Однажды привел домой девочку поиграть, мне было пять лет, ничего такого я и в мыслях не имел. И вдруг родители, войдя в комнату, сделали вытянутые лица, возвели очи к потолку и сказали: «Ах!.. Девочку привел». В этом «ах» было и изумление, и какое-то подозрение… Я ничего не понял, но почувствовал, что есть важная разница, девочка или мальчик. Какая-то скрываемая и постыдная, а быть может, и сладкая тайна..
Взрослые сами наводят тень на плетень, а детям, чтобы почувствовать, что дело нечисто, много не нужно.
Так из поколения в поколение передаются всевозможные душевные и умственные кривизны. В историческом времени кривизны эти движутся по закону маятника, по синусоиде у одного поколения (или целого ряда) — криво в одну сторону, у другого — в противоположную. Равновесие — штука трудная, долгая…
Я умел читать с четырех лет, с этого же возраста увлекся животными, очень любил рисовать их. Отличаясь наблюдательностью и фотографической памятью, с самого начала рисовал все подробно, в деталях, для меня важно было сходство с действительностью.
Однажды, читая Брэма «Жизнь животных», я пририсовал всем зверям, изображенным там на картинках, половые органы разных размеров — и в простоте душевной показал с гордостью родителям: «Вот, я подрисовал как правильно! Как по-настоящему!»
Бедные папа и мама впали в прострацию, а когда шок прошел, за мою художническую честность мне дико влетело, папа первый раз в жизни выпорол меня огромным ремнем с металлической пряжкой.
Столь убедительное внушение иного навсегда бы отвратило от натуралистического жанра и поисков истины, но я оказался крепким орешком. Во втором классе я уже развлекал одноклассников рисованием порнографических открыток, чем завоевал у них большой авторитет и звание Профессора.
Меня чуть не вышибли из школы, классная руководительница записала в табель страшные непонятные слова, почти приговор: «Разлагает класс». До сих пор не допонял, что это значило.
Для взрослых мое поведение было непостижимой испорченностью. Они забыли себя. Уже к семи годам любопытный ребенок, если его не держат в пробирке, жаждет познать тайну пола.
Ну а любовь, — первая, чистая, всеохватная и беспомощная — любовь, прилетающая совсем с иного полюса мироздания, может вспыхнуть и тогда, когда человек не знает еще и самого слова «любовь»!.. Но я это слово уже знал. К восьми годам я прочитал много книг, среди них «Приключения Тома Сойера», и влюбленность героя в девочку сопережил глубоко…
…И вот появилась Она — моя первая девочка, которая не была моей ни на час, ни на мгновение… Светлорыженькая, веснушчатая, резвушечка-хохотушечка, на год младше меня. Имя ее было Галя, а звали все почему-то Гулькой.
Мы жили на соседних дачах в Валентиновке, под Москвой. Каждое утро я из окна видел, как она в розовой легкой пижамке или в одних трусиках, потряхивая рыжей гривкой и щебеча, сбегает с крыльца к рукомойнику. И каждый раз сердце мое замирало…
Святой Валентин, покровитель влюбленных, словно был зол на меня за что-то и окружил мою первую любовь сплошным невезением. Стояло цветущее лето, а я заболел коклюшем, да еще зачем-то меня побрили наголо, и отражение в зеркале говорило мне «Урод ты какой-то». И вот я безумно влюбился в Гульку, и через день все это уже заметили, уже посмеивались надо мной, а она: «Володька, хи! Он такой лысый, такой смешной», — услышал я однажды ее слова, притаившись за забором. Это подружки сплетничали, кто в кого втюрен.
Она кокетничала чуть-чуть и со мной, но на площадке, где играли все дети, старалась быть с двумя другими, более симпатичными и ладными ребятишками постарше меня.
И вот как-то, когда она в очередной раз в игре предпочла Борьку и Мишку, а мне — фунт презрения, вдруг во мне вспыхнуло бешенство, я зарычал и изо всех сил хлестнул гульку прутом по голеньким ножкам!.. Я сам от себя этого злобного зверства не ожидал. Весь трясся…
Она заплакала. Все меня испугались и разбежались, Борька и Мишка тоже.
Я внезапно остался один. В памяти кадр: с ревом убегающая Гулька, ребята, пятящиеся и с ужасом глядящие на меня как на психа… Все. Я — один. Я совершил отвратительное жестокое преступление: девочку ударил, беззащитную, ни в чем не виновную.» Совершенно подавленный, я одиноко поплелся домой.
Ужас вины, любовь, жалость к гульке, раскаяние — все смешалось во мне, и впервые возникла мысль— покончить с собой. Всю ночь не спал, писал ей письмо, с мольбой о прощении,
Я объяснял, что все случилось потому, что «я очень тебя люблю, ты не знаешь… Я тебя спасу, я за тебя жизнь отдам…»
До сих пор в памяти теснятся кинокартинки рыцарского спасения, которые я себе рисовал той бессонной ночью. Вот Гулька попадает на улице под грузовик, а я в самый последний миг выталкиваю ее ис-под колес и попадаю под этот грузовик сам, а она приходит ко мне в больницу… Вот она тонет в реке, я бросаюсь в воду, подхватываю Гульку и выталкиваю на берег, а сам тону, потому что еще не умею плавать. Нарисовал вместо подписи красивый кораблик. Под утро, набравшись храбрости, перелез через забор, положил письмо к двери ее дома.
И опять мне не повезло: не успел я отбежать, как пошел сильнющий дождь и бумажку с моим посланием вдрызг размыл… Весь вымокший и дрожащий, я сидел за сарайчиком, ждал, когда же моя любимая выйдет…
Дождь кончился, посветлело, к гульке прибежали две девчонки-подружки, вспорхнули на крыльцо. Вышла и она, милая, улыбающаяся, еще сонненькая. Они посмотрели на мой размокший листок, ничего не поняли (но, может быть, догадались?..), похихикали и порвали.
Все, — Так я и не признался ей, так и не попросил прощения… Потом долго искал… Помню, она говорила, что живет на Новой Басманной улице. Ходил по этой улице еще и совсем недавно с какой-то совсем уж нелепой, потусторонней надеждой…
Единственным утешением оказалось то, что, как скоро выяснилось, любил мою девочку так несчастно не я один.
Я узнал об этом, когда она и остальные ребята к концу каникул разъехались, и мы остались вдвоем со Славкой, местным мальчиком, тоже игравшим в нашей компании. Как-то коротали вечер вдвоем и заговорили о том, кто кого любит. Я признался, что люблю одну девочку. Славка сказал, что тоже любит девчонку, и спросил:
«А угадаешь, кого я люблю?..» — «А ты угадаешь, кого я?» — спросил я в ответ. И вдруг мы посмотрели друг на друга и в один голос воскликнули: «Маленькую гульку!» Не описать это душевное облегчение, этот внезапно вспыхнувший свет!..
С блаженством, доселе неведомым, мы ощутили, что мы — друзья по несчастью.
Или по счастью?.. Да, теперь и по счастью! Наверное, только в детстве возможно соперничество наоборот. Может быть, потому, что предмет любви удаляется в недосягаемость?..
Дружба наша была короткой и дивной — глоток волшебного эликсира: мы оба вылечились от одиночества и тоски и снова стали обыкновенными озорниками.
Ни эта моя любовь, ни следующая, не менее страстная и несчастная, не имели касательства к сексу, бушевавшему как бы в другой, параллельной жизни…
В редкие мгновения ясности духа, свободные от страстей и волнений любви…
Стоп, что пишу? Вру, не бывает у меня мгновений таких, я их и не зову.
Ну ладно, сначала. Вот так, допустим: в редкие мгновения, когда голова относительно твердо держится на плечах, не болтается ни вправо, ни влево, ни взад, ни вперед…
Ну вот это куда ни шло, пробуем еще раз…
(Зачем сюда вошла эта миниатюра, не знаю, но здесь мое место, твердо говорит она мне, значит, зачем-то нужно. Чтобы не пройти мимо души, быть может…)
…Так вот, Друг мой, в редкие мгновения способности что-либо в себе понять, глядя трезво и в меру сочувственно, как доктор на пациента, я понимаю, что у меня, как и у всех размножающихся половым путем, действует где-то в самой основе моего существа постоянный поиск пары, этой вот самой второй половинки.
Только не «моей», как с ужасной ошибкой считают легионы половых собственников.
И я тоже долго думал именно так: моей.
Не моей, в том-то и суть!..
У меня есть обе половины — и тела, и души, как и у тебя. Мы не половинки, мы единички.
Но так передается жизненная эстафета, что телесно только половину себя ты можешь отдать Существу Другому — Существу Новому,
А еще одну половину Новое Существо возьмет у того или той, кто станет твоей парой.
Две половины опять сольются в одну единицу. Ф-фу, какая тяжелая вышла арифметическая мыслища, зато верная и неотвязно серьезная.
Короче идет поиск «мы»