Ренард мечтательно ухмыльнулся.
— Верите ли, господин инквизитор, совершенно случайно. Про мое перышко вы уже в курсе, да? — Лефевр кивнул, и Ренард продолжал: — Я однажды подумал, что будет, если сказать ему: «Дорогое перо! Найди человека, который станет моими глазами и ушами в Сузе!» Я сказал, но оно не отзывалось пять долгих лет. А потом нашло этого Клода Ренарда, психически больного человека, и каким-то образом соединило наши сознания.
Секретарь опомнился и принялся записывать с такой скоростью, что перо заскрипело на все здание.
— Я еще много чего пробовал попросить у пера, — произнес Ренард, — но увы, больше ничего не вышло.
— Как оно вообще к вам попало? — поинтересовался Лефевр. Ренард задумчиво повел плечами и тотчас же скривился от боли, пронзившей тело.
— Купил у старьевщика. Мне понравился корпус из красного дерева, — ответил он. — А потом обнаружил, что им очень удобно писать разные истории. Вдохновение накрывало, образы так и мелькали. Я уже после догадался, что оно показывало ваш мир.
— Клод Ренард несчастный сумасшедший, — угрюмо сказал Лефевр. Желание загнать нож в убийцу появилось снова: пока еще слабое и тихое, но он знал, что оно станет крепче и настырнее. — Не стыдно было заставлять его убивать?
Ренард ухмыльнулся.
— Вы знаете, нет. Не стыдно. Он стал героем одной из лучших книжных серий нашего мира и получил бессмертие.
Лефевр понял, что сейчас ударит. Презрительное равнодушие Винокурова действительно было каким-то демоническим. Человек не может быть таким.
— Шестнадцать девушек погибли, — сказал он, стараясь сдерживать ярость, но она все-таки звенела в его голосе. — Шестнадцать девушек отдали свои жизни. Неужели это для вас ничего не значит?
— Шлюшки. Кому они нужны?
Лефевр вдруг увидел себя со стороны: рука все-таки взяла тоненький нож и полоснула Ренарда по груди. Неглубокая царапина тотчас же взбухла каплями крови, но Ренард не почувствовал боли — он рассмеялся и произнес:
— Какие мы нервные, надо же. Да, шлюшки. Обычные потаскухи. А эта Алита просто дура. Муж уже не знал, куда от нее деваться. Вечно лезла со своими слезами и непониманиями.
Лефевру понадобилось невероятное усилие воли, чтобы опустить руку. Некоторое время он стоял молча, пытаясь совладать с собой, а Ренард вдруг рассмеялся еще громче, и в его визгливом смехе не было ничего, кроме презрения.
— Конечно, как я сразу не догадался! Ты ее трахал, да? — Ренард резко втянул носом воздух, и его бледное лицо снова растянуло болезненной ухмылкой, будто сам Мороженщик не хотел гримасничать, но чужая воля управляла его мимикой, и это причиняло ему боль. — На тебе до сих пор ее запах… Еще одна шлюха. Говорила, что любит мужа, а сама уже под другого легла.
Щелчок отпавшей челюсти секретаря услышали, должно быть, на другом конце города. Он слепо нашарил выпавшее из руки перо и несколько минут пытался собраться с мыслями и продолжить записи. Лефевр сочувственно улыбнулся.
— Как ты узнал, что мы составили портрет Мороженщика? — спросил он. Ренард сознательно провоцировал его, но Лефевр поклялся, что больше не поддастся. Дьявол говорит правд устами ангельскими и человеческими, но слова его зло и яд.
— Мы с Клодом собрали кучу защитных артефактов, — с гордостью сообщил Ренард. — Они давали сигнал, когда приближалась опасность. Одним из них было блюдце с яблочком, зачарованное особым образом, чтоб тебе было понятнее. Оно и показало эту дуру. Хотя нет. Сонечка Тимофеева все-таки не дура. Сгнить бы ей в клетке, а нет. Ловко тебя за яйца взяла.
Лефевр вдруг обнаружил, что стиснул челюсти так сильно, что голова начала гудеть — только после этого он понял, что Ренард назвал настоящее имя Алиты. Сонечка Тимофеева. Не Солия и не Сокия, как привиделось Лефевру, а София. Это понимание было похоже на удар в висок. Ренард пристально взглянул в лицо инквизитора и негромко произнес по-русски, должно быть, решив, что Лефевр его не поймет:
— Да. Софья Тимофеева. Только тебе это ничем не поможет. Одного имени мало, чтобы открыть ход между мирами. Но даже если ты и выкопаешь артефакт, который для этого нужен, — Ренард рассмеялся, тонко и хрипло, и продолжал: — Ты все равно ее не отпустишь.
Лефевр с нарочитым безразличием пожал плечами и ответил тоже по-русски — и этот ответ навсегда стер презрительную улыбку с лица Мороженщика:
— Отпущу. Можешь не сомневаться.
И вонзил-таки нож под ребро Ренарда — глубоко, по самую рукоятку.
Разумеется, никто не осудил поступка Лефевра. Убийца, да к тому же одержимый демоном, заслуживал только такого финала. Господин Ульфнар прямо сказал, что Лефевру следовало использовать не нож, а многозарядный револьвер, и не в допросной, а прямо в алтарном зале. Лефевр сказал, что так бы и поступил, но Суза все-таки правовое государство, так что приходится блюсти формальности. На том и порешили, и Лефевр, сдав отчет о деле Мороженщика, отправился домой.
Господин Ульфнар дал ему несколько дней отпуска, и первый день Лефевр провел, отсыпаясь: он с удивлением обнаружил, что дефицит сна у него просто колоссальный. На второй день Лефевр решил приняться за работу и написал послание профессору Гундеготту:
«Дорогой друг! Как вам должно быть известно из газет, дело Мороженщика закрыто. Но моя работа продолжается, и я снова нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно узнать все о легендарных артефактах, которые считаются утерянными. Есть ли среди них такие, что находятся в земле? Буду очень признателен, если вы пришлете мне книги о них. Интересует любая, даже самая абсурдная информация».
Лефевр был уверен, что Винокуров не просто так сказал «выкопаешь артефакт». Он проболтался, будучи свято уверенным, что инквизитор не говорит по-русски. Что ж, это давало Лефевру надежду. Впрочем, когда он увидел груду книг, которую пыхтя и отдуваясь, приволок посыльный, его энтузиазм слегка поубавился.
«Дорогой Огюст-Эжен! — писал профессор. — Вот вам для начала самые известные труды по артефакторике. Должен сказать, что вам предстоит очень большая работа: таких артефактов, какие вас интересуют, известно больше тысячи. Желаю успехов! К слову: принц уже знает об истинном происхождении своей невесты? Если нет, то советую вам хранить эту тайну сильнее, чем южные схизматики хранят свои духовные свитки».
Лефевр не мог не согласиться с профессором. Он не знал, зачем Алита понадобилась Рекигену, но тут и близко не было неземной любви, о которой уже рассыпались все газеты. Бланк, приносивший господину кофе, долгое время воздерживался от вопросов, всем своим видом показывая, насколько сильно его грызет любопытство, но в итоге все-таки не вытерпел и поинтересовался:
— Простите мою дерзость, милорд, но как же миледи Алита оказалась невестой принца?
— Бланк, я превращу тебя в лягушку, — отстраненно сообщил Лефевр, не отрываясь от книги. — Это отучит тебя задавать глупые вопросы.
Бланк приподнял левую бровь: при его невозмутимости это означало высшую степень изумления.
— Хорошо, превращайте, — сказал он. — Но перед этим утолите мое любопытство.
— Пошел вон, — с прежней отстраненностью ответил Лефевр, переворачивая страницу. Бланк пожал плечами и удалился. Когда за ним закрылась дверь, Лефевр отодвинул книгу и устало откинулся на спинку кресла. Видит Господь, он не собирался думать об Алите. Они с принцем вернулись в столицу утром и стали героями, и Лефевру оставалось только надеяться, что Алита будет осторожной и не кинется в омут с головой от радости, что принц сделал ей предложение.
Принцы не женятся на свинарках и приказчицах публичных домов. А если все-таки и женятся, то это ой как неспроста. Хорошо бы Алита поняла это.
В дверь осторожно постучали, и вошел Бланк: теперь он был удивлен настолько сильно, что запнулся за край ковра, чего с ним отроду не бывало.
— Милорд, к вам ее высочество Алита, — промолвил он. Голос дворецкого дрожал от изумления и непонимания, и Лефевр вдруг подумал, что испытывает сходные чувства. Он поднялся и сказал:
— Так пропусти ее сюда, что стоишь?
Бланк отступил в сторону, и в кабинет вошла Алита. Лефевр несколько мгновений смотрел на нее и не узнавал. Вроде бы это была та же самая Алита, которую он вытащил из клетки, и в то же время легкая изящная красавица, стоявшая у дверей, не имела никакого отношения к той девушке. Красавица так и искрилась счастьем. Она была словно луч весеннего солнца; подумав так, Лефевр сразу же выругал себя за банальщину и сказал:
— Здравствуйте, Алита.
Бланк вышел из кабинета, и в коридоре тотчас же послышалось шушуканье служанок. Лефевр набросил на дверь заклинание, не позволяющее подслушивать, и произнес:
— Я очень рад вас видеть.
Алита подошла к нему и несколько минут стояла почти вплотную, не говоря ни слова и просто глядя в глаза.