— А меня зовут Алита Росса. Я видела твое лицо на обложке книги. И знаю все детали твоих преступлений, и все, что ты думал, когда убивал тех женщин, — она подарила Ренарду сочувствующую улыбку и пояснила: — Мой муж был фанатом этих книжек и меня заставил все прочитать. Голос никуда не денется, Клод. Его обладатель зарабатывает на тебе деньги. Тебя имеют по полной, уж извини.
Алита сказала это и сразу же испугалась, что Ренард такого уж точно не потерпит. Однако он настолько растерялся, что ничего не стал делать — просто стоял и по-прежнему разворачивал и сворачивал тряпку. «Если выживу и вернусь домой, — подумала Алита, — то пойду в переговорщики с террористами». Она наговорила уйму всего серийному убийце и до сих пор была жива — черт возьми, это действительно был успех.
— Тебя заставили, Клод, — с искренним сочувствием сказала Алита. — Ты не был чудовищем, тебя сделали им. Для того, чтобы писать книжки для сорокалетних девственников. Деньги зарабатывать на том, что тебя мучит.
Ноздри Ренарда нервно дрогнули. Алита вдруг подумала, что сейчас она любит жизнь и хочет жить так, как никогда прежде.
— Ты одержимый, — продолжала Алита. — Несчастный страдалец, а не убийца. Я обещаю, что помогу тебе. Сними это заклинание, и пойдем домой.
По усталому лицу Ренарда скользнула тень, и, когда он поднял голову и взглянул на Алиту, она поняла, что на нее смотрит уже совсем другой человек: злобный, хитрый, тот самый, который подписал книгу для Никитоса и выкинул Алиту сюда.
— Умная девочка, — быстро и монотонно заговорил Ренард — так, словно читал на скорость. — Умная и хитрая, только оказалась набитой дурой тогда, когда дело касалось мужа. До сих пор не поняла, почему он тебя сюда отправил? Да потому, что он тебя ненавидел! Тебя, твою тупую рожу, твою стряпню, которой только свиней кормить, твою жирную задницу, твоих подружек, твои патлы рыжие! А вот твои деньги он любил, работала ты хорошо и много. Начала с секретутки, а через три года уже начальник отдела. Без койки, только за труды праведные. И квартирку твою он тоже любил, и машину, на которой по своим шалавам катался. Вот как бы оставить себе деньги, квартирку и машинку, но никогда больше не видеть твоей поганой хари?
Ренард вскинул руку и схватился за горло. В его бледно-голубых глазах мелькнуло отчаяние. Алита слушала и не чувствовала ничего, кроме боли в груди — мерзкой, тянущей боли. Кажется, по щеке пробежала слеза. Развалины замка отодвинулись и медленно уплыли в туман: теперь в мире Алиты не было ничего, кроме растущего горя. Монотонные слова Ренарда были ударами: раз, другой, третий — а Алита не могла поднять рук и заслониться. Она вообще ничего не могла.
— Умные мужики так и поступают. Выбирают трудолюбивую дуру с деньгами, вешают ей лапшу и садятся на шею, — продолжал Винокуров голосом Ренарда. — А дура потом никак одуплиться не может. Что ж я делаю не так, если такой хороший человек вдруг так себя со мной ведет? И если дура начинает надоедать, то ее надо выкинуть, сперва, конечно, поиграв. Посмотрев, до каких границ можно дойти. Знаешь, чего твой Никита хотел? В открытую спать с Иркой, а ты бы просила прощения за то, что чего-то ему недодаешь, и вот он вынужден. Я, честно говоря, думал, что ты сдохнешь в том зоопарке. Живучая оказалась. Молодец. Живучая и хитрая. Я бы в твою голову залез, тобой бы поводил, — Ренард скользнул языком по губам и с сожалением закончил: — Только это невозможно, увы. У меня есть только Клод. И артефакты, которые говорят о том, что ему угрожает опасность.
Ренард умолк и нервно дернул головой, словно сбрасывал с себя нечто, причинявшее боль. Алита чувствовала, что после слов Винокурова ее будто покинула жизнь. Она, конечно, обо всем догадывалась, но теперь правду о ее семейной жизни швырнули ей в лицо, открыто и цинично, и на мгновение Алите показалось, что она захлебнулась в своем горе и уже умерла.
— Вот так, — сказал Ренард уже своим голосом и повторил: — Вот так…
В следующий миг он уже заваливался набок, судорожно скребя по груди скрюченными пальцами. Из-за его спины разливалось тревожное голубое сияние, наполненное потрескиванием мелких белых молний. Ренард пробормотал что-то неразборчивое, его глаза закатились, и он рухнул на грязный пол зала. Голубое сияние окутало его, заключая в кокон, и Алита увидела Лефевра, который медленно входил в зал, держа в выброшенной вперед руке предмет, отдаленно похожий на револьвер. За его спиной двигались тени, в которых различались далекие силуэты людей.
«Мне это снится, — подумала Алита. — Мне просто это снится».
И, погрузившись в обморочную глубину своей боли, она не увидела, как, обогнув Лефевра, в зал вбежал принц Рекиген и бросился к алтарю. Лефевр опустил свое оружие — артефакт для ближнего боя, парализующий противника и также позаимствованный в хранилище его величества. Мико-Мороженщик не подавал признаков жизни, но Лефевр знал, что через несколько часов он придет в себя уже на дыбе.
В зале как-то слишком внезапно стало очень людно: появилась местная полиция, люди из опорного отряда инквизиции, телохранители принца — узнав о том, что Мороженщик отправился с заложницей в горный монастырь, Рекиген отправил телеграмму в округ и поднял чуть ли не всех, способных держать оружие. Лефевр испытал тень признательности, не больше.
— Забирайте свою нареченную, ваше высочество, — промолвил Лефевр. — А этот — мой.
И сам не понял, чего в его словах было больше: злобы или горя.
Разумеется, появление в столице принца Рекигена и спасенной им девушки вызвало безграничный восторг у всех жителей города. Еще бы — вырвал любимую из лап чудовища, проявил ради нее чудеса героизма и оказался не просто избалованным прожигателем жизни, а прямо-таки легендарным победителем монстров. Повторно отправлять Алиту через туннель в пространстве, проложенный артефактом, было опасно, и Рекиген с невестой поехали домой обычным поездом. На вокзале их встречали с цветами и оркестром.
Лефевр узнал об этом только через два дня. Когда Рекиген вынес Алиту из алтарного зала, он подбросил кусок разрыв-камня, открыл туннель в пространстве и отправился в допросную главного отдела инквизиции, прихватив Мороженщика. Дело было практически закрыто — сложное и неприятное дело, о которое сломали зубы несколько следователей, но Лефевр почти ничего не чувствовал. Тьма, что несла их в туннеле, почти ничем не отличалась от тьмы в его душе.
Появившись в инквизиции, Лефевр отдал Мороженщика младшему персоналу для подготовки к допросу и пошел в крошечную кофейню на втором этаже: кофе сейчас был тем волшебным эликсиром, который вернул бы его к жизни. Лефевр настолько вымотался, что никак не мог сообразить, какое время суток на дворе: то ли поздний вечер, то ли раннее утро. И какой вообще день? Неужели длится все тот же? Казалось, что с его завтрака с Алитой прошла целая вечность — горькая и тяжелая вечность со взорванным экипажем и тошнотворной вонью разрыв-камня.
Это все-таки был вечер, и Лефевру следовало догадаться об этом по разнице во времени с другой окраиной Сузы. «Все-таки путешествия через туннели не очень хорошо влияют на мозги», — устало подумал он, заказав чашку кофе и усевшись возле окна. Зевающий бармен прибавил огня в крошечной плитке и взял чистую турку, а Лефевр посмотрел на висящие над стойкой часы и с усмешкой вспомнил, как какой-то час назад его высочество вывалился за ним из туннеля и несколько мгновений изумленно щурился на южное солнышко.
Должно быть, они уже вынесли Алиту из замка. Наверно, она уже пришла в себя и с удивленным восторгом смотрит на своего спасителя и — о, чудеса Господни! — жениха. Все девушки, от скотниц до герцогинь, мечтают выйти замуж за принца, и Алите повезло. Бармен поставил перед Лефевром кружку с кофе — крепким, антрацитово-черным, от одного запаха которого волосы поднимались дыбом — и отправился дремать за стойкой. Лефевр сделал несколько глотков и подумал, что вся его ненависть и злость куда-то испарились. Совсем недавно он хотел вытянуть Мороженщику кишки через ноздри, а сейчас вообще ничего не хочет. Алита была жива, изувер пленен, и дело почти закрыто. Государь Ахонсо может готовить орден святого Горго, обещанный за поимку злодея.
«Пусть повесит его принцу на задницу», — мрачно подумал Лефевр, осушил кружку и поднялся. Ничего не хотелось. Абсолютно ничего.
Мико-Мороженщик уже был готов к допросу: висел на дыбе, смотрел весело и проницательно. Лефевр разогнал младший персонал — несмотря на поздний час, помощников набежало человек десять, всем хотелось посмотреть на знаменитого живодера — и, оставив только секретаря, подошел к Мороженщику. Ведь встретишь такого на улице и не подумаешь, что он в свободное время зверски насилует женщин, а потом избивает их, чем придется. С таким интеллигентным, располагающим лицом сидят в библиотеках, конструируют дирижабли нового поколения и читают лекции в университетах.
— Имя? — спросил Лефевр. Мороженщик качнул головой так, что в его положении это все-таки было похоже на вежливый поклон, и ответил:
— Клод Ренард, к вашим услугам. Готов отвечать на все вопросы без применения подручных средств, — он посмотрел в сторону пыточного инструментария, заботливо выложенного около дыбы, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на страх. Далекий, почти неуловимый страх.
Лефевр кивнул.
— Ну и замечательно. Вас обвиняют в зверских убийствах шестнадцати девушек за последние два года и похищении ее высочества Алиты Сузианской и Гилимерской, — в горле запершило, и Лефевр машинально прикоснулся к шее. — Вам есть, что рассказать по этому поводу?
Ренард улыбнулся.
— Ее высочество — это ваша осведомительница? — Лефевр кивнул, и Мороженщик спокойно сообщил: — Она обещала помочь мне.
Секретарь презрительно хмыкнул и тотчас же снова опустил лицо к бумагам.
— Ее высочество не распоряжается в моей допросной, — холодно промолвил Лефевр. Алита все-таки молодец: убалтывала его, обещала горы золотые и тянула время. Не сдалась и не испугалась. Молодец. — Тут вам может помочь только честность.
— Разумеется, — произнес Ренард. — Да, господин следователь, я действительно убил всех этих женщин и похитил ее высочество Алиту. Впрочем, если бы не ваше внезапное появление с треском и блеском, то я бы ее отпустил. Она меня убедила.
Лефевр прикрыл глаза.
— Почему вы делали все это? — спросил он. — Страсть, доходящая до крайности? Ненависть к женщинам? Что?
Ренард вдруг криво оскалился и рванулся к Лефевру. Конечно, наручники удержали его, но резкое движение все равно производило впечатление. Секретарь охнул от неожиданности, а Ренард уставился в лицо инквизитора и негромко прошипел:
— Этот Клод просто дурачок. Больной человек с расстройством мышления. Я попал на него случайно и решил остаться.
Голос — неприятный, старческий, шипящий — не принадлежал Ренарду, и Лефевр ощутил мгновенный озноб, догадавшись, кто именно с ним говорит. Первым побуждением было схватить нож и загнать под сердце Мороженщика: Лефевр с трудом смог его подавить. Секретарь выронил перо и забормотал молитву. Он решил, что на дыбе висит одержимый, и демон, забравшийся в него, может вырваться в любую минуту.
— Здравствуйте, Винокуров, — прищурился Лефевр. — Как поживаете? Как книги продаются?
Во взгляде Ренарда мелькнуло искреннее уважение: он оценил соперника, и оценка оказалась высокой.
— Неплохо, неплохо, — сказал он. — Я доволен.
— Хитрая вы сволочь.
— Ну еще бы.
— Как же вы попали в голову Клода?