлина. Я не поверила, но позже он прислал мне вырезку из газеты, где Ланс упоминался среди американских журналистов, перекинувшихся к Гитлеру.
Шейн мрачно уставился в свой стакан и молча слушал. Кармеле, видать, надо было выговориться. Уж слишком много чего накопилось за эти годы.
— А сейчас Ланс вернулся в Эль-Пасо, — продолжала она грустно. — Он постарел, и вид у него отчаявшегося неудачника. Я думала, ты виделся с ним, что ты из-за этого и приехал.
Шейн взъерошил свою рыжую шевелюру и не без сарказма заметил:
— Если ты читала «Фри пресс», то должна знать, что я приехал помочь твоему отцу занять кресло мэра.
— Он совсем другого мнения. — Впервые с момента, когда Шейн ворвался в номер, в голосе Кармелы послышались веселые нотки. — Слышал бы ты, как он рвал и метал после твоего ухода.
— После того как я настоял на вскрытии, показавшем, что солдата убили, — пробурчал Шейн, — он должен быть благодарен мне.
— Он же понимает, что никто не поверит вскрытию. Для него лучше взять вину на себя, чтоб все поскорей об этом забыли.
— Но он был бы лучшим мэром, чем Джон Картер.
— Надеюсь, он проиграет, — с горячностью возразила Кармела. — Он привык, что все всегда по нему. Что он избранник судьбы. Никто в течение этих десяти лет никогда не оказывал ему серьезного сопротивления. Ты просто не знаешь, какой он жестокий и надменный.
Шейн потянулся за бутылкой и протянул ей. Кармела замолчала и кивнула, затем нагнулась и, подняв с пола упавший стакан, протянула его Шейну. Тот плеснул ей коньяку на четверть. Кармела одним глотком выпила половину, словно воду.
— Никто не знает, как я ненавижу его. Ужасно говорить такое о собственном отце, но это так. Из-за него я ненавижу сама себя. Я ему никогда этого не прошу.
— Как ты думаешь, что он делал на углу Лотона и Миссури, когда наехал на солдата? Это в стороне от его плавильни.
— Наверное, ехал к этой женщине, — ответила Кармела, не поднимая глаз.
— К какой женщине?
Кармела вздернула худым плечом и залпом допила коньяк.
— В квартале от угла Миссури живет женщина. Я знаю о ее существовании уже давно. Ее зовут Моралес. Он не знает, что я знаю, но мне плевать. Она живет в домишке в глубине улицы за живой изгородью из кедров. Я как-то проследила его из чистого любопытства.
— Он навещает ее регулярно? — как бы между прочим спросил Шейн.
— Раза два-три в неделю, — с полным безразличием ответила Кармела. — Но не думаю, что в какие-то постоянные дни, если тебя это интересует.
— Именно это меня интересует, — бросил он. — Видишь ли, Кармела, верит кто-либо в это или нет, но солдат в самом деле был мертв до того, как твой отец наехал на него. Он был убит и подкинут на улицу, чтоб на него наехали.
Кармела стрельнула глазами в сторону бутылки и облизнула губы. Шейн плеснул себе и передал ей бутылку.
— Поэтому я хотел бы выяснить, кто мог знать, что Таун будет поворачивать на этом углу именно в это время. Кто-то подложил труп. Тот, кто хотел, чтобы он на него наскочил.
Кармела задумчиво крутила стакан, словно зачарованная уставившись на янтарную жидкость.
— Неужели кому-то хотелось лезть в такое: совершать убийство для того лишь, чтобы отец считал, что он случайно задавил человека?
— Это могло серьезно изменить ход выборов, — пояснил Шейн. — Кроме того, цель убийства могла быть не только в этом. — Он помолчал и затем продолжал: — Это удобный случай отделаться от трупа, прикрыть убийство. Ведь все так бы и было зафиксировано как несчастный случай, не влезь я с этим вскрытием.
— Лучше бы ты оставил все как есть, — вдруг выкрикнула Кармела. — Если ты всех выведешь на чистую воду и докажешь, что кто-то убил солдата и подбросил его, то отец будет полностью обелен и выиграет на выборах. А я-то считала, что ты его ненавидишь не меньше меня. Десять лет назад ты говорил…
— Десять лет назад, — спокойно вставил Шейн, — я высказал твоему отцу, что я думаю о человеке, который хотел заплатить мне за то, что я выужу несуществующие улики против Ланса Бейлиса, которого он не хотел видеть мужем своей дочери. Я остался при своем мнении, но я столкнулся с убийством, Кармела. Убийство — мой бизнес. Я уже потратил деньги и время на это дело и хочу, чтобы кто-то мне заплатил.
— Я не буду помогать тебе реабилитировать папу! — пронзительно закричала Кармела. — Пропади он пропадом! Пусть лучше тот, кто сделал это, выйдет сухим из воды, лишь бы он провалился на выборах.
— Лучше бы ты проявила такой боевой дух десять лет назад.