Тэд был главным плохишом в нашем классе и, исходя из какого-то неписанного закона (подлости, вероятно), его тянуло к тихоням вроде меня. Ему было всего шестнадцать, но от него вечно несло каким-нибудь безжалостным, как перцовый газ, мужским парфюмом. Вероятно, он им полощет даже рот. Тэд всегда был одет, как бомж, то есть по последней молодежной моде, но крутым его считали по большей части из-за взрослых журналов, которые он таскал с собой повсюду. Кстати, он был одним из тех, кто попал сюда не благодаря своим талантам или неземному очарованию. Для него вопрос обучения вообще вопросом как таковым не являлся: Тэд считал себя не просто уместным, а чертовски незаменимым. Возможно, иногда он подумывал над тем, почему символом США является именно Статуя Свободы, ведь, будь все проклято, место на постаменте должно принадлежать ему.
В двух словах, за Тэда и ему подобных, чей суммарный интеллект проигрывал лабораторной мыши, платили родители.
- Че это ты тут делаешь, Алекс?
Этот голос сжимает дыхательные пути цепким спазмом, заставляя задыхаться. Похоже, в этот раз одной мантрой "без паники" не обойдется.
Проклятье, парень старше меня только на год, но весь его вид заставляет мечтать о кое-чем помощнее гормональных препаратов. Может, стоило дать шанс ЛСД.
- Мимикрирую, - отвечаю я, сдаваясь.
Тэд плюхается рядом, когда я достаю ингалятор. Нажимаю на поршень и делаю жадный глоток, как рыба, попавшая в родную стихию.
- Обойдемся без твоей соски, окей?
Я не успеваю отреагировать, а ингалятор уже оказывается в его руках.
Что ж, с выводом по поводу отсутствия талантов не стоило спешить. Все-таки в отличие от меня Тэд не начинал задыхаться, пробежав стометровку. Вообще, с собственным телом он был на "ты".
Его дружки, толпящиеся неподалеку, гогочут, привлекая внимание. Однако ученики и учителя проходят мимо, уверенные, что происходящее - не их дело.
Обструкция, зараза, снова напоминает о себе.
- Смотреть тошно, - заключает Тэд и, глядя мне в глаза, бросает ингалятор в урну, в кучу пачек из-под чипсов, жестяных банок, огрызков яблок и сигаретных бычков. Ладно, чему там нас учил Иисус? - Эй, чего это тебя не слышно? Куда делось твое красноречие?
Меня перевели в частную школу-пансион Битерси почти год назад. Тэд до сих пор не может забыть день нашего знакомства, потому постоянно спрашивает о том, в норме ли мое красноречие. Оно, конечно, в норме, никуда не делось, но с того раза я стараюсь быть поскромнее.
В "тот раз" Тэд подставил мне подножку, когда учитель, представив классу новичка, сказал мне занять свое место в классе. Иду я между рядами из парт, внутри все дрожит из-за того, что каждый посчитал своим долгом на меня поглазеть, а в следующий момент земля меняет свою орбиту. Грохот был не характерный для моего веса и роста. Видимо, где-то поблизости глушили рыбу.
- Эй, педик, - наклонился Тэд с хохотом. - Смотри под ноги. За тобой здесь не будут бегать, даже если твой IQ равен номеру моей банковской карточки. - Врал он все. Не было у него никакой банковской карточки. - Или ты рассчитывал, что тебе каждый раз будут подкладывать что-нибудь мягонькое?
- Ага. Твою подружку.
Это было выстрелом наугад с закрытыми глазами. Но мне частенько везло.
После уроков выяснилось, что Тэдди встречается с Ирмой - первой девчонкой из группы поддержки. Он же мне сам об этом и рассказал. Видимо, был тогда влюблен в нее без памяти - больно было чертовски.
С тех пор мы с ним - не разлей вода. Увы.
- Ну, как твой проект по астрономии, педик?
- Отлично.
- Правда? Надеюсь, в таком же состоянии находится и мой доклад по физике.
- А... знаешь, как раз собирался распечатать его в библиотеке.
- Серьезно? А ты себе задницу не отморозил, пока собирался?
- Спасибо, - говорю, - за беспокойство, Тэд. Но Джейла вряд ли оценит заботу такого рода.
И с какой стати, спрашивается, моя память посчитала нужным занести в базу данных имена всех его девчонок?
Как уже было сказано, Тэд был несколько туповат, я - отвратительный бегун, а до библиотеки - метров сто. Сообразительность моего "приятеля" дала моей астме фору. Оказавшись за спасительным порогом, я столкнулся с необходимостью объяснять миссис Реймонд, почему я дышу так, словно переплыл Гудзон минуту назад.
Насчет доклада я, конечно, Тэду не соврал. В конце концов, рассуждал я, следя за тем, как миссис Реймонд ловко управляется с принтером, все могло бы быть и хуже. Тэд и его компания могли с легкостью заставить меня бегать им за напитками, стирать носки или... не знаю, становиться на уши по щелчку их пальцев. Во мне метр вместе с кепкой, и я тощий, словно только что откопанная мумия, потому при желании такой, как Тэд, мог переломить меня через колено.
Делать доклады за него - вполне сносная дань. Я занимаюсь любимым делом, а он оставляет меня в покое на пару недель. Было бы труднее становиться на уши и бежать ему за колой. Это бы уязвляло гордость, а так...
Но когда еще теплые и пахнущие чернилами листы оказываются в моих руках, я, глядя в карие глаза миссис Реймонд, признаю, что являюсь последним трусом на этой планете.
- Как твой проект по астрономии? - спрашивает библиотекарша.
Поразительно, что тут каждый знает о моем проекте по астрономии. Понимаю, конечно, что все это формальная вежливость, и кроме меня до него никому и дела нет, но все-таки, откуда они всё узнают.
Приходите, говорю, в среду. Послушаете. О чем проект? Да чушь всякая. Рассуждаю о том, вероятно ли развитие цивилизации вне Земли. Ну там, про иные миры, ага. Начитался научной фантастики, точно. Просто, я так подумал...
- Наша галактика - самая обыкновенная галактика, вы это знаете? Она типична. Так же типично и солнце. Это среднестатистическая звезда, ничего особенного. Так может, и наша планета - заурядна? Что, если наш мир, наша цивилизация - это не лотерейный выигрыш, не исключительный случай, а норма? Ведь, подумайте сами, страшно жить, осознавая, что на миллионы световых лет нет ничего, кроме космической пустоты, вакуума, которому нет конца. По сравнению с космическими масштабами, наша планета - это... слеза в пустыне.
Мой голос, ставший писклявым, как у девчонки, дрогнул. Так всегда, когда я пытаюсь заразить кого-нибудь интересом к астрономии и в определенный момент понимаю, что просто езжу человеку по ушам. Вещать о вселенских просторах кому-то вроде миссис Реймонд, это все равно, что наполнять бочку данаид. Такие посоветуют поискать лекарство от СПИДа, а не пялиться в телескоп. И тут мне нечем было крыть.
- Не видели Эльзу Беймингтон? - спрашиваю невпопад, не закончив мысль.
Вопрос отрезвляет библиотекаршу, которая, кажется, уже досматривала второй сон. Пока она отвечает, я ощупываю карманы в поисках ингалятора. Проклятый безусловный рефлекс: я уже успел забыть, что оставил свои "легкие" в помойке.
Эта Эльза как всегда в своем амплуа. Трагическая героиня, сидящая на рыцарских романах. Иногда, смотря на Эльзу, мне кажется, что ей нравится страдать. Знаете, есть такой тип людей, которые просто тащатся, оплакивая себя. И вот она тоже из этих. Таким, как она, ничего не надо, они свою жизнь якобы ненавидят, но менять ничего не хотят, потому что на самом деле не знают, как это - быть счастливыми. Непривычно и хлопотно.
Романы эти дурацкие она тоже использовала не так, как обычные женщины. Для них такое чтиво - способ ухода от реальности, а для нее - обострение этой реальности до предела. Чтобы от контраста аж в глазах рябило. И чем нереальнее описанный в книге сказочный мир, тем лучше. Так ее настоящая жизнь будет казаться просто адом родом из фантазий Босха, и тогда даже, возможно, Эльза поплачет.
Короче, она совершенно чокнутая, не хуже меня.
Но водимся мы не поэтому. Познакомились мы давно, еще до того, как я перевелся в этот пансион. Я тогда еще жил в интернате для отказных. Унылее места в мире не сыскать. Правда, я мотался по подобным инстанциям с самого рождения, а Эльза попала в эту дыру впервые в девять лет. Ее мать - больная онкологией - умерла и оставила в наследство только невыплаченные кредиты. Чертову тучу кредитов. Никто из родственников не захотел ввязываться в это дело, потому Эльза и оказалась в том интернате.
К слову, брошенные дети, особенно, если те с врожденными изъянами, - явление из разряда "страшнее не придумаешь". И дело тут не столько в жалости, сколько в примитивном страхе. Потому что жить среди них - это естественный отбор в живом воплощении. Стоит надзирателю отвернуться, и начинается иллюстрация теории эволюции. Самое паршивое, что таким нечего терять. В том интернате все были как на подбор, озлобленные и дикие, словно их годами в клетке держали. Кстати, по отношению к некоторым это не было просто фигурой речи.
А на меня все няньки всегда удивлялись, даже когда я еще слюни не умел подбирать самостоятельно. Говорили, что я был ненормально спокойным. Таким тихим, что это их пугало. И не плакал я никогда, что на самом деле не чудеса воспитания, а патология. Первые месяцы моей жизни, по словам врачей, мой зрачок не реагировал на свет, а взгляд нигде не мог сосредоточиться. Врачи сделали вывод, что я слепой от рождения, и родители от меня отказались.